Alex Migda

— Данил, тебе заняться нечем? – начал Олег, сидя в кафе, без предисловий, как человек, вынашивавший этот вопрос со вчерашнего вечера. – Ну серьезно? Зачем ты до сих пор пишешь на этом… этом Дзене? Давай честно, как взрослые люди. Здесь, – Олег ткнул пальцем в экран своего смартфона, будто протыкая невидимую сущность платформы, – здесь даже на корм коту не заработаешь! Неужели ты не видишь, что твой труд, твои статьи – они тут как… как декорация? Как фон для чужой рекламы? Твой авторский вклад – он не просто не ценится, его используют, а платят… платят гроши. Смешные гроши! Данил вздохнул. Глубоко. Так вздыхают люди, которым предстоит объяснять необъяснимое. Например, почему они коллекционируют спичечные коробки или верят, что кактус на подоконнике защищает от компьютерного излучения. — Давай по факту, – сказал Олег. – Давай цифры. Военные, так сказать. Вчерашний твой доход на Дзене? Сколько? Скажи мне, как другу. Как человеку, который хочет тебе добра. Данил покраснел, как гимназист, п

Петр Кузьмич, мужчина лет шестидесяти, с лицом, напоминающим добродушную, но слегка помятую картофелину, ковырялся у себя на участке. Не спеша, с достоинством, подкапывал лопатой сорняки, ворча себе под нос что-то нелестное про наглость и живучесть этих растений. Солнце пекло, пчела гудела в смородине, мир стоял на своем привычном, слегка покосившемся, но надежном фундаменте. Тишина. Деревня почти современная и цивилизованная. Внезапно! Тишину, как грязным ведром воды, разбил голос соседки Риты, перелетевший через забор с силой пушечного ядра: "Кузьмич! А-а-а, Кузьмич! Иди сюда! Быстро! Посмотри, какую "Пятерочку" московские олигархи нам впарили! Прямо на пустыре, где коровы-то ходили! Сходи да посмотри какой там магазин новый открыли!" Кузьмич вздрогнул так, что чуть лопатой себя по сапогу не стукнул. "Олигархи"? "Пятерочка"? На их пустыре? Да вы шутите! В их-то деревне, где еще лет пять назад бабка Агафья спорила с продавцом единственного ларька "Родничок" о свежести "Докторской" кол

Представьте пятницу. Не просто конец недели, а финишную прямую марафона под названием «Московская Жизнь». Шесть вечера. Воздух в центре густой, как суп-пюре из выхлопов, пота и всеобщей предвыходной истерии. Мария торопилась на электричку, чтобы уехать на любимую подмосковную дачу. Плечи ноют от сумки с провизией («На даче же все дороже!»), в ушах еще звенит гул шумного мегаполиса, а ноги автоматически несли ее сквозь толпу к знакомому фасаду Казанского вокзала. Сюда, к этим вечно куда-то спешащим потокам людей, к гулкому эху объявлений о пребывающих поездах, и терпкому аромату кофе с чебуреками на привокзальных ларьках. Вот он, ее транспорт в место покоя и тишины – электричка до «Платформы 117-й километр». Мария втискивается в вагон. Тут уже свой микромир: дачники с рассадой в коробках, уставшие мужчины, парочка студентов, громко спорящих о чем-то неважном. Воздух – коктейль из запахов пота, и помидорной рассады. Она находит спасение в виде сиденья у прохода. Садится, ставит сумку меж

Летний вечер на даче – штука особенная. Теплый воздух от нагретой за день земли, В комнате было тихо и уютно. Внук с дедом играли в морской бой, причудливо рисуя крестики на листках в клетку. Только тиканье старых часов да редкое позвякивание ложек в кружках нарушало покой. На столе, покрытом клеенкой в мелкий цветочек, стояли две кружки. И чай в них был не простой, а из листьев черной смородины, собранных внуком Егором вместе с дедом еще утром – терпкий, ароматный, пахнущий солнцем и детством. Егорка, десятилетний внук, этот чай очень любил. Для него он был неразрывно связан с дачей, с дедом Борисом, с этим миром тепла и спокойствия, куда он так любил приезжать из шумного города. Дед Борис, человек почтенного возраста и неиссякаемого спокойствия, сидел напротив. На столе между ними лежал листок в клетку – поле морского боя. Но игра как-то застопорилась. Егор, обычно азартный стратег, сегодня был задумчив. Он подпер щеку кулачком и смотрел не на корабли противника, а куда-то в угол, г

«Матвей!» – голос Алины вспорол вечернюю тишину, как ножницами по шелку. Не повышая тона, но с такой плотностью негодования, что у Матвея вздрогнули даже не уши, а, кажется, волоски на них. – «Твоя мать вешает на тебя долги за квартиру, в которой ты не живешь, Матвей!!! Ты вообще это осознаешь? Мы десять лет... десять лет в браке! И все это время на тебя, как снежный ком с крыши девятиэтажки, падают долги за квадратные метры, где твоей тени не было с прошлого десятилетия! Ты понимаешь абсурд?» Вот так. Не «дорогой», не «любимый». Просто «Матвей», как констатация факта его существования в эпицентре финансового цунами, устроенного родным человеком. Абсурд, да. Но какой же жизненный! Матвей медленно оторвался от экрана. Лицо его выражало знакомую смесь вины, растерянности и легкого недоумения, как у человека, которого только что обвинили в краже Луны. «Алина, ну что ты... Мама же... Она просто...» – начал он, но слова завязли где-то в районе гортани. Что он мог сказать? Что Зоя Петровна,

Представьте обычный вечер среднего супермаркета. Холодок от витрин. И Сережа с Ирой, двигаются вдоль бесконечных рядов консервированного изобилия. Сережа – парень практичный. Рука его тянется к знакомым пакетам, банкам, коробкам. Взял пасту – хорошо. Сыр – отлично. Хлеб – замечательно. Подкатил он к овощному отделу, этому царству глянца и вечной прохлады. Глаз его выхватил корзинку с помидорами. Такие… ну, вы понимаете. Идеально круглые, как бильярдные шары, одинаково красные, будто покрашенные одной кистью. Вроде сочные на вид, твердые на ощупь. Сережа, не мудрствуя лукаво, взял штук пять – для салата, для бутербродов, просто так. Положил в корзину рядом с огурцами-близнецами. И тут – тихий взрыв. «Сережа!» – голос Иры, обычно мелодичный, приобрел металлические нотки. Он обернулся. Она стояла, глядя на его «трофеи» с таким выражением лица, будто он только что предложил ей съесть ботинок. «Я не буду есть эти стеклянные помидоры! Давай лучше возьмем у бабушек на рынке настоящие!» Сережа