Предыдущая публикация
с жесткими темными волосами и такими же темными глазами, ничего общего с мамиными голубыми. Отца она никогда не видела.
- Не хочу этот грех за собой в могилу нести, – еле слышно проговорила мать. – Давно надо было сказать, но я все не могла решиться. Я украла тебя, вытащила из разрушенного дома и выдала за свою дочь. Все равно все твои родственники погибли, и я решила – все лучше, если я тебя воспитаю, чем после такой трагедии в детский дом тебя отправлять. Я там случайно была, в качестве туристки поехала, но, когда все случилось, сама вызвалась добровольцем – я же врач. До сих пор перед глазами эти люди стоят, как вчера было – столько трупов... Вот я тебя и увезла, не хотела, чтобы ты там жила, понимаешь? Да и ребенка я давно хотела, а никак не получалось, сорок один мне тогда уже было.
Женя не понимала. И сначала подумала, что мама бредит – мало ли, может, метастазы уже до мозга добрались, и все у нее там перепуталось. Но когда мать отдала ей потрепанный клетчатый листок с адресом и двумя именами и выцветшую фотографию, на которой были такие же темные и невысокие мужчина и женщина, как и сама Женя, её аж затрясло – вроде они были и непохожи на тех ее людей из воспоминаний, а вроде и похожи. Было что-то знакомое в этих поблекших лицах, и Женя заплакала.
- Я тебе имя прежнее оставила, – прошептала мама. – Все прошлое у тебя забрала, но имя оставила.
***
Иван Тимофеевич отказывался ехать в больницу, как его Артем не уговаривал.
- Я Леночке обещал, что буду ждать здесь, вдруг Оксана вернется, – отмахивался он. – Ничего со мной не случится – простыл просто, продуло на ветру.
Иван Тимофеевич – приемный отец Жени, с которой Артем три года встречался, чуть зятем его не стал. Но в итоге Женя-вертихвостка влюбилась в заезжего музыканта и укатила с ним неизвестно куда, попросив бывшего жениха присматривать за отцом. Артему это несложно было, тем более Иван Тимофеевич – мировой мужик! Чего только не расскажет, чему только не научит. Своего отца Артем не знал, тот погиб в то самое землетрясение, когда и дочь Ивана Тимофеевича пропала, поэтому и тянулся к нему – с матерью-то ни о чем таком не поговоришь: ни про политику, ни про рыбалку.
- Ну тогда давайте я хотя врачицу на дом привезу – хорошую, она в частной клинике принимает.
- Этого еще не хватало! – возмутился Иван Тимофеевич. – Ко мне Люба ходит, все таблетки, какие надо, выписывает. Не морочь мне голову, делом лучше займись! Хватит со стариком лясы точить, лучше бы познакомился с кем – сколько можно по Женьке сохнуть...
Артем промолчал – что на это скажешь? По Жене он и правда скучал, хотя уже вроде и не так любил, но другой такой точно еще не встретил.
- Присмотрись к соседке Тоне – хорошая же девочка! Ну и что, что хромает, хозяйка из нее все равно отличная. Ну да, не красавица, но добрая какая! Ты, Артем, не смотри на красоту, смотри на душу!
Легко так говорить в шестьдесят лет. А ему в двадцать восемь хочется и красивую, и добрую.
- Ладно, дядь Вань, присмотрюсь, – пообещал Артем и скрестил пальцы.
***
Сначала Женя решила, что не хочет ничего знать. Зачем копаться в этом прошлом, выяснять, что и как – тем более, если ее настоящие родители погибли, а были ли там еще какие родственники, кто знает. Это думать о том, кем она могла быть в прошлой жизни, было интересно, да и вообще все мистическое и потустороннее ее притягивало, а реальная жизнь – это другое, тут хотелось, чтобы все, как у людей было.
Только через два года после того, как мать умерла, Женя решила во всем разобраться. Случилось это так – ей приснился сон, будто она перекидывается мячом с усатым мужчиной. У мужчины веселые глаза и смешные оттопыренные уши. Когда он подкидывает Женю под потолок, она кричит и хохочет, чувствуя себя абсолютно счастливой.
Только это был не сон. Когда Женя проснулась, она ясно поняла, что уже видела этого мужчину. Сверила с фотографией – нет, не он. А кто тогда? Может, у нее еще были какие родственники?
Маму Женя очень любила. И даже думать не хотела о том, что у нее могла быть какая-то другая мама. А вот отец... Женя считала, что он отказался от нее, бросил их с мамой, но, оказалось, что все совсем не так. И как ей жить с этим знанием? Пришлось покупать билет на самолет и лететь...
***
Продолжение >>Здесь
Я осторожно провела пальцем по его тёмным волосам. Малыш не шелохнулся, не заплакал — только моргнул.
В его крошечном кулачке был зажат листок бумаги. Я аккуратно разжала пальчики и прочитала записку: «Пожалуйста, помогите ему. Я не могу. Простите».
— Надо звонить в милицию, — нахмурился Михаил, почесывая затылок. — И в сельсовет сообщить.
Но я уже подхватила малыша на руки, прижала к себе. От него пахло пылью дорог и немытыми волосами. Комбинезон был потрёпанным, но чистым.
— Анна, — Миша с тревогой посмотрел на меня, — мы не можем просто так взять его.
— Можем, — я встретилась с ним взглядом. — Миша, мы пять лет ждём. Пять. Врачи говорят — детей у нас не будет. А тут…
— Но законы, документы… Родители могут объявиться, — возразил он.
Я покачала головой: Не объявятся. Чувствую, что нет.
Мальчик вдруг широко улыбнулся мне, словно понимал наш разговор. И этого было достаточно. Через знакомых мы оформили опеку и документы. 1993 год был временем непростым.
Через неделю мы заметили странность. Малыш, которого я назвала Ильёй, не реагировал на звуки. Сначала думали, что он просто задумчивый, сосредоточенный.
Но когда соседский трактор прогрохотал под самыми окнами, а Илья даже не шелохнулся, сердце сжалось.
— Миш, он не слышит, — прошептала я вечером, уложив ребёнка спать в старой люльке, доставшейся от племянника.
Муж долго смотрел на огонь в печи, затем вздохнул: Поедем к врачу в Заречье. К Николаю Петровичу.
Доктор осмотрел Илью и развёл руками: Глухота врождённая, полная. На операцию даже не надейтесь — это не тот случай.
Я плакала всю дорогу домой. Михаил молчал, сжимая руль так, что побелели костяшки пальцев. Вечером, когда Илья уснул, он достал из шкафа бутылку.
— Миш, может, не стоит…
— Нет, — он налил полстакана и выпил залпом. — Не отдадим.
— Кого?
— Его. Никуда не отдадим, — твёрдо сказал он. — Сами справимся.
— Но как? Как учить его? Как…
Михаил прервал меня жестом:- Если надо — ты научишься. Ты же учительница. Придумаешь что-нибудь.
Той ночью я не сомкнула глаз. Лежала, глядя в потолок, и думала: «Как обучать ребёнка, который не слышит? Как дать ему всё, что нужно?»
А под утро пришло осознание: у него есть глаза, руки, сердце. Значит, есть всё необходимое.
На следующий день я взяла тетрадь и начала составлять план. Искать литературу. Придумывать, как можно учить без звуков. С этого момента наша жизнь изменилась навсегда.
Осенью Илье исполнилось десять. Он сидел у окна и рисовал подсолнухи. В его альбоме они были не просто цветами — они танцевали, кружились в своём особенном танце.
— Миш, взгляни, — я дотронулась до плеча мужа, входя в комнату. — Опять жёлтый. Сегодня он счастлив.
За эти годы мы с Ильёй научились понимать друг друга. Сначала я освоила дактилологию — пальцевую азбуку, затем жестовый язык.
Михаил усваивал медленнее, но самые важные слова — «сын», «люблю», «гордость» — выучил давно.
Школы для таких детей у нас не было, и я занималась с ним сама. Читать он научился быстро: алфавит, слоги, слова. А считать ещё быстрее. Но главное — он рисовал. Постоянно, на всём, что попадалось под руку.
Сначала пальцем по запотевшему стеклу. Потом углём на доске, которую Михаил специально для него сколотил. Позже — красками на бумаге и холсте. Краски я заказывала из города через почту, экономя на себе, лишь бы у мальчика были хорошие материалы.
— Опять твой немой что-то там чиркает? — фыркнул сосед Семён, заглядывая через забор. — Какой от него толк?
Михаил поднял голову от грядки:-А ты, Семён, чем полезным занимаешься? Кроме как трепать языком?
С деревенскими было непросто. Они не понимали нас. Дразнили Илью, обзывали. Особенно дети.
Однажды он вернулся домой с разорванной рубашкой и царапиной на щеке. Молча показал мне, кто это сделал, — Колька, сын главного на деревне.
Я плакала, обрабатывая рану. Илья вытирал мои слёзы пальцами и улыбался: мол, не стоит переживать, всё в порядке.
А вечером Михаил ушёл. Вернулся поздно, ничего не сказал, но под глазом у него был синяк. После этого случая никто больше не трогал Илью.
К подростковому возрасту его рисунки изменились. Появился свой стиль — необычный, словно пришедший из другого мира.
Он рисовал мир без звуков, но в этих работах была такая глубина, что захватывало дух. Все стены дома были увешаны его картинами.
Однажды к нам приехала комиссия из района проверить, как я веду домашнее обучение. Пожилая женщина в строгом костюме вошла в дом, увидела картины и замерла.- Кто это рисовал? — спросила она шёпотом.
— Мой сын, — ответила я с гордостью.
— Вам нужно показать это специалистам, — она сняла очки. — У вашего мальчика… настоящий дар.
Но мы боялись. Мир за пределами деревни казался огромным и опасным для Ильи. Как он там будет — без нас, без привычных жестов и знаков?
— Поедем, — настаивала я, собирая его вещи. — Это ярмарка художников в районе. Тебе нужно показать свои работы.
Илье уже исполнилось семнадцать. Высокий, худощавый, с длинными пальцами и внимательным взглядом, который, казалось, замечал всё. Он нехотя кивнул — спорить со мной было бесполезно.
На ярмарке его работы повесили в самом дальнем углу. Пять небольших картин — поля, птицы, руки, держащие солнце. Люди проходили мимо, бросали взгляды, но не останавливались.
А потом появилась она — седая женщина с прямой спиной и острым взглядом. Долго стояла перед картинами, не шевелясь. Потом резко повернулась ко мне:
— Это ваши работы?
— Моего сына, — я кивнула на Илью, который стоял рядом, сложив руки на груди.
— Он не слышит? — спросила она, заметив, как мы общаемся жестами.
— Да, с рождения.
Она кивнула:-Меня зовут Вера Сергеевна. Я из художественной галереи в Москве.
— Эта работа… — женщина задержала дыхание, разглядывая самую маленькую картину с закатом над полем. — В ней есть то, что многие художники годами пытаются найти. Я хочу её купить.
Продолжение >>Здесь
недельным отдыхом на море, а потом начались самые обыкновенные будни, в которых было все как у всех.
Но и Алеша и Лена старались не поддаваться унынию, если что-то складывалось не так, поддерживали друг друга, если бывали проблемы на работе, смеялись над временным безденежьем, угощая друг друга тарелкой быстрорастворимой лапши и чашкой дешевого чая в пакетиках. Они были молоды, беспечны и счастливы.
Время шло, их быт постепенно налаживался. Алексей уже работал на руководящей должности, его доходов вполне хватало для безбедной жизни, а вот Лене реализоваться не удалось, и она по-прежнему, выполняла несложные обязанности в одной фирме, получая среднюю зарплату.
Три года назад серьезно заболел отец Алексея, ему требовался постоянный уход, и муж попросил Лену взять эти обязанности на себя.
– Родная моя, понимаешь, мы можем нанять сиделку, но она же будет совершенно чужим человеком. А я хочу, чтобы с папой были только мы.
– Мы?
– Ну, понятно, я не могу постоянно находиться рядом с ним, все-таки у меня работа, но буду как можно чаще заезжать, покупать все, что надо и ему и тебе. Пожалуйста, Ленусь, соглашайся! Ну что тебе от твоей работы? Одни нервы, а тут ты и при деле, и дома, и вообще…
– Но я не смогу разрываться между двумя домами, а кто тебя накормит, в доме уберется, вещи приготовит?
– Лена, ну в самом деле, я ведь тоже не безрукий, мне что, два года?!
Она, немного поколебавшись, согласилась. И уже со следующего дня приступила к своим новым обязанностям. Время шло, уход за стариком отнимал все ее время и единственное, что утешало Лену в ее добровольном затворничестве, так это светящиеся благодарностью глаза старика. Потом его не стало и жизнь Лены вернулась в привычное русло.
Правда, теперь она не могла найти работу по специальности, но Алексей снова утешал ее: отдыхай, тебе сейчас это очень нужно. Так Лена стала домохозяйкой.
Однажды она поехала на квартиру отца, которая уже около года пустовала и решила навести там порядок, и забрать некоторые оставленные вещи. Но едва вошла в прихожую, поняла, что жилье вполне обитаемо и очень удивилась, когда ей навстречу вышел двухлетний малыш и уставился на нее своими глазенками-бусинками. А из кухни вышла его мать – привлекательная женщина, которой явно было не больше 25 лет.
– А вы кто?!! И что тут делаете? – растерявшаяся Лена даже забыла поздороваться.
– Я – Тамара, это мой сын Никита. Мы тут живем.
– А по какому праву?
– Это квартира моего мужа Алексея. А вы кто?
– Судя по всему, жена вашего мужа. – Лена глупо хихикнула и, не спрашивая разрешения, прошла по всей квартире.
Тамара, взяв на руки малыша, везде следовала за ней. Лена села на диван в гостиной.
– Это сын Алексея?
– Да.
– Позвоните ему, пожалуйста, со своего номера.
Тамара послушно набрала номер и спустя несколько секунд в трубке раздался такой знакомый голос:
– Да, Томочка, что-то случилось?
Лена взяла из ее рук трубку и проговорила:
– Нет, дорогой, все в порядке.
– Лена? – в голосе Алексея послышалось замешательство. – Ты что там делаешь?!
– Как ты мог? Как ты мог??? – Лена, возвращайся домой, я все тебе объясню.
– Что ты можешь мне объяснить? Что пока я ухаживала за твоим больным отцом, ты завел себе новую семью? Жил в свое удовольствие? Ты ничтожество, подонок, дрянь! Понял!!! И я не хочу тебя видеть! Вообще никогда!!!
Лена сунула телефон в руку опешившей Тамары и вышла из квартиры, хлопнув дверью. И вот теперь она шла куда глаза глядят и обливалась слезами
– Предатель, подлец, изменник, – мысленно ругала Лена мужа. – Ребенок у него! А я? А как же я??
Лена всегда мечтала о детях, с самых первых дней замужества, но забеременеть у нее таки не получилось. Много раз она собиралась обратиться к врачу, но каждый раз Алексей отговаривал ее, а потом, во время ухаживания за больным стариком, мысли о собственном ребенке покинули Лену. Не до того было.
И все же, глубоко в душе, она надеялась, что из их пары не она виновна в том, что не может родить. И вот теперь сын Алексея доказал обратное. Итак, она бесплодна и одинока. Теперь у нее нет и не будет вообще ничего: ни семьи, ни детей, ни работы. Она никому не нужна! Совсем никому, даже самой себе!
Начинался дождь, но она словно и не замечала этого, брела среди каких-то полузаброшенных дач, вообще не думая о том, куда идет. Телефон в сумке настойчиво звонил, но она не обращала на него никакого внимания. Только почувствовав смертельную усталость, она огляделась по сторонам, увидела под деревом старенькую скамеечку и присела, прислонив голову к шершавому стволу.
Лена закрыла глаза, почувствовав, как все тело наливается свинцовой тяжестью и провалилась в какой-то тяжелый, тягучий сон. Спускались сумерки. Капли усиливающегося дождя хлестали по лицу, но Лена была не в состоянии открыть глаза и искать хоть какое-то убежище. Ей было все равно.
А в это время трехлетний Артемка, сбежав от бабушки, шлепал по лужам, радуясь брызгам, летевшим из-под его босых ног.
– Артем! Ах ты, постреленок! Вот беда мне с тобой! – кричала сухонькая старушка, пытаясь догнать внука и не успевая за ним. – Да куда же ты по лужам? Простынешь ведь, и возись с тобой! Ох ты ж, горюшко мое! Горькое!
Наконец ей удалось подхватить малыша, но она тут же отпустила его, охнув от боли, прострелившей поясницу, повернулась, чтобы осмотреться в поисках скамьи и только тут увидела сидевшую под деревом женщину. Старушка испуганно вздрогнула, успев подумать, живая ли она, потом шагнула к Лене и тронула ее рукой:
– Ты чья такая будешь? И чего тут под дождем сидишь? Случилось у тебя что?
Лена открыла глаза:
– Вы не бойтесь, я сейчас уйду, я тут случайно, просто заблудилась.
– Да куда ж ты пойдешь в такую темень? Ладно, пошли ко мне, вон мой дом, я с внуком живу. Меня Антониной Львовной зовут, а его Артемкой.
Лена и в самом деле увидела, как из-за спины ее спины выглянула лохматая белобрысая голова глазастого мальчика. Лена встала и поблагодарив женщину, протянула руки к мальчику:
– Давай я тебя понесу, – предложила она вдруг, и он с удовольствием забрался на нее, поджимая продрогшие ножки.
Полчаса спустя, когда малыш был искупан, и сама Лена тоже привела себя в порядок, она сидела на кухне с Антониной и ее внуком, пила горячий чай и, желая выговориться, все рассказывала о себе, не скрывая от старушки никаких подробностей.
– Почему он так поступил, Антонина Львовна? Я ведь все для него делала, любила, заботилась. И что получилось? Я за его отцом ухаживала, а он в это время меня предавал, изменял мне. Как же так можно? И самое обидное, что у меня детей не будет, а я так бы хотела, чтоб у меня вот такой же сынок был...
Продолжение >>Здесь
Попытка понять, о чём думает мелкая замухрышка... Женщина недовольна! Она всегда недовольна Наталкой, хотя та даже не знает, как эту женщину зовут. Женщина задерживает взгляд на испачканных руках Наталки, которые она держит перед собой, боясь обронить деньги... Левый уголок женского рта устремляется вниз, а правый искривляется судорогой... Она уходит, наконец, из магазина, пристукивая по своему бедру авоськой, и Наталка выдыхает. Окончен ещё один бой.
Наталка перевела дух и подошла к прилавку. Её не замечали. Продавщица уже наклонилась через прилавок к тёте Рае и сама тётя Рая тоже подалась вперёд. Когда та женщина сошла с крыльца, продавщица сказала склочным, ворчливым голосом:
- Танька эта, - мотнула она крупной головой в сторону двери, - слышала чё? Хахаля своего всё-таки выгнала, алкашню эту. Съехал он. Полгода всего пожили.
- Уууооо! - оживилась тёть Рая и сделала руками куриное движение, словно похлопала крыльями. На Наталку пахнуло запахом молочной коровы. - Да разве ж он алкашня был? А кто не пьёт у нас, Зоя? Вот кто не пьёт, скажи?
Наталка особо не прислушивалась. Она глазела на румяные кирпичики хлеба, выставленные в три ряда на подносах за спиной продавщицы. Как же вкусно пахнет свежий хлеб, Господи! И корочка наверняка хрустя-я-ящая... Наталка сглотнула слюну.
- Ну короче опять одна она, - вещала продавщица, - вот ей богу не понимаю я эту бабу! Ведь лучше плохонький мужик, чем никакой. Ну пил он себе, и мой пьёт, и твой напивается, так и что теперь? А Танька дурында! Просидела до тридцати пяти лет в бобылях и ещё столько же просидит, - наставительно покачала головой продавщица и добавила: - Пока не помрёт.
- Была б исчё красавицей, которая всём нравится... - сочувствующе согласилась теть Рая. - а так... Не удалась лицом, бедняжка.
- И фигурой богатырской тоже! Вот поэтому и говорю: радовалась бы тому, что перепало. Глупая! Так, а ты что тут стоишь, уши греешь и рот раззявила? - обратилась она строго к Наталке.
- Ну будет тебе, Зоя, дите не виновато, - остудила её теть Рая и ласково прижмурилась на Наталку: - что ты хотела, деточка? Покупай.
- Хлеба можно? - пугливо вымолвила Наталка и вывалила перед продавщицей мелочь. - Там под расчёт.
Продавщица, не пересчитав, сгребла в кассу брезгливым движением влажные от Наталкиных ладоней копейки и выдала девочке хлеб. Наталка шустро ухватилась за шершавый, ещё тёплый кирпичик, и стала уходить. Услышала шепот теть Раи:
- Ну чего ты, а? Ребёнок не виноват, что мать грешница. Девочка неплохая..
- Да ну их всех! Буду я с каждым сюсюкаться. Меня никто не жалеет, - парировала продавщица.
Наталка отошла от магазина на безопасное расстояние и только тут, воровато оглянувшись, чтобы убедиться, что её никто не видит, уткнулась конопатым носом в хлеб. Вдохнула так, что защекотало в ноздрях. Это был запах счастья, уюта, тепла, должно быть, примерно так пахнет в материнской утробе - не хлебом, но мирным покоем, который состоит из бесконечного наслаждения. Вгрызшись зубами в хрустящую краюху, таящую в себе прикосновения натруженных рук работниц хлебокомбината, а также шум цехов и ветер дороги, по которой этот хлеб доставляли фургоном в их края, Наталка испытала экстаз. Ещё кусочек! Ещё! Ещё! Настроение Наталки взметнулось ввысь и даже образ той суровой женщины Татьяны, которая при встречах смотрит на Наталку так ненавистно, отступал и уносился, как воздушный шар, за верхушку покрасневшего клёна, терялся в синем небе и прохладное дыхание осени гнало его прочь, гнало...
В связи с тем, что истинной радости в жизни Наталки и её младшей сестры было немного, она научилась радоваться тому, что есть и что никто не может отнять: она любовалась с восхищением первыми каплями дождя, когда их жадно съедала потрескавшаяся от засухи дорога, её завораживал закат, вначале такой усталый и вздыхающий, а после догорающий красным яблоком за крышами домов; каждое утро по дороге в школу Наталка останавливалась у куста жёлтой плетистой розы и любовалась капельками росы на лепестках и слушала кожей свежесть наступающего дня. И как осыпавшиеся с берёзы жёлтые листья разносятся ветром по лугам, дорогам и дворам, украшая землю золотом осенних монеток, таким является и счастье - его не увидишь под обычным углом, волшебство берёзовых листьев будет казаться лишь мусором, но если сдёрнуть с себя вуаль человеческих пороков, если позволить себе просто быть, просто находится в этом моменте, не думая вообще ни о чём, но лишь созерцая... Капли на окне от дождя - они прекрасны, играючи стекая, они - мультяшные Капитошки, все до единой, ведь они так чисты. Они просятся к вам домой! Пустите их! Поиграйте с ними! Позвольте им упасть на ваше напряжённое от дум лицо и вы почувствуете влажный поцелуй святого неба. Позволяйте себе хотя бы иногда бывать такими Наталками.
Дома Наталку ничего хорошего не ждало, поэтому она туда и не спешила. Мать её, пользуясь отсутствием мужа, пила и совсем не смотрела за дочерьми. У них дома не переводились гости, но и без них маманя заливала в себя спиртное чаще, чем воду. На кухне был страшный бардак, столы липли к рукам, посуды чистой не было. Да и зачем та посуда, когда ничего приготовленного нет? Всюду мусор, грязь, развороченные шкафы и разоренные кровати с диванами. Наталка передала взвизгнувшей от удовольствия сестре буханку обглоданного хлеба и подошла к матери. Та, широко раскрыв рот, спала, и Наталка имела возможность изучить её нездоровые зубы. Она ещё не успела опуститься внешне и когда трезвела, становилась красивой женщиной. Папа не раз говорил, что взял в жёны первую красавицу в округе. К сожалению, красавица была пустой и пропащей слабачкой.
Сломанная баба - говорили о ней в деревне.
А ещё - коль мозгами бог обидел, не попишешь...
Наталка боязливо потолкала мать в плечо.
- Мам, мам... Поесть хочешь? Я хлеб купила.
- Ааа... ууу... - промычала мать, отмахнувшись от Наталки, как от мухи, но Наталка опять потолкала её. Мать разлепила мутные глаза: - Хлеб, говоришь? А хде деньги взяла, окаянная?
- Нашла. На полу валялись, в сенях, - соврала Наталка. На самом деле денег ей оставил на крайние нужды отец, когда уезжал на вахту.
- Врёшь, кикимора! Через день она деньги находит, золотоискательница! Батя давал? Признавайся! Давай сюда что осталось!
- Нет! Больше ничего нет! Я нашла их!
Денег и правда больше не было, Наталка выгребла из тайника последние копейки. Младшая дочь, Вероничка, стояла рядом и жадно запихивала в себя кусок хлеба, глядя на мать круглыми кукольными глазами, но на этом её сходство с куклой заканчивалось - более всего она походила на заморенного цыплёнка.
- Мам... А когда папа вернётся?
- Папа, папа, паписька! - безобразно скривилась мать и села. - Где же ты наш паписька! Какое число сегодня?
- Второе октября, суббота.
- Ух, как время летит! А он пятого должен... - расстроилась мама. Она потёрла глаза, потянулась, выбросив вперёд руки, и оглянула захламленную комнату, а затем и дочек. Младшая продолжала грызть хлеб, роняя крошки, а Наталка мечтательно смотрела куда-то за мать, будто в окно.
- Куда ты там вылупилась? Пришёл кто-то? - буркнула мама.
- Нет... На окне в паутине такой красивый паучок... с крестиком на спинке. Хотела бы я стать паучком, плела бы и плела сети... у них такие искусные узоры... И лапки у них пушистые.
- Потому что ты - идuотина. Толку с тебя как с козла молока, только мечтаешь себе о всякой тупости. Лучше воды матери принеси. Оглоеды, жизни от вас нет.
Когда папа был дома, это были поистине счастливые дни. Он привозил и денег, и гостинцев, и любовь им дарил, и заботу... Он отмывал и дом, и дочек, и жену. В те дни, когда папа был дома, дети были счастливыми и сытыми, но длилось это всего две недели, а потом опять у папы начиналась вахта, и он уезжал, и Наталка с Вероникой чувствовали себя брошенными, ненужными, они опять зарастали грязью, начинали пахнуть скверно, и мама опять уходила в длительный запой. В девять лет Наталка уже понимала, что папа возвращается домой только ради них. Поговаривали, что у него попросту где-то там есть другая семья, а сюда он наведывается только чтобы дочки окончательно не сгинули.
- Папа, можно мы поедем с тобой? Забери нас, - просила его Наталка.
Отец целовал Наталку в белесую макушку и сгребал к себе в охапку на колени. Они сидели на крыльце. Полынь подёрнулась инеем, словно враз поседела. Раннее утро нового дня. Короткий проблеск Наталкиного счастья. У папы поезд на семь утра.
- Как же я вас заберу, доченька? У меня же там работа, понимаешь, вахта, живу в строительном вагончике, с детьми там никак. Ты потерпи, потерпи, образуется.
- А может у тебя там... другая тётя?
И не дождавшись ответа добавила:
- Мама опять запьёт.
- Знаю.
- Печку топить не будет.
- Прости меня, малыш.
Отец оставлял её, подхватывал дорожную сумку и уходил за забор и исчезала его родная фигура в перелеске и Наталка долго-долго держалась ещё за тот серый забор, впитавший в себя и ветер, и дождь, и снег, и вьюгу, и дрожала она от сырой промозглости утра так, что зуб не попадал на зуб. Он оставил их. Он снова их предал. У него кто-то есть там, на севере, в конце длинной полосы железной дороги, с кем ему комфортно и хорошо. А с ними папа несчастлив.
Тем же утром Наталка шла понурая в школу и тащила за руку свою сестру, чтобы отдать её в детский сад. Там сестрёнка хотя бы будет сытой. Их мать спала в свежей постели счастливая от осознания того, что муж наконец-то уехал.
- Ручкам холодно, - захныкала Вероника на перекрёстке.
- Нам ещё пять минут, Вероничка, потерпи, я не нашла твои перчатки...
- Потому что у меня их нет!
Вероничка выдернула руку и остановилась, как пенёк. Заплакала.
Наталка присела перед ней и стала дышать тёплым воздухом на руки сестры. Кто-то приближался к ним за спиной у Наталки, вышел из дома на перекрёстке. Шаги остановились позади. Наталка встала.
Опять та женщина! Волосы чёрные, чуть накрученные, под повязанным сзади малиновым платком. Тёмные брови, сомкнутые над переносицей друг с другом. Татьяна смотрела на них, как на что-то отвратительное и мерзкое и взгляд её, пронизывающий, холодный, заглядывал в самое естество Наталки. Так казалось девочке. Наталка нахмурилась и ответила ей таким же ненавистным выражением. Они не поздоровались. Разошлись молча.
Встреча с Татьяной испортила Наталке настроение на весь день. Что ей надо вообще? Почему она постоянно на них так смотрит? Какое ей дело?
На следующий день, когда Наталка вновь отводила сестру в детский сад, их вниманием завладели висевшие на калитке детские варежки. Они были красными, новыми, ручной работы и выглядели хорошо, опрятно. На тыльных сторонах варежек были вывязаны заячьи ушки. Обе девочки пришли в восторг и Наталка тут же помогла Вероничке надеть обновку. Но кто же их здесь повесил?
- Это был ангел! - пропищала Вероника и покрутила перчатками небу, - спасибо, ангел! И привет!
С ноября деревню укутало снегом. Мать Наталки не выходила из запоя. Если выпивки не было, она становилась очень злой и выгоняла девочек с глаз долой на мороз. Однажды, уже в декабре, когда стало совсем холодно и голодно, в их доме была очередная попойка. Там был новый мужчина, которого Наталка никогда ранее не видела. Мать напилась и была уже в полубессознательном состоянии. Мужчина обратил внимание на Наталку - он стал приставать к девочке, домогаться, трогал её в странных местах. Маму это забавляло.
- Ну же! Не строй из себя! Порадуй дядю! - говорила она, с трудом ворочая языком. - Не смей уходить, слышишь меня, пакостная девчонка?!
Наталка разревелась, Вероничка присоединилась к ней... Для начала мать избила Наталку, потом и она, и тот дядя, вовсе не могли больше видеть противных детей... Мать выбросила в сени верхнюю одежду дочек и велела им убираться с глаз долой.
- Надоели! Чтобы до утра я вас не видела! Вон из дома! За двор! За двор!
Наталка, всхлипывая, одела себя и сестрёнку. Они вышли на улицу. Куда идти в столь поздний час? Потоптавшись за двором, они не нашли ничего лучшего, как сесть в сугроб за двором.
- Смотри, Вероничка, как красиво переливаются снежинки, как блестят, видишь? - показала Наталка сестре свою варежку, сияющую от ночных снежинок.
- Я кушать хочу и спать, - прохныкала девочка.
Сидели они так долго. А куда идти? Бабушек у них не было - мать сирота, а родители папы живут далеко-далеко, Наталка их ни разу и не видела. Она обнимала засыпающую сестру, прижимала её поближе к себе, чтобы согреться. Вокруг - белое покрывало снега и среди него, как островки: дома, сараи, скаты крыш... Можно представить, что это и есть островки, далёкие и тёплые, а снег - это горячий песок. Наталка замёрзла и холод этот странным образом убаюкивал её, словно пел колыбельную, неуклонно погружающую сестёр в вечный сон...
Вдруг Наталка поняла, что на них кто-то смотрит. Она открыла глаза и увидела нависшую над ними, грозную, как монумент, Татьяну. Татьяна некрасиво выругалась, наклонилась и взяла на руки Вероничку. Она сказала Наталке:
- Хватит с меня. Не могу больше на это смотреть. Пошли.
Наталка непонимающе встала.
- Куда? Нам нельзя домой. Там мама...
- Волчица она, а не мама! - отрезала Татьяна. Наталка едва поспевала за ней по дороге. Они уходили от родного дома. - Бедные вы дети! Я забираю вас к себе.
2 Часть >>Здесь
-Аня, ты хочешь сказать, что я старая? Раз на пенсии, значит все, жизнь прошла, да? И мне только и остается, что пироги жарить и внуков развлекать? Приличная бабушка! Да я может всю жизнь мечтала путешествовать, только возможности не было.
Нина Ивановна отвернувшись к окну украдкой вытерла непрошенные слезы, и продолжила разговор.
- И с внуками я сижу достаточно. И про эту поездку ты прекрасно знала ещё с начала месяца. Почему ты считаешь, что вам можно и нужно отдыхать, а мне нет? Я же сказала, что не буду отменять.
-Мам, нет, что ты! Ты не так поняла. Не старая ты. Прости, не обижайся. Я же волнуюсь о тебе. Просто ты и правда уже не молодая, чтобы вести такой образ жизни. Тяжело пожилым людям переносить и поездки, и путешествия. Зачем тебе это? Это твоей Тамаре Петровне дома не сидится, она и тебя за собой таскает! Ей-то что, ни детей, ни внуков поблизости, а ты-то куда, мама?
-Пожилая... Пожилая.. Пожила-я, так, да? Пожила, хватит, пора в утиль, да, Анечка? И правда, пожила я, дочка, только пожила не так, как хотела. Всю жизнь ради других, ради кого-то. Ради вас с Иваном, ради папы вашего, ради бабушек и дедушек ваших. Да я же для себя и не жила вовсе, дочка. Я может только начала жить так, как мне хочется, а ты мне говоришь мол хватит, мама, пожила ты, пора приличной становиться, да внукам себя посвятить! Почему ваше поколение так любит перекладывать ответственность на других? Почему я, бабушка, должна каждые выходные проводить с внуками? А вы, родители, для чего тогда? В чем проблема взять детей с собой на озеро?
-Мам, ну нам же тоже иногда отдохнуть хочется! Мы с Вадиком всю неделю работаем, имеем мы право отдохнуть?
-Вы значит право имеете, а я, бабка, дома сиди, приличной становись! Аня, мы с отцом тоже молодые были, и тоже на природу ездили, только почему-то вас всегда с собой брали. Я понимаю, иногда с внуками выходные провести, но у вас же что ни выходные, то у вас планы, в которые дети никак не вписываются. Вы их для себя рожали, а не для нас. А уж я с внуками и так достаточно времени провожу, и упрекать меня не надо. И отдых я заслужила не меньше вашего, имею право.
Аня, едва дослушав речь матери, бросила трубку. Нет, ну ты посмотри, что за человек! Право она имеет! Седьмой десяток разменяла, а все туда же, отдыхать! И где только устает? На пенсии и так вся жизнь- сплошной отдых. Опять придется родителям мужа звонить, просить, унижаться. Они, в отличие от матери, еще работают, устают, и не очень любят, когда внуков им подкидывают.
Нина Ивановна тоже переживала, переживала настолько, что уже хотела отменить запланированную поездку, и даже позвонила своей подруге, чтобы посоветоваться, что же ей делать.
Тамара, только услышав, что подруга хочет отказаться от поездки, сразу спросила, что случилось. Услышав причину, Тамара так весело и заразительно рассмеялась, что Нина и сама невольно улыбнулась.
-Нинок, ну конечно отказывайся! Даже не думай! И это ерунда, что ты всю зиму подрабатывала, и откладывала деньги на свой отдых. Это ведь такие пустяки- бабка отдохнуть собралась! Главное- чтобы дочка твоя довольная была, чтобы они с мужем отдохнули, а ты и правда, старуха уже, дома сиди, да пироги стряпай!
-Ох, Тома, ну ты как всегда! Ну зачем так-то? Может и правда я не права, возраст уже, да и вообще, просила же Аня давно ребятишек на эти выходные взять.
-Конечно не права, Нина. Вот ты думаешь, что Аня твоя оценит эту жертву? Эгоистка она у тебя, вот что я тебе скажу! Им никто не запрещает отдыхать. У них и машина есть, и выходные стабильные. Я тебе больше скажу, у них в машине даже место одно свободное есть, могли бы и тебя хоть раз с собой позвать. Позвали?
-Да зачем я им на отдыхе? Они молодые, им вдвоем побыть охота, видишь, даже детей никогда с собой не берут.
-Пусть с детьми отдыхают, ничего страшного не произойдет. А ты не смей у них на поводу идти! Мы эту поездку пол-лета ждали, да всю зиму работали, чтобы накопить денег.
После разговора с Тамарой Нина немного успокоилась. И правда, что это она расклеилась? Сколько у нее той жизни осталось? Пока есть силы, возможность и желание, надо ехать. Кто знает, что дальше будет?..
Продолжение >>Здесь
Фильтр
загрузка
Показать ещё