Страница историй

Платок свой цветастый на самые брови натянула, будто спрятаться хотела. Помялась, порог переступить не решается. - Проходи, Никитична, - говорю ей ласково. - Чего в сенях стужу разводить? Вижу, не за аспирином пожаловала. Она вошла, на табуреточку у печки присела, руки на колени сложила. Руки-то у нее всегда холеные были, а тут смотрю - кожа сухая, в трещинках, пальцы дрожат мелко-мелко. Молчит. А я и не тороплю. Налила ей чаю своего, с мятой да с липовым цветом. Поставила перед ней на стол. - Пей, - говорю. - Душу согреешь. Она чашку взяла, а в глазах у нее слезы заблестели. Не покатились, нет, гордость не пустила, а так и стояли, как вода в колодце. - Совсем одна я, Семёновна, - выдохнула она наконец, и голос у нее был чужой, надтреснутый. - Сил моих нет. Руку вот давеча подвернула, не сломала, слава богу, но ноет, чертовка, ни дров принести, ни воды. А спину ломит так, что ни вздохнуть, ни охнуть. И потекла ее жалоба, как ручеек весенний, мутный да горький. А я сижу, слушаю, киваю, а сама не ее нынешнюю беду вижу, а то, что пять лет назад было. Вспоминаю, как в доме у нее, самом справном на всю деревню, смех звучал. Сын ее единственный, Игорь, красавец да работник, невесту себе привел. Леночку. Девочка была - тихий ангел. Игорь ее из города привез. Глаза - ясные, доверчивые. Волосы русые в косу толстенную заплетены. Руки к любой работе привычные, хоть и тоненькие. За что уж она Игорю приглянулась - понятно. А вот почему Тамаре не угодила - этого никто в селе понять не мог. А не угодила, и всё тут. С самого первого дня Никитична ее есть поедом стала. Не так сидит, не так глядит. Борщ у нее, вишь ты, недостаточно красный, а полы недостаточно чисто вымыты. Компот сварит - «сахару перевела, транжира». Огород прополет - «всю крапиву для щей выдернула, безрукая». Игорь поначалу заступался, а потом сник. Он ведь маменькин сынок был, всю жизнь под ее крылом. Метался между ними, как осиновый лист на ветру. А Леночка молчала. Только худела и бледнела с каждым днем. Я ее как-то встретила у колодца, смотрю - а у нее глаза на мокром месте. - Что ж ты, дочка, - спрашиваю, - терпишь? А она мне улыбнулась так горько: - А куда ж мне деваться, теть Валь? Люблю я его. Может, привыкнет она ко мне, смилуется… Не смиловалась. Последней каплей стала старая вышитая скатерть, которую еще мать Тамары делала. Леночка ее постирала неосторожно, и полинял узор немного. Ох, что тогда было… Крику стояло на всю улицу. В ту же ночь Лена и ушла. Тихо, по-английски. Игорь наутро как с цепи сорвался, искал ее, а потом пришел к матери, глаза сухие, страшные. - Это ты, мама, - сказал он только. - Ты счастье мое сгубила. И тоже уехал. По слухам, нашел-таки свою Леночку в городе, поженились они, дочка у них родилась. А к матери - ни ногой. Ни весточки, ни звонка. Словно отрезало. Тамара поначалу хорохорилась. «И слава богу, - говорила соседкам. - Не нужна мне такая сноха, да и сын, видно, не сын, раз променял мать на юбку». А сама враз постарела, осунулась. В доме своем идеальном, чистом, как операционная, осталась одна-одинешенька. И вот, сидит теперь передо мной, и вся гордость ее, вся стать генеральская, слетела, как шелуха с луковицы. Осталась только старая, больная, одинокая женщина. Бумеранг-то, он ведь не со зла летит, он просто по кругу ходит и возвращается туда, откуда его запустили. - И никому-то я не нужна, Семёновна, - шепчет она, а по щеке ползет первая, скупая слеза. - Хоть в петлю лезь. - Грех такое говорить, Никитична, - отвечаю ей строго, а саму жалость душит. - Жизнь дана, чтобы жить, а не чтобы в петлю. Давай-ка я тебе укол сделаю, спину отпустит. А там видно будет. Сделала укол, растерла ей спину мазью пахучей. Она вроде и ожила немного, плечи расправила. - Спасибо тебе, Семёновна, - говорит. - Не чаяла я от кого-то доброты дождаться. Ушла она, а у меня на сердце камень. Лечить-то я лечу, но есть болезни, от которых нет ни таблеток, ни уколов. Болезнь эта одиночеством зовется. И лечится она только другим человеком. Пару дней я думала, маялась. Душа не на месте. А потом взяла и нашла через знакомых в райцентре телефон Игоря. Руки дрожали, когда номер набирала. Что я ему скажу? Как начну? А он взял трубку, голос знакомый, только повзрослевший, с хрипотцой. - Игорь, здравствуй, - говорю. - Это Семёновна из Заречья. Не отвлекаю? Он молчал с полминуты. Я уж думала, бросил трубку. - Здравствуйте, тетя Валя, - ответил наконец. - Что-то случилось? - Случилось, сынок, - вздыхаю я. - Мать твоя совсем одна. Сдает. Болеет, а виду не подает. Гордая ведь… Он опять молчит. Слышу, как в трубке жена его, Леночка, что-то спрашивает тихо. А потом ее голос, такой же нежный, только теперь сильный, уверенный: - Дай мне, я поговорю. - Здравствуйте, тетя Валя! Как она? Сильно плохо? И я ей все рассказала. Без утайки. И про руку, и про спину, и про слезы, что в глазах стояли. Лена слушала, не перебивала. - Спасибо, что позвонили, - сказала она твердо. - Мы приедем. В субботу ждите. Только… вы ей не говорите, пожалуйста. Сюрприз будет. Вот ведь, думаю, какое сердце у человека. Ее из дома выгнали, грязью поливали, а в ней ни капли злобы не осталось. Только жалость. Великая это сила, милые мои, - жалость, что сильнее обиды. И вот настала суббота. День выдался серый, промозглый. Я к Тамаре зашла с утра, давление померить. Сидит она у окна, в одну точку смотрит. В доме чистота идеальная, а уюта нет, холодом веет. Будто нежилой он. - Что, все в окошко глядишь? - спрашиваю. - Автолавку ждешь? - Да кого мне ждать, - отмахнулась она. - Смерть свою если только… А сама нет-нет, да и метнет взгляд на дорогу. Ждала. Каждая мать ждет, даже если сама себе в этом не признается. Я ушла, а сама на часы поглядываю. И вот после обеда слышу - машина у ворот Тамары остановилась. Не автолавка, легковушка. Выглянула я в окно, а сердце так и зашлось. Из машины вышел Игорь, возмужал, плечи раздались. Открыл заднюю дверцу, и оттуда вышла Лена, а за руку держит девчушку лет четырех, в курточке смешной, розовой, как зефир. Игорь постоял, на родной дом посмотрел, и видно было, как у него желваки под щекой заходили. А Лена подошла, взяла его под руку, что-то тихо сказала, и они пошли к калитке. Скрипнула калитка эта, ох, как она скрипнула… Будто заржавевшее время со своего места сдвинулось. Я не видела, что было в доме. Могу только представить. Но через час где-то смотрю - из трубы дома Тамары повалил дым. Густой такой, сытный. Значит, печку растопили. А к вечеру в окне зажегся теплый, желтый свет. И так он горел уютно, так по-домашнему, что я сидела и улыбалась сквозь слезы. На следующий день я не выдержала, пошла проведать. Будто давление померить. Захожу, а в доме… в доме жизнь. Пахнет пирогами с капустой и еще чем-то неуловимо детским. Игорь во дворе дрова колет, топор так и гудит в морозном воздухе. На кухне Лена хлопочет, а у печки сидит их дочка, Верочка, и с котенком играет. А сама Тамара сидит в кресле, укутанная в пуховый платок. И не смотрит, нет. Она… разглядывает. Смотрит на ловкие руки снохи, на сосредоточенное личико внучки, на широкую спину сына в окне. И на лице у нее такое выражение… Будто маску с нее сняли, жесткую, ледяную, а под ней - обычное лицо женщины, уставшее, с морщинками у глаз, но живое. Она меня увидела, и впервые за много лет улыбнулась. Не губами, а глазами. - Проходи, Семёновна, - говорит тихо. - Пирогами нас Леночка балует. Лена обернулась, тоже улыбнулась мне, как родной. - Садитесь за стол, тетя Валя. Чай пить будем. И вот мы сидели за столом. И не было ни неловких пауз, ни старых обид в воздухе. Была атмосфера, наполненная теплом печки, запахом сдобы и тихим детским смехом. Игорь вошел, сел рядом с матерью. И так просто, буднично, положил свою большую ладонь на ее высохшую руку. А она не отняла. Только вздрогнула и замерла. Они пробыли у нее неделю. За эту неделю дом ожил, наполнился звуками, запахами, суетой. Они и дров ей накололи на всю зиму, и погреб перебрали, и в доме все починили, что за эти годы пообветшало. А в день отъезда Тамара вышла их провожать. Стояла на крыльце, маленькая, сгорбленная. Верочка подбежала к ней, обняла за колени. - Бабуля, ты к нам приедешь? И тут Тамара не выдержала. Наклонилась, обняла внучку и заплакала. Не горько, не навзрыд, а тихо-тихо, как дождик осенний. И сквозь слезы все шептала: - Простите меня… Простите, дуру старую… Лена подошла, обняла их обеих. И сказала слова, которые дороже любого лекарства на свете: - Мы еще приедем, мама. Обязательно приедем. Если вам по душе мои истории, подписывайтесь на канал. Будем вместе вспоминать, плакать и радоваться. Ваша Валентина Семёновна. Записки сельского фельдшера Делитесь, пожалуйста, понравившимися рассказами в соцсетях - это будет приятно автору 💛

- Дома. Сижу у порога. Как собака. А вдруг это ошибка, и он сейчас вернётся. Вдруг с ним ничего не случилось. Сижу и пытаюсь надеяться, хотя понимаю, что случилось. Чувствую, что случилось! – выкрикнула Настя. Почти бывшей подругой Настя была не потому, что мы поссорились. Нет. Просто пару лет назад она встретила Юру и влюбилась, как ненормальная. Нет, дело-то хорошее. Ну, влюбилась и влюбилась. Но вести себя Настя начала странно. Она уволилась с работы, перестала встречаться с друзьями. Писать и звонить подруге было бесполезно. Она была или с Юрой, или что-то делала для Юры. Жила для Юры. Настя приехала из Ярославля пять лет назад. Работала в агентстве недвижимости, квартиру пока снимала. Когда она всё разом бросила – и работу, и квартиру – и переехала к Юре, чтобы стать частью его жизни, все её друзья удивились, конечно. - Что ты делаешь? – пыталась выяснить я. – У тебя база клиентов наработана. Ты хороший риелтор. Ты квартиру собиралась покупать. Зачем всё бросать? Настя глупо и счастливо улыбалась и ничего не объясняла. Несколько раз я видела её с Юрой. С виду он был совершенно нормальным человеком. И также глупо и счастливо улыбался, и смотрел на свою девушку с обожанием. Они всё время держались за руки и были так поглощены друг другом, что постепенно их перестали приглашать куда-либо. А их как будто это и не волновало. - Что значит пропал? – переспросила я у Насти, просыпаясь окончательно. – При каких обстоятельствах? - Просто не приехал вечером с работы. Телефон вне зоны действия сети. В полиции меня обсмеяли. Ну, загулял мужик, с кем не бывает. С ним не бывает. Она помолчала и добавила. - А ещё у меня всё внутри сжалось, и я дышать не могу. - Можешь. Если мы до сих пор говорим, значит можешь. - Соня… приезжай… мне очень страшно. Я поехала. Бывших друзей всё-таки, наверное, не бывает. Появившись на пороге у Насти, я спросила, женился ли Юра на ней. Прописал ли её в квартиру. Настя так посмотрела в ответ, что у меня колени подогнулись от страха. Словно была готова порезать меня. А вдруг она спятила? Убила Юрку, спрятала тело, и ломает комедию? Немудрено спятить-то. Без работы и друзей. Мы просто сидели вдвоём в пустой квартире. Иногда Настя набирала номер Юры, получала в очередной раз механический ответ, и откладывала телефон. - Тебе оповещение придёт, если он в сети появится. Она кивнула. - На машине он был? Настя помотала головой. - Машина в сервисе. Я уточнила. Он не забрал её. - Насть, тебе хоть есть на что жить? Она посмотрела на меня с недоумением: - А зачем? Если он не вернётся, какой смысл… - Но ты же была как-то раньше. Без него. Настя поежилась, словно от холода. Я заметила на её безымянном пальце кольцо. Если это не просто так, то Юра женился на моей подруге. Это всё было прекрасно, вот только непонятно, зачем мне тут сидеть. Хотя, понятно, конечно. Для моральной поддержки… Юра не нашёлся. Он словно растворился в воздухе. Его не нашла полиция, не нашёл поисковый отряд. Настя то сидела около окна, тупо глядя на улицу сквозь стекло. То ходила на группу – оказывается, есть группы психологической помощи тем, у кого пропали близкие. Потом Настя на группу ходить перестала. Она там была самой неисцелимой, и ей уже начали говорить об этом. Я заезжала к Насте каждую неделю. - Ты жить-то дальше собираешься? – спросила у неё как-то раз. - Да, наверное, надо… как ты думаешь, Сонь, он жив? Настя всхлипнула. - А как было бы лучше? – жёстко спросила я. – Жив, и сбежал к другой? Начал новую жизнь. Или погиб? - Лучше жив. Неважно с кем. Лучше жив, но я точно знаю, он бы так не поступил... ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Про себя думал, как ловко обвел ее в очередной раз вокруг пальца. Сравнивал С Юленькой. Та была такой стройной и шикарной! Талия как у дюймовочки. Сейчас он не вспоминал об Юленьке. И о ее талии тоже. Он вдруг почувствовал, как сильно задрожали руки, откуда-то снизу противно лез страх. - Люсенька... Люсь, ты чего, ты зачем это? Люся. Ты давай, вставай. Я... же не могу без тебя. Дома-то знаешь, плохо без тебя. Ты чего придумала, Люся? Разболелась вот. Мы ж с тобой океан хотели поглядеть, ну Люсь, ну открой глаза-то! - Юрий гладил жену по плечу, шептал бессвязные слова, пока не был выдворен из палаты докторами. Сидя в коридоре и обхватив голову руками, он думал о том, какой же был дурак. Только сейчас, осознав всю серьезность ситуации, он понял главное - кроме жены ему никто не нужен! Он чувствовал себя барином, потому что Люся была рядом. Надежная, всегда поддерживающая. Любимая. Как оказалось. Зазвонил сотовый. "Юленька", - появилось на экране. Досадливо сбросил. Телефон не замолкал. - Да! - рявкнул он. - Привет, бегемотик! А чего ты не звонишь своей тигрице? - раздался бархатный голос. - Да иди ты! И не звони мне больше! Все! - Юрий выключил телефон. Повернул голову в сторону. Какую-то женщину выписывали. С ней рядом гордо шел муж, держа пакеты. Целовал мать сын. Та им счастливо улыбалась. Улыбались и они. И в эти минуты больше всего на свете Юрию захотелось, чтобы на их месте были они с Люсей. Чтобы жена открыла глаза и сказала привычное: - Ты опять побриться забыл? Ох, ты, непутевый мой. Пойдем кушать, я котлеток сделала. А потом кино поглядим, да чайку попьем! И весь раньше казавшийся таким ненужным и надоевшим семейный быт вдруг стал для него самым дорогим в жизни. - Если Люсенька... Да я больше никогда... Господи, помоги! - шептал Юрий. Он обманывал свою Люсю. Заядлый рыбак, однажды познакомился с женщиной. Закрутился страстный роман. Не мудрствуя сильно, Юра стал чередовать: одни выходные на рыбалку едет, вторые - будто бы на рыбалку. А сам к Юленьке. Привычно одевался, брал снасти, все честь по чести. В полной экипировке уходил. Потом покупал рыбу у торговцев на улице. Размораживал у Юленьки. И потом довольный, шел домой. Люся встречала с неизменной улыбкой, хлопотала. С восхищением жарила рыбу. Ели уху и пирожки. - Добытчик ты мой! - целовала мужа. Тот, не покраснев, чувствовал себя довольным. В очередной раз разговорился о своей изобретательности на рыбалке с товарищами... ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Нет, дома её не били, голодом не морили. Ничего криминального. Отца она просто толком не видела – он постоянно мотался в командировки. Это были восьмидесятые годы прошлого века, и Борис работал инженером. То работа, то командировки, то посиделки с коллегами. Когда папа оказывался наконец дома, он был такой уставший, что просто падал на свой диван, и от всех отмахивался. - Наташа, ну какой ужин? Мы с ребятами в столовой поели. Не было уже терпения до дома идти – проголодались. И дочке: - Оксана, солнышко, поиграй сама. У меня нет сил. А математику пусть мама проверит. - Ты лучше знаешь математику! – раздражалась Наташа. - Тогда в субботу. - Но домашка на завтра. – блеяла Оксана. Мать ядовито высказывалась в адрес отца, а потом железной рукой вела дочь в другую комнату, усаживала за стол и проверяла уроки. Всё недовольство своей жизнью она выплёскивала на Оксану. Всё из лучших побуждений, само собой. Хотела для Оксаны в будущем лучшей жизни. Какой точно – она не знала. Мало кто тогда вообще знал о существовании другой жизни, социализм выглядел незыблемым. Но Оксана помнила, как мать вдалбливала знания ей в голову и говорила: - Учись! Ничего в жизни не добьёшься, если не будешь учиться как следует! В свободное от учёбы время Наташа старалась занять Оксану домашними делами. Тут у неё тоже были железные аргументы. - Женщина должна уметь всё. И вообще, что за моду взяли, отдыхать? От чего ты устала в двенадцать лет? Разнообразие труда есть вид отдыха! Делу время, потехе час. И всё в таком духе. Оксана сопела, пыхтела, но всё делала. Иногда – редко – бабушка увозила её на дачу, и там дышалось легче. Бабушка просто говорила: - Эти две грядки прополи, и свободна до ужина. Или: - Собери ведро облепихи, и гуляй. Ведерко было небольшим, Оксана быстро справлялась и убегала гулять с соседскими ребятами и девчатами. Но к бабушке отпускали редко. А дома мать давила, воспитывала, не давала ни отдыху, ни продыху. И так, сколько Оксана себя помнила. Правда, к десятому классу она всё умела делать по дому, и школу окончила всего с четырьмя четверками – остальные пятёрки. И даже папа нашёл время прийти на её выпускной - ещё бы не нашёл, Наташа бы его тогда запилила до смерти. У мамы, правда, на выпускном лицо было не слишком довольным. Она столько сил вложила в дочку, надеялась на медаль. Хоть на серебряную. И вот, пожалуйста. На одну четверку больше у Оксаны, чем для медали положено. Такой мама и запомнилась Оксане. С кислым лицом – фото до сих пор лежит в школьном альбоме. Оксана в институт, конечно, поступила. В педагогический, на филфак. Но едва ей исполнилось восемнадцать, тут же выскочила замуж. С будущим мужем, Сергеем, познакомилась в кафе после института. Мать до сих пор пыталась давить на неё, контролировать, и эти вылазки в кафе после учёбы были практически единственной отдушиной. Они с подружкой, Таней, брали себе кофе, садились в уголок и делились своими непростыми жизнями. Обсуждали парней. Институтских преподавателей. В общем, развлекались, как умели. Умели-то не слишком: у Оксаны – мать. У Тани – вдовствующий, любящий приложиться к бутылке, отец… - Вам просили передать. – произнёс официант, ставя на стол бутылку шампанского. При этом он даже не подумал спросить паспорт у девушек. Это сейчас всё строго, а тогда просто принёс и поставил. И лицо было у официанта, как у заговорщика. - Кто? – изумилась Таня. - Это подруге вашей. – уточнил официант. – Вон, у бара молодой человек. Сергей был на шесть лет старше Оксаны. Промышлял он тем, что привозил из разных республик СССР одежду и обувь, и продавал на барахолке. - Опасно ведь это. – сказала Оксана. – Там милиция. - Уже не так. – отмахнулся Сергей. – К тому же, скоро будем на новый уровень выходить. Продукты возить. Скоро всё изменится, Ксюха. Заживём! Конечно, Оксана не могла с ним нормально встречаться. Только днём, а к приходу матери с работы нужно было быть дома. Да не просто быть, а чем-то засвидетельствовать своё присутствие. Не праздное, а полезное. Приготовить ужин, убрать квартиру. В общем, не дай Бог мама бы заподозрила, что Оксаны не было дома, или она просто валялась с книжкой на диване. Так что, выкручиваться девушке приходилось на грани разоблачения. Она словно ходила по тонкому канату – один неверный шаг, и сорвёшься. - Когда тебе восемнадцать? – уточнил Сергей. - Десятого мая. - Давай заявление подадим сейчас, а десятого распишемся. И всё. Забудь про мамашу. - А разве можно сейчас подать? – удивилась Оксана. – Ну… до восемнадцати? - Можно. Есть связи. И они подали заявление. Оксана просто поставила маму перед фактом. Мол, так и так. Выхожу замуж. Мать обомлела. Потом разозлилась: - Да как ты смеешь?! Я всё делаю, чтобы у тебя жизнь состоялась, а ты её собственными руками рушишь? - Всё, мам. Поздно! Мне восемнадцать. И что ты сделаешь? Ничего! Копившийся все эти годы в душе Оксаны бунт вихрем поднялся на поверхность и выплеснулся. - А ты что молчишь?! – накинулась Наташа на Бориса. - А в чем она не права? Совершеннолетняя. Хочет замуж – пусть идёт. – вздохнул отец. Он понимал, что дочка выйдет за дверь, и ему конец. Жена пилой вгрызётся в него, будет во всём винить, упрекать, оскорблять. Ну, хоть Оксанка вырвалась. Жили они с Сергеем хорошо. Тихо-мирно – можно так сказать. Он часто был в разъездах. Когда не уезжал за товаром – мотался по делам в городе. Оксане в качестве компенсации давал наличку. Она впервые ощутила в руках деньги и их возможности. За это Оксана старалась быть дома хорошей хозяйкой. Особых усилий не требовалось – мама всему научила. Может, не так и не права была мать. Потому что, когда Сергей наконец-то оказывался дома, он был в полном восторге. От чистоты. От вкусной еды. От того, какой уют в целом Оксана создала в его доме. - Как же мне повезло! – с восторгом говорил он, уплетая пирожки и котлеты. – Нет, я когда тебя увидел, даже не подозревал, что ты будешь такой хорошей женой. Да что там! Отличной. - Серёжа… - заикнулась Оксана. – Мы как-то не по-человечески всё сделали. Ты с моими не знаком. А я ничего не знаю про твою семью… - Ой! Нечего про них знать. Они в области живут, в самой глухой деревне. Как говорится, коровам хвосты крутят. Насилу вырвался я от них. Может и не вырвался бы, тоже бы в деревне гнил, но повезло с армейкой. Я попал в город, и меня генерал взял к себе водилой. Вот, хватило ума права получить. Ну, а после службы я просто не захотел уезжать. Начал крутиться. Квартиру в кооперативе купил. Конечно, могли меня и посадить за фарцовку. Но Бог миловал. А теперь-то уж ослабили гайки, уже точно ничего плохого не случится. Так что, всё будет у нас с тобой хорошо! Конечно, он был совсем простым… Оксана, выросшая в семье, где отец – инженер, а мать – учитель младших классов, понимала, что между ней и Сергеем – пропасть. Он даже книги не читал! Но этот человек вырвал её из рук матери, как морковку из грядки. А Оксана так устала на своей грядке… экзотика иногда тоже неплохо. Оксане даже казалось, что она любит Сергея. Всем сердцем любит. Поэтому, когда она забеременела, то стала ждать сына. Оксана была уверена, что родится мальчик. Подруге Тане она сказала: - Мне немного страшно. Знаешь, ребенок – это большая ответственность. А вдруг я буду такой же тяжёлой матерью, как моя? Вдруг буду давить сына авторитетом и пониманием, как ему лучше? - Мне кажется, Серёга не даст тебе давить на ребёнка. Тем более, если будет мальчик. И потом… если ты всё понимаешь, у тебя уже есть шанс избежать ошибок. Подумай об этом!.. ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Решила приехать сама да пораньше – мужу сюрприз сделать. Вооруженная автоматами группа остановила машину сразу за посёлком. Скорее всего, их кто-то предупредил. «Жигули» завхоза вместе с убитым хозяином сбросили в ущелье… А женщину с ребёнком пересадили в небольшой крытый грузовичок, сразу запетлявший по горным дорогам, больше похожим на тропинки. Обмирая от страха, Света судорожно прижимала к себе ребёнка, запеленатого в голубое покрывальце, перевязанное синей лентой с большим бантом. Намерения двух молчаливых бандитов, сидевших с ней в крытом тентом кузове, были до конца неясны, и это ужасало ещё больше. Прошло не меньше часа тряски по пыльным и ухабистым дорогам, известным только бандитам. Как вдруг машина резко остановилась. Свету, судорожно прижимавшую к себе ребёнка, грубо вытащили из машины. Женщина испуганно огляделась. Они находились на небольшом почти идеально плоском плато, края которого резко обрывались глубоко вниз. Слева и справа высились горные массивы. Напротив плато через ущелье тянулась покрытая редкой растительностью гряда гор поменьше.Что было там внизу, можно было только догадываться. Но, судя по шуму, быстрая горная река. Бандитов было четверо – все бородатые – обвешанные оружием. Главным у них был, очевидно, старший по возрасту. Света поймала его дикий взгляд и всё поняла. – Только не убивайте моего мальчика – моего ребёнка, – еле слышно прошептала она, хотя и понимала, что умолять бесполезно. – Снимай, – злобно скомандовал главарь. Он смотрел куда-то мимо Светы. Она вздрогнула и оглянулась. В руках одного из бандитов появилась видеокамера. – Майор! – сквозь зубы процедил главарь, глядя в объектив видеокамеры. – Ты оказался глупым и строптивым – не захотел меня слушать. Ты разрушил мой бизнес… Ты убил моих людей… За это я сначала хотел отобрать твою жизнь. Но потом передумал. Я отомщу больнее – отберу у тебя самое дорогое. И ты сам увидишь, как я это сделаю. Твою жену я продам. Она красавица! За неё дадут много денег. И ты её больше никогда не увидишь. А сына... Держите её крепче! Бандит сделал паузу, неожиданно для Светы, выхватил из её рук младенца и одним движением сбросил его в пропасть. – И сына ты, майор, тоже больше не увидишь.... – завершил он. Обезумевшая Света хотела вырваться и броситься в пропасть за своим ребенком. Но ее, отчаянно бьющуюся в истерике, ударили прикладом и утащили в машину. Идти сама она уже не могла. – Уходим… быстро! – приказал главарь, пряча видеокамеру в сумку. Послышался звук заработавшего мотора, и плато опустело. Лишь тёплый ветерок шевелил застрявшую в траве резиновую соску-пустышку. Банду засекли почти сразу. Далеко уйти они не успели. Дым из ущелья от горящих «жигулей» сразу привлёк внимание жителей села. Тогда и обнаружили пропажу Светы и ребёнка. Сообщили на заставу. Из отряда прислали подкрепление. Бой был яростным и долгим. Пограничники старались подобраться к бандитам как можно ближе. Стреляли прицельно и очень осторожно – боялись случайно зацепить заложницу. Бросив прострелянную машину, бандиты отходили пешком лесными тропами и уводили с собой пленницу. Отстреливались отчаянно. Пытавшаяся почти сразу убежать от них Света, была серьёзно ранена. Бандиты прикрывались ей, как щитом. Однако она все еще держалась на ногах. Словно какая-то неистовая сила не давала ей терять сознание, заставляя верить в то, что ребеночек жив и его еще можно спасти. Когда же бандитов осталось только двое, каким-то чудом ей удалось вырваться и убежать. После боя её нашли в кустах израненной, истекающей кровью... Но она была все еще жива. Уже на носилках, глядя безумными глазами в лицо мужа, она беспрестанно повторяла: – Лёшенька, прости меня! Прости! Найди Павлика. Не оставляй его здесь. Не по-человечески это будет. Найди Павлика... Свету накачали успокоительными и увезли в больницу. Доподлинно о страшной судьбе младенца узнали, обыскав бандитов и просмотрев запись их видеокамеры. На начальника заставы боялись смотреть. Посеревшее и враз постаревшее лицо майора не могло скрыть переживаемые им чувства потери сына. До вечера осмотрели прилегающую к скале территорию, берег реки и нижнюю часть скалы. Но тело ребёнка так и не нашли. Шёпотом, боясь даже глянуть в сторону молчавшего командира, сослуживцы и спасатели предлагали версии поиска. – Здесь два варианта, – как самый главный, предположил вполголоса начальник отряда спасателей. – Или его река унесла, или... Он сделал паузу… – Ребенок застрял на скале... На выступе или на кустах… Возможно, где-то выше упал... Ну, тут альпинисты нужны. Начнём завтра с утра, когда подъедут спецы и подвезут снаряжение. Сейчас бесполезно лезть на скалы – через полчаса совсем стемнеет. Он поднял лицо вверх: – А там… у карниза утеса?.. Что там такое? – Гнездо там, – пояснил ему кто-то из местных. – Орлы уж который год птенцов в нём выводят. Сверху гнезда не видно, да и добраться до него, что сверху, что снизу, практически невозможно. Крутизна. Мудрая птица. Там раньше обломки деревьев торчали. Крепко, видимо, за скалу зацепились корнями. Вот орлы и приспособили их под основу гнезда. Плюс – кусты вокруг. – Что-то они беспокойные сегодня, – сказал кто-то. – Будто волнуются. – Так людей… столько около их владений. Вот они и волнуются. – А может, у них пиршество… – произнесший это, осекся под резкими взглядами окружающих. И хотя уже совсем стемнело, люди уходили из ущелья с большой неохотой. Однако темень в южных широтах наступает быстро, и сделать хоть что-либо во мраке они бы все равно не смогли. Едва рассвело, у скалы опять собрались люди. В этот раз их было намного больше. Профессиональные спасатели и просто любители-скалолазы.Особо выделялись альпинисты. Несколько пограничников тоже надевали на себя альпинистское снаряжение. Лица у всех собравшихся были суровыми. Миссия, с которой они должны были подняться на скалу, была крайне драматичной – найти тело ребёнка. Разговаривали мало. В бинокли осматривали скалу, стараясь ничего не упустить. Потом «поделили» на участки зоны обследования. Никто не хотел лезть проверять орлиное гнездо и часть скалы возле него. Старались взять другие участки. Да это и понятно. Вероятность, что орлы нашли тело ребёнка раньше, была приоритетной. – Они сейчас птенцов выкармливают. Хищники. Всё подбирают, – настороженно оглядываясь в сторону стоявшего неподалеку начальника заставы, шёпотом произнёс один из местных жителей. Проверять участок скалы с гнездом полез старший из группы спасателей — мужчина средних лет с пронзительно синими глазами на загорелом лице. Все называли его Палыч. Получив, как и все остальные, в руки специальную сумочку, он закрепил её на груди. Пряча глаза, он лишь сказал глухо: Участок скалы ему достался, несомненно, самый сложный. Пока он поднимался к орлиному гнезду, другие альпинисты уже осмотрели свои участки и по рации доложили: – Ребёнка не обнаружили… Увидев поднимающегося к ним человека, орлы заметались ещё активней. Но от гнезда далеко не отлетали. Гнездо было огромным. Очевидно, что птицы строили и подновляли его не один год. Сначала нужно было успокоить взволновавшихся орлов, и только потом осмотреть гнездо. Взявшись руками за один из больших прочных сучьев, на которых крепилось гнездо, Палыч подтянулся и, стараясь говорить негромко и миролюбиво, произнёс: – Извините, граждане орлы, вы мне не нужны. И ребятишки ваши не нужны. Я только гляну… Не принесли ли вы... чего... в гнездо? Над краем гнезда сначала показался оранжевый альпинистский шлем, потом и вся голова спасателя. В гнезде, испуганно прижавшись друг к другу, около его края сидели два ещё не полностью оперившихся птенца, испуганно таращась в сторону голубого свёртка, застрявшего между скалой и мощным сучком давно иссохшего дерева. Порыв ветра трепал перевязывающую свёрток синюю ленту и бант, завертывая треугольник края покрывала... Щекастое личико младенца, похожее на кукольное, корчило недовольные гримасы. «Живой!..» – только и успел подумать Палыч. Странное дело, но ребеночек не кричал. Он лишь жмурился от иногда попадавшего на глаза света. Алмазным блеском в уголках глаз его сверкнули невысохшие слезинки. Маленький ротик яростно жевал нижнюю губку. Несколько мгновений Палыч смотрел на находку, не в силах поверить в увиденное и что-то вымолвить. – Так это ты, пацан, тут орлов гоняешь?! Ну, извините, граждане орлы, это наш мальчонка. Я его сейчас заберу. Иди ко мне, стойкий солдатик… Поехали к папке. Он бережно поместил ребёночка в сумку и, будто что-то вспомнив, взялся за рацию. Далеко внизу в руках начальника отряда затрещала рация. – Полковник, включай громкоговорящую, – радостный голос Палыча буквально рвался из эфира. Растерявшийся полковник включил громкую связь. По ущелью раздался треск. А потом... – Лёха! Майор! Жив твой сынуля! Жив! Только голодный очень! Он в гнезде у орлов был! Живой орлик наш – живой! Жив твой пацан! ...Пацан... Пацан... Сильное эхо радостно разнесло по горам и округе благую весть. Автор: Александра Зарубина Чтобы получать новые Истории на свою страничку, присоединяйтесь к моей группе:

В который раз звонили с одного и того же номера, из больницы. И как узнали её номер? Татьяна накрыла крышкой сковороду и выключила под ней газ. После этого отключила телефон и положила его на подоконник за занавеску. Она накрыла на стол, думая о звонках. Потом пошла к мужу. Арсений сидел за компьютером. Татьяна подкралась к нему сзади и обняла, упёрлась подбородком в его макушку. - Что делаешь? - Да так, ленту листаю. Ужинать скоро будем? – спросил Арсений. - Всё готово. Матвей, ужинать! – крикнула Татьяна, выпрямившись. - Проследи, чтобы он руки вымыл, – сказала она мужу и хотела вернуться на кухню, как Арсений удержал её за руку. - Постой. Кто звонил? - Не знаю. Номер незнакомый, я не стала отвечать. Ты вроде есть хотел? – Татьяна отняла руку и ушла на кухню. После ужина она включила телефон. Уже поздно, звонить никто не будет. Ночью она долго не могла заснуть. И зачем ответила, когда звонили в первый раз? - Это вас беспокоят из … больницы. Ваша мама лежит у нас в отделении... Не могли бы вы подойти? Нужно обсудить некоторые вопросы… - Извините, но у меня нет мамы, - ответила Татьяна и сбросила звонок. Ей звонили снова и снова с того же номера, но она больше не отвечала. «Придётся ехать, а то ведь не отстанут, не хватало ещё, чтобы домой пришли. Лучше бы она умерла…» Татьяна давно для себя похоронила мать. На следующий день она работала до обеда и после работы поехала в больницу. Когда она вошла в кабинет заведующего отделением и сказала, что её просили зайти, мужчина в белом халате тут же оторвался от бумаг. - Наконец-то. Как вас зовут? - Татьяна. - А по батюшке? - Просто Татьяна, - сухо сказала она. - Что же вы, Татьяна, ни разу не пришли, не навестили вашу маму? Мы её выписываем, а вы на звонки не отвечаете. Нехорошо. - Я же сказала, что у меня нет матери, - с раздражением повторила Татьяна. - А кем вам приходится Анна Тимофеевна Борисова? Доктор изучал её. Татьяне стоило большого труда не сказать, что не знает такую. Но ведь не отстанет. - А как вы узнали мой номер телефона? – вопросом на вопрос ответила она. - В её телефоне. Вы были записаны, как дочь Танечка. - А откуда у неё мой номер телефона? - Это вы у неё должны спросить. Конечно, когда к ней вернётся речь. - Доктор развёл руки в стороны. - Она что, не говорит? - Не говорит, не двигается, не ходит. Парализовало вашу маму после инсульта. А вы не знали? Как же так, Татьяна… - Так ей и надо. – Слова вырвались помимо её воли. Как говориться, что у пьяного на уме… - Что вы сказали? Я не ослышался? – Доктор прищурил глаза. Татьяна прямо посмотрела ему в глаза. - Да. Вы не ослышались. Она бросила меня, сдала в детский дом… Нет, не так. Она отвезла меня к какой-то родственнице и там оставила, а сама сбежала. Родственница сдала меня в детский дом. И около двадцати лет я не слышала о своей матери, она умерла для меня. Как вам такое, доктор? Взгляд доктора смягчился. - Это ваши с ней проблемы. Меня они не касаются. Вашу мать нет смысла больше держать в больнице. Если вы отказываетесь её забирать... Я правильно понимаю? - Абсолютно верно. - Тогда мы вынуждены будем отправить её в интернат для инвалидов. Вы единственный родственник, поэтому и вызвали вас, чтобы… - Я подпишу любые бумаги, - торопливо сказала Татьяна. Она и не надеялась, что всё будет так просто. - Не спешите. Есть одно но. В связи с тем, что она не ходит, не может самостоятельно ничего делать, даже есть, за ней нужен постоянный уход. В обычный государственный интернат её могут не взять. Есть частные дома престарелых и интернаты, можно договориться с ними, но пребывание в нём недешёвое. Мы лечебное учреждение, наша задача лечить людей, а не заниматься такими делами. Это должны делать родственники. Вы подумайте… Вы готовы оплачивать содержание вашей матери там? - Я уже сказала, что не возьму её, - повторила Татьяна. - А если бы меня не было? Не нашли бы вы меня? Кто её оформлял бы туда? - Этим занимаются социальные органы. Что ж, мы передадим туда необходимые документы на вашу мать, но без вашего согласия не обойтись. Сами понимаете, нужны гарантии оплаты… - Я могу идти? - Татьяна так и стояла у двери. Доктор вышел из-за стола, подошёл к ней и подал визитку. - Вот телефон и адрес. Ваша мама лежит в четвёрто й палате, - добавил он. Татьяна шла по коридору, и боролось с собой. С одной стороны ей хотелось сразу уйти, но с другой хотелось посмотреть и порадоваться, как мать, которая когда-то бросила её, наказана за это. Она приоткрыла дверь в четвёртую палату, потом вошла. На трёх кроватях лежали женщины, примерно одного возраста. Две из них безмолвно смотрели на Татьяну, а третья спала или просто лежала с закрытыми глазами. Татьяна сделала шаг к её койке, а потом развернулась и быстро вышла. Она видела мать мельком полгода назад, но сразу поняла, как та изменилась и постарела. В сердце шевельнулась жалость, но Татьяна сразу прогнала её. Всю дорогу до дома она думала, что делать, вспоминая лицо матери. «Это всё равно мать, не чужая женщина. Бесчеловечно бросать её в таком положении. Но с другой стороны, за эти годы со мной могло случиться что угодно, а она не только не пришла бы на помощь, но и не знала бы об этом. Она ведь бросила меня, отказалась от меня, больше двадцати лет не интересовалась мною. Так какие ко мне претензии? Пусть делают с ней, что хотят. Но тогда, чем я лучше её? А если Арсений узнает? Он возненавидит меня, не поймёт. У него нормальные родители, он не знает, как это, когда тебя бросают. За одно то, что его мать разрешила сыну жениться на детдомовке, приняла меня в свою семью, я должна доказать, что я стоила того…» Доктор дал ей визитку с номером телефона социальной защиты. И она каждый день до или после работы, в зависимости от того, в какую смену работала, ходила туда и оформляла документы на мать. Ей сказали, что возможно будет суд, всё равно, главное, чтобы побыстрее всё закончилось. - Что с тобой? Ты уже который день ходишь задумчивая. Случилось чего? Тебя что-то гложет? – спросил однажды Арсений. - У меня всё в порядке, просто устала, работы много. - Татьяна прижалась к мужу. Как хорошо, что у неё есть он, Арсений. Она не может, не должна его потерять. Она всё сделает, что нужно, но не для матери, а для себя, для Арсения, для них… ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Поняв, что от соседки все равно не отделаться, Аня поставила тяжеленные пакеты с продуктами на скамейку. Устало выдохнула и нехотя стала рассказывать: - Гости незваные приезжают. Старший брат мужа с женой. Завтра утром. На выходные. Как снег на голову. А я к маме на дачу собралась. Вон, видишь, сколько продуктов накупила. Представляешь, только из магазина вышла - звонок. Мол, мы в поезде, завтра утром приезжаем, встречать не надо, дорогу знаем. И отключились. Я даже слова сказать не успела. Короче, все планы нарушили. - Вот так, взяли и поехали? - возмутилась Юлька. - Без предупреждения? Мужу звонила? Может, они с ним договаривались? - Звонила, не отвечает. Он же в командировку на две недели уехал. Аудит какого-то большого завода проводит. Когда занят, трубку не берет. Потом перезванивает. Тут, как бы в подтверждение ее слов, зазвонил телефон. - Легок на помине, - хмыкнула Аня и нажала на кнопку. Выложив последние новости, потребовала объяснений. По мере того, как муж что-то пытался объяснить, лицо ее багровело от гнева, и Аня отключилась, даже не дослушав. Взглянув на вопросительную физиономию Юльки, развела руками. - Представляешь, он не в курсе! Месяц назад они к нему на день рождения приезжали и теперь решили, что могут когда угодно заявляться. По-родственному. Как говорится, наглость - второе счастье. А мне теперь что - кормить, поить и развлекать их? В прошлый раз они полночи на кухне гудели... - Подожди расстраиваться, - загадочно улыбнулась Юлька и в глазах ее заплясали хитрые искорки. - Они, конечно, по-свински поступили. Но ты можешь ответить той же монетой. У меня на этот счет есть неплохая идея. К тебе же тоже кто-то может в гости неожиданно приехать? По-родственному, а? - Что ты имеешь в виду? - недоуменно покосилась на соседку Аня. - Предлагаю тебе не отменять свои планы и спокойно ехать к маме. Она же тебя ждет. А мы с Борей с вашими гостями разберемся. В смысле, поживем вместе с ними. Скажу, что я твоя родственница и тоже решила своим приездом сюрприз устроить. А поскольку гостей оказалось слишком много, а комнат всего две, тебе самой пришлось к маме податься. Ну как, я - молодец? Немного помолчав, Юлька добавила: - Да, и насчет порядка не волнуйся. Мы обязательно поладим. Пьянок на полночи не будет. Ты же знаешь, Боря не терпит запах алкоголя и легко убедит ваших гостей соблюдать правила общежития. Недоумение на лице Ани сменилось проблеском понимания. Следом на губах заиграла улыбка. - Почему бы и нет? - рассмеялась она. - Вам с Борей я вполне доверяю. Ну, пошли ко мне, покажу, что где находится и запасные ключи выдам... Уехав к маме, Аня нет-нет да и вспоминала про оставленную квартиру. Справится ли Юлька? Обойдется ли без скандалов? И успокаивала себя тем, что Юлька не одна с незваными гостями осталась. Рядом с ней Боря. Спокойный, сильный, рассудительный. В течение всей субботы телефон подозрительно молчал. Ни звонков, ни сообщений. Не выдержав, написала Юльке, спросив, как дела. "Все ок, отдыхай! - пришел мгновенный ответ. А поздно вечером позвонил муж. Сам, по собственной инициативе. И принялся упрекать; - Аня, я не ожидал от тебя такого. Брат с женой только что уехали домой. Ну да, они некрасиво поступили, не согласовав заранее свой приезд... Но и ты тоже хороша! Умотать к маме и оставить вместо себя какую-то тетку с огромным догом - это слишком! Автор: Андрей Сазонов Чтобы получать новые Истории на свою страничку, присоединяйтесь к моей группе:

– А я вас помню, бабушка. В августе вы просили на похороны сыну, только в другом месте, – тихо, не привлекая внимания прохожих, сказал она. – Вы мне тогда объясняли, что нечем даже гроб оплатить. Попрошайка подняла на нее глаза и так посмотрела… прямо в душу… Даше даже показалось, что нищенка ее узнала – приличные суммы нечасто подают, видимо. Но та вздохнула и спокойно, ничуть не смущаясь, ответила: – Твоя правда. А сын… он для меня каждый день мертв. Ты, детонька, не жалей денег, не думай, что на пьянку дала. Не от хорошей жизни я стою с протянутой рукой и в жару, и в холод. Чаю купишь мне? Поговорим? Машинально Даша согласилась – знала, что в магазине есть кафетерий сразу при входе. Разговаривать она не собиралась, но купить чего-то горячего и булочку ей показалось более приятным делом, чем давать деньги непонятно на что. – Чай вам или кофе? – уточнила Даша. – Чай черный без сахара, – женщина присела за столик. – Спасибо тебе, милая. Когда Даша подала ей чай и две сосиски в тесте, она удивилась: – Ох ты, вот пир так пир! А себе кофе чего не взяла? Стыдно со мной за столиком сидеть? Меня, кстати, Еленой Петровной зовут. Звали. Теперь бабой Леной кличут. Зови как тебе удобно. Не смогла Даша развернуться и уйти, взяла себе кофе... … Сын бабы Лены четыре года назад вернулся из мест не столь отдаленных. Отсидел Антон за убийство. По ложному обвинению, как он всем говорил до суда и после освобождения. Тюрьма, как известно, не перевоспитывает. Наказывает. В колонию мать проводила кудрявого паренька, а через полтора десятилетия приняла обратно матерого уголовника. Злого на весь мир и на родительницу, которая пожалела денег на хорошего адвоката. Ведь он мог доказать невиновность Антона. Жить на свободе сынок собирался на материнскую пенсию. Не работать же ему идти? Выпивка, закуска, регулярные гости… Елена Петровна сначала сидела тихо как мышь, безропотно все отдавала. Потом обвыклась, и как-то сразу после пенсии посмела купить себе привычных продуктов – кефира, мяса куриного, овощей. Разгружая сумку, завела с сыном разговор о том, что коммунальные услуги надо бы оплатить, мол нельзя долги копить… Не успела договорить, как сын объяснил ей перспективу развития их дальнейших отношений: – Значит так. Говорю один раз. Ты мне всю жизнь испоганила. Кому я теперь нужен? Буду жить как умею, а ты иди читай свои нравоучения кому хочешь.... ...ПОКАЗАТЬ ПОЛНОСТЬЮ 

Однажды она дала мне кусочек своего бутерброда — и в тот момент я понял, что такое настоящая доброта. В первый день она просто подошла ко мне и молча протянула половину своего обеда. Я не знал, что сказать. Мне было неловко, но я принял. С того дня она делилась со мной едой каждый день. Иногда булочкой, иногда яблоком, иногда кусочком пирога, который испекла её мама. Я ел медленно, стараясь продлить это маленькое чудо, и впервые за долгое время чувствовал, что кому-то есть до меня дело. Не помню, благодарил ли я её вслух. Думаю, да. Но внутри я благодарил её каждый день. Потом начались каникулы, а после них её больше не было в нашем классе. Она просто перестала приходить в школу. Учитель потом сказал, что её семья переехала в другой город, и я больше никогда её не видел. Я чувствовал себя так, словно у меня отняли что-то важное. Каждый раз, когда звонил школьный звонок на обед, я оборачивался — вдруг она войдёт, сядет рядом, положит передо мной половину своего бутерброда и улыбнётся. Но её не было. Мне было грустно и одиноко. Я понимал, что только она заметила мою беду, только она не отвернулась. Иногда я закрывал глаза и видел её лицо — доброе, простое, с той улыбкой, которая согревает изнутри. И я унёс это чувство через всё детство. Даже когда боль немного утихала, я помнил: одна девочка подарила мне не только хлеб, но и уверенность в том, что я не невидимка, что я важен для кого-то. Я думал, что это воспоминание останется лишь тенью моего трудного прошлого. Но восемнадцать лет спустя оно вернулось в мою жизнь так, что у меня побежали мурашки. Вчера моя дочь вернулась из школы. Она положила тетради на стол, потом достала ланч-бокс. Закрывая его, вдруг сказала, будто между прочим: — Папа, сделаешь мне завтра два бутерброда? — Два? — удивился я. — Ты ведь никогда не доедаешь и один. Она посмотрела на меня со своей детской серьёзностью: — Это чтобы снова поделиться. У нас в классе есть мальчик… он сказал, что сегодня ничего не ел, и я дала ему половину своего бутерброда. Я застыл. Мне показалось, что время остановилось. По телу пробежал холодок. Передо мной я видел не только свою дочь, но и ту девочку из детства. Ту, что когда-то спасла меня от голода. В этом жесте я почувствовал непрерывность — словно доброта никуда не исчезла, а продолжала свой путь через годы, через поколения. И я понял: возможно, я никогда больше не встречу ту девочку. Возможно, она даже не помнит меня. Но её доброта не исчезла — она осталась во мне. А теперь — живёт в моей дочери. Я вышел на балкон и долго смотрел в небо. Мне хотелось плакать. Потому что внутри было всё сразу — воспоминания о трудном детстве, благодарность, боль и какое-то умиротворённое счастье. Я вспомнил те школьные вечера, когда засыпал голодным, думая, что мир несправедлив. И понял, что эта девочка своим простым жестом изменила мою жизнь. Она научила меня верить: даже когда проходишь через испытания, всегда найдётся кто-то, кто протянет руку. Я не знаю, где она сегодня. Может быть, у неё есть семья, дети. Может быть, она даже не помнит того мальчика, которому дарила половину бутерброда. Но я помню. И буду помнить до конца своей жизни. И я уверен: пока моя дочь делится хлебом с другим ребёнком, доброта будет существовать. В каждом кусочке хлеба, в каждом маленьком поступке, который согревает чужое сердце. И только от этой мысли у меня сжимается сердце… и впервые за много лет мне захотелось плакать. из Сети Чтобы получать новые Истории на свою страничку, присоединяйтесь к моей группе: