Язар Бай

Триумф — это искра. Она ярко вспыхивает и тут же гаснет, оставляя после себя лишь горький привкус пепла. Секунду назад Гриша был всемогущим хакером. А в следующую — он был просто парнем, который смотрел на имя из своего прошлого на вражеском мониторе. Сокольская Ирина. Имя не просто пульсировало. Оно кричало. "Совпадение. Должно быть совпадение", — мысль была слабой, отчаянной, как попытка утопающего ухватиться за солнечный блик на воде. Он уже не думал о риске. Его руки сами ныряли вглубь системы мошенников, используя компьютер Glitch’a как таран. Он вскрыл их CRM-базу, нашел карточку цели. Старое университетское фото. Она. Без сомнений. Но это было не самое страшное. К ее карточке был прикреплен внутренний чат-лог. Обсуждение. Аналитики «Режиссера» препарировали ее жизнь с холодной точностью патологоанатомов. Аналитик-1: Профиль «Отличница». Высокий уровень ответственности, перфекционизм. Карьера для нее — всё. Аналитик-2: Именно. Поэтому легенда «Угроза уголовного дела из-за утечки

Совет Алаэддина Весть о падении Калолимноса и неслыханном милосердии османского шехзаде разнеслась по Эгейскому морю быстрее, чем самый быстрый корабль. Она была на устах у всех: у греческих рыбаков, у венецианских купцов, у византийских чиновников. И в каждом порту, на каждом рынке, она вызывала одну и ту же реакцию: шок, недоверие и растущее уважение. Но громче всего эта новость прозвучала там, куда она была адресована – в неприступной цитадели рыцарей-госпитальеров на Родосе. В огромном, мрачном зале совета, стены которого были увешаны захваченными мусульманскими знаменами, царила гнетущая тишина. Перед Великим Магистром ордена, Фульком де Вилларе, и главами всех «языков» (национальных подразделений ордена) стоял сэр Гийом де Боже и его уцелевшие рыцари. Их доспехи были помяты, а лица черны от унижения. – Он пришел со скал… как демон, в предрассветном тумане, – хрипло рассказывал сэр Гийом. – Мы дрались до последнего. Но их было слишком много. Они сражались с яростью диких зверей.

Рассвет над Биляром занялся холодный и багровый, будто небо истекало кровью. Эмир Алмуш стоял на вершине главной башни Западных ворот и смотрел на юг. Ночь была страшной. Ночь, когда ему пришлось омыть столицу кровью собственных вельмож. Дворцовый переворот был подавлен. Заговорщики были мертвы или брошены в сырые подземелья. Город был спасен от удара в спину. Но какой ценой? Алмуш чувствовал себя не триумфатором, а усталым хирургом, который был вынужден отсечь зараженные члены, чтобы спасти тело. Его город был в шрамах, напуган, ослаблен. А на горизонте уже собиралась настоящая буря. Сначала это было лишь дрожание земли, едва уловимое, как биение далекого сердца. Потом — облако пыли, поднимавшееся до самых небес. А затем, из этой пыли, начали появляться они. Хазарская армия. Это была не просто армия. Это была орда. Море всадников в черной броне, чьи копья казались лесом, выросшим за одну ночь. За ними двигались скрипучие осадные башни, похожие на доисторических чудовищ, и тяжелые ка

Маленькая османская эскадра – три новых, быстрых, как ястребы, боевых корабля – шла по водам Эгейского моря. На палубе флагмана, глядя на приближающийся скалистый силуэт острова Калолимнос, стоял шехзаде Орхан. Это был уже не тот горячий, безрассудный юноша, что несколько месяцев назад бросился в свою первую самоубийственную атаку. Поражение и шрам на плече стали его лучшими учителями. Он повзрослел. Теперь на его лице лежала тень ответственности за пятьсот отборных воинов, которых доверил ему отец для этой, казалось бы, невыполнимой миссии. Он часами стоял на палубе, вглядываясь в очертания вражеской крепости. Он чувствовал на себе взгляды своих людей. Они верили в него. И он не имел права их подвести. Он вспоминал последние слова отца перед отплытием: «Храбрость без ума – это просто ярость зверя, бьющегося о прутья клетки. А храбрость, направленная умом, – это ключ, который открывает любую клетку. Найди этот ключ, сын мой». – Они ждут нас с моря, шехзаде, – сказал подошедший к нем

Балыкесир, столица бейлика Кареси, был городом контрастов. В верхнем городе, за стенами цитадели, царила ленивая, сонная атмосфера старого тюркского двора. Старый, больной бей Кареси почти не выходил из своих покоев, а его старший сын, Демирхан, окруженный генуэзскими советниками, проводил дни в пирах и соколиной охоте, уверенный в своем будущем троне. Но настоящий город кипел внизу, в порту. Здесь, в лабиринте узких, грязных улочек, среди складов с пряностями и таверн, где пахло дешевым вином и рыбой, вершились настоящие дела. Здесь правили не беи, а генуэзские купцы, чье золото покупало и продавало все – от шелка до человеческих жизней. Именно сюда, в самое сердце этого осиного гнезда, прибыл Аксунгар. Он не был похож на воина. Он не был похож на шпиона. Он был одет, как бедный сирийский торговец благовониями, чей караван якобы был разграблен пиратами. Хромой, сгорбленный, с печальными глазами и тихим, вкрадчивым голосом, он снял крошечную комнатку над шумной портовой таверной. Ни

Ночной ливень над Биляром был похож на слезы самого Неба, оплакивающего то, что должно было свершиться. Эмир Алмуш стоял во главе своей сотни верных гвардейцев перед входом в тайное святилище жреца Кубара. Деревья в священном овраге стонали под порывами ветра, а из-за грубо сколоченных стен капища доносилось ритуальное пение — заговорщики взывали к своим старым богам, не зная, что новый бог их правителя уже пришел за ними с мечом в руке. — Штурм! — команда Алмуша была тихой, но потонула в яростном боевом кличе его воинов. Тарханы выбили ворота тараном из цельного бревна. Гвардейцы хлынули внутрь. Начался бой. Это была не битва на открытом поле, а жестокая, клаустрофобная резня в узких коридорах и молельных залах, освещаемых лишь светом факелов и вспышками молний. Заговорщики, хоть и застигнутые врасплох, дрались с яростью обреченных. Они были не просто предателями, они были фанатиками, умиравшими за свою веру. Алмуш шел в первых рядах. Это была не его война, но его обязанность. Он ви

В ту ночь дождь над Биляром начался безжалостный ливень. Он стучал по крышам, как тысячи барабанщиков, возвещающих о начале войны. Но война в ту ночь началась не на границах. Она пришла в самое сердце столицы. Эмир Алмуш стоял в своей тайной оружейной. Перед ним, в свете факелов, стояли десять его самых верных командиров-тарханов. Это были не придворные интриганы, а суровые, проверенные в боях воины, чья преданность была выкована в огне и скреплена кровью. На столе перед ними лежал свиток — донесение Асфана. — Вы прочитали, — сказал Алмуш, и его голос был тих, но в этой тишине звенела сталь. — Вы видите имена. Имя моего первого визиря. Имена глав родов, которые ели со мной за одним столом. Они решили, что их золото и их старые идолы важнее родины. Они решили впустить врага в наш дом, чтобы мы все сгорели в нем. Он обвел командиров взглядом. В их глазах он видел ту же ярость и боль, что сжигала его самого. — Я не буду говорить вам о долге. Вы знаете его лучше меня. Сегодня ночью мы долж

Поражение отрезвляло. Оно сбивало спесь и заставляло мозг работать с холодной, яростной эффективностью. Гриша больше не пытался проломить стену. Он начал искать ее архитектора. Он снова открыл исходный код той самой страницы входа. Но на этот раз он искал не уязвимости. Он искал СТИЛЬ. Программирование было сродни литературе. У каждого кодера был свой почерк, свой уникальный синтаксис, свои излюбленные приемы и даже свои характерные ошибки. Это была цифровая ДНК. Гриша вчитывался в строки, как криминалист, изучающий записку убийцы. Он отмечал детали. Разработчик предпочитал короткие, элегантные функции. Он оставлял комментарии к коду — нечасто, но всегда с долей черного юмора. И еще одна деталь: он постоянно использовал переменную «var_x» там, где логичнее было бы написать «temp_var». Не ошибка, но привычка. Фирменный росчерк. Собрав эти крупицы стиля, Гриша запустил специальный скрипт. Это был его личный «ищейка», программа, которую он написал еще в колонии от скуки. Она не искала