Запоздалая любовь

Людмила Колбасова
Тихий октябрьский вечер, рассеянный во влажном воздухе свет фонарей, мятая листва под ногами… Красиво, умиротворённо и немного грустно. И они – пожилые в осенних закатных годах своей жизни в завершении воскресного дня, словно бездомные, сидели в автомобиле и никак не могли расстаться. Это же надо было такому случиться – на вечерней заре нахлынула любовь и перемешала, взорвала фейерверком чувств, размеренную спокойную жизнь. Порой хотелось петь и бежать, танцуя, под осенним дождём и остужать пылающее от счастья лицо под прохладными каплями, но как-то неприлично всё это… нехорошо на седьмом-то десятке лет...
«Ну кто поймёт? Уж дочка и внуки точно не одобрят, а перед зятем и вовсе стыдно. – засмеялась Анна, подумав, и засуетилась: – Пора, пора, у меня ещё дел на завтра!»
Быстрым движением поцеловала любимого в гладко выбритую щёку, встрепенулась выйти, открывая дверь, но Олег нежно удержал её и прижался к мягким податливым губам долгим сладким поцелуем.
Анна расслабилась, обмякла в его объятьях и в очередной раз удивилась давно забытым ощущениям, что волновали до бессилия в теле непреодолимой женской слабостью. «Неужели такое возможно? – подумала. – В мои-то годы. Господи! Что же я творю! Но… до чего же приятно!"
В подъезде, не доходя до дверей своей квартиры, внимательно посмотрела на себя в зеркальце. Глаза горят, щёки разрумянились. Припудрилась, постаралась придать усталое и хмурое выражение своему счастливому лицу и тихо открыла дверь.
– Мама, ты на часы смотрела? Мы себе тут места не находим! Ты зачем телефон выключила? – дочка стояла в ночной сорочке, прислонившись к дверному косяку и осуждающе глядела на мать. – Ты что – выпила? Вы с Верой Ильиничной забыли про свои болячки? Я, кстати, тоже ей звонила. Почему она не отвечала?
«Как же хорошо, что Вера не ответила», – обрадовалась Анна и быстро зашла в ванную. А дочь, продолжая винить мать, давала указания на завтрашний день: «Илюшка в школу не пойдёт – заболел. Вызовешь утром врача. Не позволяй ему смотреть телевизор и спрячь от него телефон. Мы придём поздно – у Симоновых день рождения».
– А у меня на завтра билеты в театр, – крикнула из ванной Анна.
– Какие билеты? Я же тебя месяц назад предупреждала. Мы должны пойти – это начальник Игоря и от него зависит наша карьера. – решительно возразила дочь, – Значит на завтра театр отменяется. В другой раз сходите – времени у вас сейчас полно.
Неприятным толчком привычно ударила в душу обида, безнадёжной печалью сдавило сердце, и оно замерло, затем как будто резко упало вниз и задержало на миг дыхание. Анна вздрогнула, затем судорожно глубоко вздохнула.
«К врачу надо», – грустно подумала, выпила сердечные капли, что посоветовала соседка и поставила в мультиварке на утро кашу. Заварила в термосе шиповник для заболевшего внука и, прибрав на кухне, отправилась спать.
Но сон не шёл. Мешали уснуть перебои в работе сердца и досада на саму себя, что зародилась в последние месяцы её жизни с появлением в ней Олега:
«Почему я всю свою жизнь, как овца, совсем не умею за себя постоять? Почему я всем всегда должна, но никто и никогда ничего не должен мне? Разве я не имею право на счастье?»
Мысли накручивались, набегали, словно тяжёлые морские волны. Она привыкла жить без любви и, желая её, пугалась, до дрожи боялась чего-либо менять в своей жизни.
«А нужно ли мне это счастье на склоне лет? – подумала, усомнившись. – Столько беспокойства стало в моей жизни», – слёзы – частые гости последнего времени медленно покатились по щекам.
В своём тесном бренном мирке ей было безопасно; пряталась она, словно улитка, в маленьком домишке на спине – мать и бабушка, но не хозяйка; сорок лет производству отдала, грамоты пачками лежат, но кто об этом помнит?
Для всех она неудобная колготная пенсионерка. Слово-то какое ужасное – пенсионерка… а тут впереди любовь – свежесть чувств и простор, иной светлый мир, и всё это жило в ней прежде, всё это было в душе, было, но давно и глубоко задавлено беспросветными тусклыми буднями. Завалено, словно кирпичами…
Вот такие сложные и противоречивые чувства терзали сердце влюблённой пожилой женщины. И радость, и печаль; влечение порыв и отторжение; смех и слёзы, да парализующий страх перед неминуемым выбором.
* * *
До встречи с Олегом Анна в своей жизни была довольна всем. Чувство исполненного долга по отношению к детям, внукам приносило некое удовлетворение и покой, но непрошенная поздняя любовь перевернула, перемешала все привычные устои, понятия и внесла такую сумятицу в её жизнь, что, нарушив годами устоявшийся порядок, внесла раздор и между близкими и у Анны начались проблемы со здоровьем.
– И зачем я только пошла в бассейн? – сердилась она, но вспомнив, каким внимательным и заботливым был к ней Олег, когда учил её плавать, улыбалась.
Она всех своих родных и Олега любила по отдельности, но всех вместе их не представляла. С одной стороны – дочь Настя, внучок Илюша и зять Игорь – к которым она была очень привязана и любила, казалось, сильнее жизни, а с другой – взявшийся ниоткуда, но ставший необходимым, Олег – бывший военный, вдовец, который был нежным и заботливым к ней настолько, что Анна растворялась в его любви и молодела душой и телом.
А соединить их всех или изменить свою жизнь она не представляла возможным и разрывалась в чувствах.
Анна не умела строить свою жизнь самостоятельно, руководствуясь личными интересами и решениями. Она с детства чувствовала себя виноватой перед всеми, и жить ради кого-то стало для неё необходимым и даже делало её счастливой.
Счастье ведь для всех разное. Для неё оно было таким. Но рядом всегда соседствовало беспокойство: страх ошибиться, кого-либо обидеть, обделить, помешать, доставить неудобство. Она великодушно отдавала себя служению другим и при этом умудрялась ещё чувствовать себя виноватой.
Скорее всего Анна не понимала, что такое настоящее счастье, когда тебя любят не за что-то, не за дела и заботу, а просто так. Счастье, была уверена, нужно заслужить. Хотя читала в книжках, что по-настоящему счастливы те, кого любят безусловно, именно за то, что ты – это ты и дорог любым: капризным, ленивым, больным, некрасивым, неуспешным и бестолковым.
Её же, поняла рано – с рождением сестрёнки – любили только за что-то. Что не мешала, не просила, не капризничала и… помогала. «Тебе уже целых семь лет, – назидательно говорила мама, – и ты моя единственная опора». Анечка старалась помогать и стремилась быть хорошей девочкой, чтобы мама её тоже любила, как любит свою маленькую новорожденную дочку.
Свою сестру Аня тоже обожала и очень гордилась, когда все восхищались красивой малюткой, но всё равно зародилась в сердце обида, особенно, когда слышала:
«Второй опыт у вас удачней получился. Хороша! Хороша!»
И девочка понимала, что она – это первый опыт, а значит – нехороша. Сжималось сердечко и начала она тогда учиться добиваться любви, живя ради кого-то. Ради мамы, которая всегда уставала с двумя, а затем с тремя детьми; ради младших, за которыми она была обязана присматривать.
– Ты не должна огорчать маму, – убежала мать.
– Ты – старшая, а значит, виновата именно ты, – сердился отец, когда младшие бедокурили. И наказывали только её.
– Я обиделась на тебя и сейчас не люблю, – думая, что правильно, в воспитательных целях, говорила мать и взрастила у маленькой Ани столь глубокое чувство вины, что взрослея, она уже не могла самостоятельно избавиться от него и оно стало её привычкой, а желание искупить вину – образом жизни.
Годы пролетали незаметно. На двадцатилетие Анне сделал предложение Серёжка – сын друзей родителей. Парень неплохой, Анна дружила с ним с детства, но замуж? Ей даже стало смешно. «Да он мне как брат», – возразила, смеясь, она и поверить в серьёзность предложения не могла, а мать опять рассердилась.
– Ты не красавица, и не восемнадцать уже, – уговаривали родители, – такую партию не встретишь больше.
– Богат, в бабушкиной квартире прописан, а та – ни сегодня, так завтра к праотцам отправится и вы, как короли, со своей жилплощадью, – завидовали подруги.
Анна не соглашалась, и мать находила другие – более веские доводы: «Слышала, как в народе говорят? В восемнадцать девушка выходит замуж, спрашивают, какой жених. В двадцать – кто он, в двадцать пять – где он…»
– Так у меня ещё несколько лет в запасе есть, – рассмеялась Аня, а сердечко испугалось, слишком напористы были родители.
– Тебе уже пора слезать с родительской шеи, о сёстрах – о младших подумай, – бросила как-то через плечо мать и, резко повернувшись, строго взглянула в глаза, – нас с отцом пожалей.
Столь весомому аргументу перечить девушке было нечем и она сказала: «Да».
Свадьбу сыграли в ресторане. «И не замечал, что Анька у нас такая красавица», – радовался отец. И все от души веселились, кричали: «Горько!»
Невеста в воздушном платье да с мудрёной причёской и впрямь была красавицей, только не светились её глаза счастьем. Не было в них трепета первой всепоглощающей любви. Но никто в глаза ей больше и не заглядывал.
Сергей, конечно же, не был чужим – знала его с детства, а привычка жить ради кого-то упорядочила её существование и, особо не задумываясь, Анна увлечённо принялась строить свою семью, своё счастье. Ведь оно никогда не приходило к ней просто так.
Женой была преданной, достойной. Матерью заботливой, вечно встревоженной. Хоть и была неплохим специалистом в своей производственной отрасли, карьеру не сделала. Всегда семья на первом месте. Затем долго родителей выхаживала. Младшие сёстры отказали в заботе – работа, мол, семья и Анна безропотно долгие годы жила на два дома, а затем и вовсе мать к себе забрала. Как будто у неё не было работы и семьи.
Так и проживала она дни ради кого-то, отодвигая свои интересы, умалчивая о них, принося себя в жертву, угождая родным, подсознательно ожидая такого же самоотречения от мужа, детей, сестёр и, не получая ответных чувств, ещё больше старалась всем угодить, но поселилось в душе подсознательное глубокое разочарование от жизни в целом.
Не понимала Анна, что соблазн жить за счёт интересов других, искать вечное их одобрение и любовь, делало её неинтересной для окружающих. Сергей конечно же любил свою заботливую жёнушку, но не отказывал себе в удовольствии сходить налево. Чистая душой Анна даже не задумывалась об этом и когда хоронила мужа – опять винилась, что жила без любви к нему и горевала тяжело и долго. Воспоминания сохранила в сердце добрые и после, поминая, казалось, что по-своему и любила…
Стрелки часов повернули к рассвету. Накинув на плечи пуховый платок, вышла на балкон. Дождь монотонно стучал по железным отвесам. Вспоминала поцелуй в машине и дрожь пробежала по телу. Показалось, что и Олег сейчас не спит и тоже думает о ней.
Не ошиблась – Олег не спал. Он тоже мечтал о приятной симпатичной женщине, что удивительно походила на его покойную жену. Когда первый раз увидел – вздрогнул, даже рукой отмахнулся, как от видения.
Она стояла у лестницы в бассейн и, стыдливо кутаясь в полотенце, пропускала всех вперёд. Смешная розовая шапочка с цветочками и кудрявые прядки волос на шее.
«Вот такой была бы сейчас Любушка моя», – подумал с грустью и стал наблюдать за Анной.
Плавать она не умела, просто неплохо держалась на воде. Смешно вытягивала голову и ужасно напрягая плечи, с силой гребла, стараясь двигаться быстрее. Стало её жаль, от такого неправильного плавания будет болеть не только шея, но и плечи, и спина. Пользы никакой, а вред – колоссальный.
– Зачем вы так напрягаетесь? Опустите шею, снимите напряжение с плеч, – Олег подплыл и, улыбаясь, с интересом посмотрел на неё, – расслабьтесь и получите наслаждение.
Она от неожиданности застеснялась, покраснела!
Некоторое время он учил Анну плавать. Пожилой, но сильный, уверенный, похожий на породистого русского интеллигента. Красивая густая седина, выразительные и немного крупные черты лица. Смотрит прямо, слегка иронично улыбаясь, и неизвестные доныне волнения сильно смущали неумелую пловчиху.
И стала она ходить в бассейн, как на свидания, но ещё сильнее куталась в большое банное полотенце, стесняясь своей полноты.
Как-то вышла, а Олег ждёт её у своей машины. Улыбаясь, театрально широко распахнул дверь и жестом приглашая сесть, слегла поклонился. Согласилась сразу и даже с радостью. Возбуждающе подействовали на неё смешанные запахи бензина, кожаных сидений, ванильного освежителя салона и шипровый аромат одеколона. Весь этот мужской дух и близость человека, который ей нравился словно сбросили несколько десятков лет и Анна, не ожидая от себя, начала кокетничать. Ему это понравилось. Так они стали встречаться.
Олег Иванович овдовел давно. Жену свою любил и разлуку переживал тягостно. В своё время его пытались сватать, объясняя, что негоже мужчине одному жить, но он отказывался: «Лучше Любаши не встречу, а хуже – не надо». И надо же было ему встретиться с Анной, столь удивительным образом похожей на его жену стеснительным и спокойным нравом, мелкими нежными чертами лица и аппетитной полнотой тела!
Встречались часто, украдкой и ненадолго. Анна всегда торопилась домой – уж слишком много, как она говорила, у неё было обязанностей. Олегу казалось, что она даже гордится своей незаменимостью и незлобиво посмеивался. Когда приезжали к нему, Анна успевала и прибрать, и ужин приготовить. «Хлопотунья», – посмеивался и немного раздражался её деловитостью, а ей приносили беспокойство портреты молодой жены любимого в каждой комнате.
Но всё-таки им было хорошо вдвоём и оба понимали, что требуется время привыкнуть к слабостям друг друга. Прятали шрамы прежних разочарований и обид, скрывали некоторые привычки и боялись спугнуть зародившееся зыбкое чувство любви, страшась погрузиться в его пучину и не выплыть, они ведь не знали хватит ли сил и сколько у них в запасе времени.
Анна пугалась своей влюблённости. К отношениям она была готова, но не более. «Зачем? – думала. – Что за глупости менять жизнь на старости лет!»
Но любовь не спрашивала: «Зачем?» Пришла, поселилась в сердце и наполнила ласковым нежным чувством каждую клеточку тела и души, и испугала. Это был самый тяжёлый выбор в её жизни – отношениям она говорила да, любви – нет.
Рядом с Олегом светилась от счастья, а дома сникала. Она словно проживала две жизни одновременно и никак не могла соединить их в одну.
На предложения Олега перейти жить к нему, отвечала категоричным отказом, объясняя, что не имеет право оставить семью дочери без опеки. «Они же целый день на работе», «Как это Илюша останется на продлёнке, если он даже в детский сад не ходил – болезный очень», «Дети платят ипотеку и моя пенсия им подмога». Причин было много и все без её участия казались неразрешимыми.
– А если я приду свататься к тебе и попрошу твоих детей и внуков отпустить тебя за меня замуж? – спрашивал Олег Иванович.
Анна испуганно взмахивала руками: «Что ты! Я сама! Сама всё скажу – дай мне только подходящий момент найти».
Но время шло, а подходящий момент так и не приходил.
– До чего же ты не свободна! – удивлялся Олег. – Оплела семью Насти своей любовью, излишней заботой и, уверена, что делаешь добро? А ты их спроси. Это неправильно – жить ради других, этим ты оказываешь им медвежью услугу – они никогда не научатся самостоятельности.
Анне не нравились подобные речи, она рассуждала по-иному: только в помощи и служении близким предназначение жизни человека. Они спорили, но взгляды каждого были настолько твёрдыми и закалёнными прожитыми долгими годами и своим личным жизненным опытом, что кроме ссор и обид ничем эти разговоры не заканчивались. Олег хотел ей помочь, освободить любимую женщину от, как он посчитал, семейного рабства, и подарив ей свою любовь, сделать свободной и открытой счастью, а Анна предложенной свободы боялась до дрожи, до замирания сердца, и уж никоем образом не считала себя рабыней.
Нельзя сделать человека независимым, если он сам того не желает.
Так прошли весна, лето и вот уже осень плакала ненастьем, бросая под ноги сухие листья и напоминала каждому из них, что у них тоже осенние годы и только от них зависит погода этих недолгих оставшихся дней…
* * *
В размышлениях и воспоминаниях прошла очередная бессонная ночь и Анна встала на рассвете окончательно разбитая, да совсем больная. Накормила всех завтраком, проводила на работу дочку с зятем.
Вызвала Илюше на дом врача и, переделав много дел, ближе к обеду позвонила Олегу сообщить, что поход в театр сегодня отменяется. Он не ответил. Она позвонила ещё раз и ещё… Ответа не было, и Анна серьёзно встревожилась. На миг показалось, что вся кровь из тела одним махом прилила к голове, сильно заломило в затылке, затошнило, тело сотрясла неуправляемая крупная дрожь и члены его словно онемели. Сознание замутилось, и она, едва успев добраться до дивана, упала на него без чувств.
Внук, испугавшись, закричал, затряс бабушку, стараясь разбудить и в этот момент зазвонил телефон. Илюша несмело нажал ответ какому-то Олегу, что звонил бабушке и, глотая слёзы, всхлипывая, прошептал, что бабушка, наверное, умерла.
– Бабушку не трогай, – закричал в трубку Олег, – я сейчас вызываю скорую и ты откроешь им дверь. Слышишь, открой дверь врачам скорой помощи. И не плачь! Я выезжаю.
Илюша позвонил маме и папе, и на огромной скорости в своих машинах неслись к умирающей Анне любящие её родные люди. Врачи диагностировали прединсультное состояние и отвезли больную в неврологическое отделение местной больницы.
Вот ведь как бывает в жизни: живёт человек незаметный, немолодой и порой суетливый, лезет со своими советами, помощью и, кажется, мешает, временами раздражает, а заболев, остановится на краю и сразу понимаешь насколько дорог, насколько необходим, насколько важен он в твоей жизни.
И тогда вина за то, что не был добр и внимателен, поражает глубоко болезненно и желание исправить отношения столь сильно, что мы даём себе клятвы всё изменить… и заболевший обещает пересмотреть свою жизнь. Но когда страхи уходят и человек выздоравливает, то, как правило, всё возвращается на круги своя и не потому, что люди плохи, просто они уже привыкли жить именно так и по-другому не умеют.
Анна медленно шла на поправку. Олег неустанно дежурил у её кровати. Дети, испугавшись, тоже не отходили от больной.
Настя никак не могла понять, даже не то, что Анна так долго скрывала мужчину от родных – она вообще не понимала, как это у её мамы – столь порядочной и преданной семье – мог кто-то появиться и испытывала неловкость от осознания собственного безразличия к самому близкому и родному человеку.
Игорь посмеивался: «В тихом омуте... Ай, да тёща!»
Илюша подружился с дедушкой Олегом и радовался ему.
А Анна ещё пуще стеснялась, когда видела всех любимых рядом и терзалась в сомнениях. Она не представляла себя дома у Олега полноправной хозяйкой, тем более столь ослабленной болезнью, как сейчас. Ей хотелось вернуться в дом дочки к привычному устроению её жизни. Но и вычеркнуть Олега из своей жизни она уже не могла. Размышления настолько мучили её, что она стала бояться выписки, тревожилась сделать неправильный выбор.
Она не привыкла распоряжаться своей жизнью и ей было бы значительно легче, повези её Настя домой, не спрашивая. Но дочь смотрела на мать вопросительным взглядом и молчала.
– Анна поедет после выписки ко мне, – твёрдо сказал Олег, когда лечащий врач разрешил забрать выздоравливающую домой.
– Нет, нет, – испугавшись перемен, замахала руками Анна, – не сейчас… позже… я должна немного окрепнуть… вот Илюша уйдёт на каникулы…
– Илюша ходит на продлёнку и представь себе, с ним ничего не случилось, – улыбнулась Настя.
Анне стало обидно, она ведь с такой гордостью смотрела за внуком.
– Мама, – дочка обняла мать, – побудь счастливой. Олег Иванович очень хороший человек. Мы будем ходить друг к другу в гости. Не живи ради нас, поживи ради себя.
Но Анна прятала взгляд. Ей было мучительно больно что-либо менять в своей жизни… В своём домике улитки, где было тихо и понятно, ей было спокойней и безопасней.
Неуверенная в себе, вечно виноватая, приносящая себя в жертву другим и не умеющая принимать любовь, уже не могла стать другой. Её образ жизни за долгие годы был крепок, словно гранит и разбить его никому не удалось, даже тогда, когда она вроде бы и сама этого захотела. Да, она любила Олега, но страх перемен был настолько велик, что эта запоздалая любовь начала её тяготить...
Из больницы Анна вернулась домой.
«Поздно мне уже что-либо менять в своей жизни», – думала она обречённо и даже немного радовалась, что дни её вошли в привычное русло. Но, плавая в бассейне так, как научил её Олег, вспоминала о нём с щемящей тоской и быстро гнала от себя эти мысли, убеждённая, что любовь в пожилом возрасте крайне опасна для здоровья.
«Да и какая такая любовь может быть в наши годы? Жила ведь себе как-то раньше тихо и мирно без неё, и сейчас проживу, тем более сколько той жизни осталось….» – думала она, но только вот порой наваливалась на сердце такая горькая боль-грусть, что хотелось громко по-бабьи во весь голос завыть...
© Copyright: Людмила Колбасова, 2019
Свидетельство о публикации №219122901810