Всё самое интересное из сети

Беременность Натальи объединила всех сплетниц деревни: – Ни стыда, ни совести! Пузо на нос лезет, а она ходит улыбается! Да мне бы людям в глаза стыдно смотреть было, – рассуждала бабка Марья. – Времена нынче, без это, безнравственнеческие! – сумничала Екатерина Тимофеевна. – От кого понесла-то? – закидывая в рот семечку, поинтересовалась Никифоровна. – Знамо от кого. Помните, церковь строили мужики из города? Вооот там один зодчий был чёрноволосый такой, симпотишныыый. Она с ним-то и спуталась. Женатым оказался. Уехал и всё! – махнула рукой бабка Марья. – Паспорт в таких случаях надо проверять! – выдала Никифоровна. – Чего, сороки? Кудахчете всё! – прервал сплетниц дед Прокопий. – Кудахчут куры! А у нас светские беседы! – поправила деда Екатерина Тимофеевна. – Пока ты беседы ведёшь, обсуждая чужую личную жизнь, твоя наседка по огороду шлындает! – ткнул пальцем Прокопий в сторону Тимофеевны. – Ах, она сатана такая! Растудыть её в коромысло! Я вот щас ей задам! – Катерина рванула домой. Не все осуждали Наталью, кто-то жалел, кто-то верил, что все у нее наладится. – Доченька, тебе тридцать лет. Мужа нет, да и вряд ли появится. Рожай, хоть ребёночек будет, – благословил Наталью отец. – Вырастим. Чай не война сейчас, – поддержала мать. Родился Колька с клеймом позора. Незаконнорожденный, безотцовщина. Наталья же свое материнство несла с гордо поднятой головой. Мальчику дали отчество деда. В графе «отец» свидетельства о рождении – прочерк, словно шрам от ампутации одного из начал человека. Кольке было одиннадцать лет, когда померла его бабушка. Дед не смог пережить такой утраты и ровно через год ушел вслед за супругой. Коля с малолетства был неласковым, немногословным, а теперь и вовсе замкнулся. Мать, глядя, как сын тоскует по любимому деду, готова была всю его боль принять: «Господи, лучше мне испытания пошли, только дитя от страданий освободи», – молилась она. Андрей Иванович Кольке не только отца заменил, но и самым лучшим другом был для него. Мать не находила внешнего сходства мальчика с отрёкшимся от него отцом, только талант его и передался сыну. Соседским девчонкам из старых ящиков домики для кукол мастерил, деду строить помогал и сарай и баню. – Из него первоклассный зодчий выйдет! Дар у него от Бога! – говорил дед, вознося кверху палец. Мать порой чувство вины охватывало, что без отца Колька растёт, думала, поэтому он её и не любит. – Сыночек мой, – пыталась Наталья обнять сына. – Мать, ну ты чего? Ну не надо, – сопротивлялся тот. Учился Колька плохо, еле до троек дотягивал по всем предметам, кроме физкультуры и рисования. – Не знаю, Наталья Андреевна, что с него вырастет, – жаловалась классная руководительница, – совсем учиться не желает. Какой институт его примет с такими-то отметками? Сочинение писали на тему «Моя любимая книга», а он несколько анекдотов написал! Полюбуйтесь! – учительница протянула тетрадку. – В армии отслужит, а там видно будет. В деревне рабочие руки всегда нужны, – защищала мать сына. За провинности Колю никогда не ругала, одно твердила: «Всегда, сынок, человеком оставайся, в любой жизненной ситуации». Любила она его вопреки всему, а не за что-то, да и разве могла она иначе? Когда Николая в армию призвали, провожали всей деревней, два дня гуляли. – Служи, так, чтоб героем вернулся! – орал пьяный дед Прокопий, тряся кулаком перед Колькиным носом. Возле военкомата, перед самой отправкой призывников на службу, мать расплакалась: – Сыночек, родненький, ты прости меня. – Береги себя, мамочка, пиши мне, хоть ерунду всякую: про корову нашу, про сплетни деревенские, только пиши, – и с такой нежностью обнял мать, будто навсегда прощались. Мать исправно высылала письма, чуть ли не каждый день, как сын просил, про корову, про сплетни деревенские, про то, как пусто в доме без него, что скучает она, как обнять его скорей желает. И всё наставляла неизменно: «Сыночек, милый, оставайся человеком в любой жизненной ситуации». Из Колькиных писем мать узнавала про его военную службу, про новых товарищей. Радовалась, что у сына появился замечательный друг Вячеслав: «Мам, он мне как брат!» В одном письме Коля вспоминал, как мать погладила его, пятилетнего, по щеке, а он, сморщившись, фыркнул: «Руки у тебя шершавые!» «Ты прости меня, мать! Я знаю, ты не обиделась тогда, только рассмеялась: «Да с чего, сынок, им шелковистыми-то быть? И огород, и хозяйство, все этими руками делаю.» Мамочка, милая, если бы ты знала, как скучаю по рукам твоим! Добрым, ласковым. Пусть хоть в кровь моё лицо твои ладошки натруженные исцарапают, только прижаться бы к ним щекой. Как хочу обнять тебя, родная. Береги себя». Это письмо было последним. Известие о героической гибели сына чёрной птицей залетело в Натальин дом. «..раненый Николай Андреевич Елков, обвязавшись гранатами, бросился в самую гущу нападавших бандитов и подорвался вместе с ними», – мать прижалась губами к фотографии в черной рамочке, напечатанной в районной газете, – «За мужество и героизм представлен к званию Героя России (посмертно)», – так заканчивалось описание подвига ее сына. – Ох, Натальюшка, горе-то какое, – соболезновали жители деревни. А она принимала сострадания, как материнство своё, опозоренное незаконнорожденностью сына, как смерть родителей, как всё в этой жизни, с благодарностью. Никогда ни на что не жаловавшаяся она и сейчас не сетовала. При людях не кричала, не истерила, только слёзы с опухших глаз платком вытирала. Постарела в одночасье. Гроб не открывали. Мать и не видела сына мертвым, не обняла на прощание, поэтому думалось ей иногда, может, ошибка вышла, а вдруг живой. Ведь бывало же, что после похоронок возвращались солдаты домой. Вот и теперь, смотрит она в окно, а её сын во двор заходит. – Коленька, сынок! – вскрикнула Наталья, даже птицы с ветки вспорхнули. – Вы Наталья Андреевна? Вы простите, что так поздно. Я не Коля, я друг его, Вячеслав. Мы служили вместе, он писал Вам про меня, – парень мял в руках кепку. – Это Вы меня извините. Господи, аж сердце зашлось, смотрю, солдатик – ростом как сынок мой, да и темно уже, не разглядишь, – бормотала, оправдываясь, мать, – Ой, да что же я Вас на пороге держу! Проходите, я как раз ужинать собиралась. Наталья засуетилась; «Я гостей-то не ждала. У меня только борщ. Любите борщ?» – Наталья Андреевна, Вы ко мне на «ты», пожалуйста, обращайтесь. Я ведь такой как Ваш сын. Мать несказанно рада была приезду Славы. Проговорили они до утра. И плакали, и смеялись, вспоминая Николая. – Колян придремал однажды, да так сладко, что пес наш Полкан подошел и давай лицо ему облизывать. А Колька заулыбался во сне: «Мама, мамочка, родная», шепчет. Мы чуть со смеху не сдохли! Потом он признался, что по ночам Вы приходили поцеловать его, спящего. Вот и привиделось ему. – Ой, не могу! Он же как ежик был – не то что поцеловать, обнять не позволял! Дождусь, когда уснёт, чтоб не сопротивлялся, и целую, целую ручки, глазки. Я свято верила – спит, пушкой не разбудишь! – хохотала Наталья. – Он гордился Вами и очень сильно Вас любил. Мать раскрыла альбом с детскими фотографиями Коли: – Это первое купание, на паучка похож – ручки-ножки тоненькие! Это первые шаги, – Наталья бережно перелистывает страницы, – С бабушкой на празднике в школе. Ох и баловала она его! Это он с дедом Андреем, дрова пилит. Смотри, как он тут щурится! Смешной такой, – погладила рукой снимок, – теперь вместе они. Он деда любил сильно. Так тосковал, бедненький, после его смерти. Из воспоминаний Вячеслава Наталья убедилась, что сынок ее был смелым, справедливым, честным. – Нас комбат постоянно подбадривал. Выстоим, говорил, подмога скоро будет. Нам бы пару часов продержаться. Но потом, когда почти никого не осталось, мы перестали надеяться. Меня ранило осколком, ногу перебило. Шансов выжить почти не оставалось. Боевики всех добивали. Целились прямо в лицо. Поэтому сложно было потом некоторых ребят опознать. Когда боеприпасы кончались, шли в рукопашный бой и подрывали себя гранатами в толпе боевиков. Как Колька…», – солдат закрыл лицо руками и заплакал, вспоминая тот бой, гибель товарищей. – А он мне писал, что учения у вас, – прошептала мать, – тревожить, значит, не хотел, – закивала понимающе. Несколько дней гостил Колин друг у Натальи. И забор поправил, и крышу починил. Но пришло время расставаться. – Можно Вам писать? – Пиши, сынок, я только рада буду, – улыбнулась мать. Не хотелось ей отпускать парня, но ведь его тоже ждут. – Вы знаете, у меня ведь нет никого. Детдомовский я. Сирота, короче. Ну, стыдно мне было Вам признаться. Про нас как думают, что воры мы ну и всё такое. Вы простите меня, Наталья Андреевна, – голос предательски дрожал. – Вот дурачок! – воскликнула мать, – А ехать-то куда собрался? – Да сам не знаю – солдат пожал плечами. – Ну, вот что, оставайся у меня. Я одна, как видишь, и ты один. Тебе головы приклонить негде. Захочешь уехать, держать не стану, но запомни: двери моего дома всегда для тебя открыты, душой к тебе прикипела, как к сыну отношусь. И опять сплетницы языки чесали, что недолго Наталья горевала, быстро замену нашла, что проходимца у себя приютила, обманет он ее, как пить дать обманет. Не все осуждали Наталью, кто-то жалел, кто-то по-прежнему верил – всё у нее наладится. Работа для Вячеслава в деревне нашлась. Взял его в ученики кузнец, да не прогадал – славный кузнечных дел мастер получился из парня. Вскоре Слава привёл в дом молодую жену, веселую и добродушную. Полюбилась Светлана Наталье, как дочь ей стала. Любила она их как мать, а разве могла иначе? Просила только, если мальчик родится, пусть Николаем назовут. Но через год аист принёс в Натальин дом девочку, а через полтора – вторую. Жили дружно, всей деревне на зависть: – Счастливая Андреевна ходит. Сын молодец, руки не из бедер растут. И дом новый справили, и машину приобрели. Да и сноха как по заказу! И только Слава слышал, как часто по ночам плачет мать. Прожила Наталья до глубокой старости. Незадолго до кончины слегла. – Не каждая дочь за матерью так ухаживать будет, как Слава со Светланой за бабкой Натальей, – удивлялись в деревне. Названый сын не брезговал, судна из под матери выносил, простыни испачканные стирал. Перед смертью мать подняла ссохшиеся руки, вроде как обнять кого-то хотела: «Коленька», – еле слышно прошептала, и померла. Оплакивали её и внучки и сноха. А у Славы радость на душе, вперемешку с горем. – Ты чего лыбишься-то? Мать померла, а он! Не рехнулся часом? – всерьез обеспокоилась супруга. – Вот она с сыном и встретилась. Больше не будет страдать, теперь вместе они, обнялись наконец-то. Все время лечит, но вот боль утраты дитя своего никакими лекарствами не исцелить, – вздохнул Вячеслав. Любить вопреки всему, до последнего вздоха – на такое способна только мать… Татьяна Танага

Олеся, как заворожённая, открыла сумочку, в кошельке денег было немного, она только что купила билет домой, и то, на те деньги, что отправили ей родители. Олеся вынула всё, что было, и вложила в протянутую цыганкой ладонь. Нет, она бы ни за что не отдала, ведь это последние деньги. Но как цыганка могла узнать, что Олег, с которым Оксана встречалась вот уже полгода, действительно, был голубоглазым, с задорными тёмными кудрями? Как это не любит? Быть такого не может! А ведь как раз сегодня Олеся собиралась рассказать ему важную новость. Деньги моментально исчезли в огромном количестве складок цветастой цыганской юбки, но сама цыганка не исчезала, а взяла Олесю за руку и стала внимательно изучать её ладонь, бормоча что-то себе под нос и покачивая головой. - Ох, девка, намаешься ты в жизни. Много раз сердечко твоё ныть будет. Долго маяться будешь. А семья твоя будет построена на горе горьком. Ну да ничего, всё образуется, станешь хорошей матерью двум деткам. – Выдала, наконец, цыганка своё пророчество. Олеся непонимающе хлопала ресницами. – А кучерявый твой от вас откажется, можешь даже не рассказывать ему ничего. – Услышала Олеся последние слова цыганки, которая после этого исчезла, будто растворилась в жарком летнем зное. Олеся ещё какое-то время стояла, переваривая услышанное, особенно последнюю фразу: «кучерявый твой от вас откажется». - Лесь, ну ты где ходишь, жду, жду тебя! – Вырвал Олесю из оцепенения голос Олега. – Договорились же, что я тебя у входа жду, а ты тут у билетных касс застряла. Ребята, наверняка, уже отмечают. – Олег был недоволен. - Прости, пойдём. – Олеся постаралась улыбнуться. Совсем недавно были сданы последние экзамены, вручены дипломы, однокурсники разъезжались кто куда. Сегодня была назначена прощальная вечеринка. А утром Олеся узнала, что беременна, о чём и собиралась сегодня сообщить Олегу. - Лесь, ты ж сама всё понимаешь… - Замялся Олег, когда Олеся не выдержала и в разгар вечеринки вытащила его в коридор, чтоб поговорить о том, что её так беспокоило. – Я к себе, ты к себе. Ну какой ребёнок? – Олег виновато опустил голову. - Но ведь я могу переехать к тебе или ты ко мне. – Олесе казалось, что всё очень просто решается. Ещё раньше, не зная о беременности, она рассчитывала, что так всё и будет. Что по окончанию института их роман не закончится. - Ну переедем: у меня жить негде, ты с сестрой и предками в двух комнатах. Ни денег, ни работы, да и не пожили совсем ещё. Не надо мне всё это. Ты уж, как-нибудь, реши вопрос. – Олег посмотрел в сторону. Олеся всё поняла. - Решу. – Ответила она и зашагала к выходу. Слёзы лились градом, а в голове всё звучал голос цыганки: «от вас откажется». Всю ночь до отъезда Олеся думала, а к утру решила: матерью-одиночкой она не будет. Если цыганка про Олега сказала правду, то и остальное сбудется, будут ещё у Олеси и семья и дети. По приезду в родной город, ничего не говоря родителям, Олеся пошла на аборт. Жалко было этого не родившегося малыша, но, может, Олег был прав – сейчас не время. С тех дней прошло почти двадцать лет. Вновь старая цыганка приснилась Олесе, от того-то она и проснулась посреди ночи. И лежала сейчас, прокручивая год за годом свою жизнь. Солгала цыганка. Олесе уже сорок пять, детей она родить не сможет. Так врачи сказали ещё четыре года назад. Пробовали они с Валерой тогда и ЭКО, да ничего не получилось. Потом как-то пришёл Валера с работы и сказал: - Ты зла на меня не держи. Сын у меня будет от другой женщины. Олеся в ответ только головой кивнула – не держу, мол. На том и разошлись. Сейчас Валеркиному сыну был уже годик, а Олеся жила одна, даже не пытаясь больше наладить свою личную жизнь. Сколько их было, этих неудавшихся романов. Вот тут цыганка не ошиблась: много раз сердечко Олесино ныло, да болело, да разбивалось вдребезги. Тога, после аборта Олеся постаралась обо всём забыть, устроилась на работу, старалась продвинуться, квартиру сняла, от родителей съехала. И правда, тесно им было в двух комнатах, Маринке, младшей сестре пятнадцать тогда уже было, куда двум таким девицам в одной комнате ютиться. Потихоньку жизнь налаживаться стала, Олеся даже о новых отношениях начала думать. Поэтому, может, так и случилось в тот вечер. Олеся поздно возвращалась от подруги, думала, успеет ещё на последний автобус. Минут пятнадцать простояла на пустой остановке, под начинавшим накрапывать дождём, и поняла, что больше рейсов не будет. Службы такси тогда ещё только начинали появляться, а в их небольшом городе была всего одна такая служба. Олеся позвонила раз, другой, занято. Думала уже к подруге вернуться, да тут рядом остановилась машина. - Девушка, автобусы не ходят уже. – Улыбнулся с водительского сиденья симпатичный мужчина. – Садитесь, подвезу. – Олеся сперва не решилась, мотнула головой. – Да не переживайте вы, я не маньяк какой-нибудь, у меня сестра, ваша ровесница. – Мужчина снова улыбнулся. Улыбка у него была красивой и глаза, показались добрыми. Олеся села в машину. Назвала адрес, разговорились. Представился он тогда Игорем, и всё поглядывал на Олесю, улыбался и болтал без умолка. Олеся не заметила, как сменился маршрут, сообразила – что-то не то, только когда машина остановилась, и фары в темноте осветили какие-то гаражи. Об изнасиловании Олеся заявлять не стала, да и, вообще, никому не рассказывала. Кое-как добравшись пешком домой, долго отмывалась в ванной, долго плакала, взяла неделю на работе за свой счёт, оклемалась. Сколько женщин подобное переживают, находят силы жить дальше. Олеся тоже нашла. Себя винила, это ж надо поздним вечером к незнакомому мужчине в машину сесть. Только, вроде, в себя приходить стала, как новая напасть – задержка. Олеся руки к животу приложила, а перед глазами «Игорь» сидит, улыбается. Нет, не бывать этому. - Ещё ни разу не рожали, и второй аборт, не боитесь последствий? – Врач, качая головой, смотрела на пациентку. Олеся боялась, но родить ребёнка от насильника… И тут всплыли в голове слова цыганки: «всё образуется, станешь хорошей матерью двум деткам». Надо было Олесе тогда во что-то верить, в эти слова и поверила, значит, родит ещё. Так с разницей в два года Олеся не родила двух детей. Потом она иногда думала, что надо было тогда, наверное, родителям рассказать всё, помогли бы с первым малышом, хоть одному бы Олеся хорошей мамой стала. Но тогда она старалась об этом не думать, старалась просто жить дальше. Через какое-то время, снова начала думать об отношениях. Уже, конечно, знакомилась осторожно, но знакомства и начинающиеся романы не к чему не приводили. Один оказался альфонсом, которому нужна была только прописка, хорошо хоть Олеся вовремя узнала. Другой оказался таким бабником, что переспал даже с Олесиной подругой, о чём та сама и рассказала. Олеся тогда потеряла и ухажёра и подругу. В общем, не складывалось и всё тут, но Олеся продолжала верить, что её счастье всё ещё ждёт её где-то. Григория она встретила, когда ей было тридцать три. Она не сразу узнала, что он женат. А потом ещё год любила, надеялась, верила его обещаниям, что вот-вот разведётся, и будут они вместе жить долго и счастливо. Тогда Олеся снова вспоминала, слова старой цыганки о том, что семья её будет построена на горе горьком. Как ни крути, получалось, что если Григорий уйдёт из семьи, то жена его страдать будет, да и ребёнку не легко будет отца только по выходным видеть. Это Олеся понимала, но своего женского счастья ей очень хотелось. Ну а потом Григорий сообщил, что они с семьёй переезжают в другой город. Опять рухнули надежды Олеси. Валерия она встретила в тридцать восемь. Ровесник, состоявшийся в жизни, вот только дела сердечные тоже всё никак не складывались. Словно встретились два одиночества, потянулись друг к другу. Особой любви, наверное, и не было, так общее желание тепла, уюта, уголка, где тебя ждут. Расписались даже. Стали детей планировать, когда поняли, что не получается, Олеся пошла в больницу. Врачи развели руками: а что вы хотели. Валерию Олеся про аборты не сказала, сказала только, что рекомендуют ЭКО. Дальше историю мы уже знаем. Так и вышло, что солгала цыганка. Да только какая уже разница – думала Олеся, наливая кофе. Может, другая у неё судьба – прожить всю жизнь без семьи, без детей, без мужа. Бывает же, что люди так живут. Размышляла она, прихлёбывая кофе, в глазах защипало, чтобы отвлечься от этих мыслей, Олеся включила телевизор. Шли новости. Диктор рассказывал о крушении самолёта, совсем недалеко от них в соседней области. Олеся сочувственно покачала головой: у кого-то и того хуже, жизнь оборвалась, а она живёт хотя бы. На столе завибрировал телефон, звонила мама. - Да, мамуль, ты что с утра самого? Давление? Лекарства привезти? – Заволновалась Олеся. Маме было уже семьдесят, жила она одна, отца похоронили несколько лет назад. Олеся заезжала к маме почти каждый день, помочь, да и, просто, чтоб не скучно обеим было. Марина навещала маму реже, оно и понятно, некогда было. Марина счастливо вышла замуж, когда ей было около тридцати, Сергей был её старше почти на десять лет, серьёзный, основательный. За таким, как за каменой стеной, говорила мама. Почти сразу родился Макар, через два года следом Ксюша. Так что Марина была занята приятными хлопотами о семье, а недавно вышла из декрета на работу – забот прибавилось. Ни мама, ни Олеся Марину не осуждали, что редко видятся. Наоборот, были рады за неё и всегда с удовольствием разгружали её, забирая детей на выходные. - Не надо лекарств. – Голос мамы дрожал. – Нет больше нашей Мариночки. – Мама разрыдалась в трубку. Уже потом оказалось, что Марина возвращалась из первой командировки на том самом самолёте. Летали то всего на день, а вон как обернулось. Сергей после похорон совсем сдал, запил даже. Дети маленькие, ничего толком не поняли. Олеся, не долго думая, забрала их к себе. Она тоже тяжело переживала смерть сестры, но сейчас, в первую очередь, нужно было думать о детях. Олеся старалась окружить их максимальной заботой, вниманием, периодически пытаясь вернуть к нормальной жизни и Сергея. - Серёж, ни мать, ни отца им никто не заменит. Мать уже не вернуть. И ты не рядом. На дне бутылки, только дно найдёшь, а детей поднимать ещё надо. – Твердила ему Олеся. - Не справлюсь я один. Я ведь что, ну работал, ну обеспечивал. А так, на Марине вся семья держалась. – Признался как-то Сергей, когда Олесе удалось застать его трезвым. – Марина она ведь и приготовит вкусно, и чисто и прибрано у неё, сказки детям читает, развивашки там какие-то. – Сергей понуро опустил голову. - Давай так, я пока к вам перееду. Помогу с детьми. Вместе справимся, а там подрастут, сами вы уже. – Решила Олеся. Сергей с благодарностью согласился. Время шло, заботы о детях, быт, сблизили Олесю и Сергея. Да и дети к тёте тянулись, Ксюшка через раз Олесю мамой называла, да и Макар от Олеси не отходил. Общее горе постепенно сглаживалось, как сглаживаются рубцы от шрамов. До конца такое не проходит, не забывается, но жизнь продолжается, надо жить. Так и жили, и сами не заметили, как семьёй стали. Олеся старалась отгонять от себя мысли, что Сергей любит её не по-настоящему, главное, что она была с ними счастлива, что смогла стать для племянников пусть не родной, но заботливой мамой. - О чём задумалась? – Вернул Олесю из воспоминаний и размышлений негромкий голос Сергея. Дети уже спали, Сергей задерживался на работе, Олеся ждала его, чтоб накормить ужином, сидела одна на кухне, перебирая в памяти свою, а теперь и их жизнь. - Ты счастлив со мной? – Спросила она, боясь поднять глаза на Сергея. - Счастлив. – Сергей обнял её и уткнулся головой в плечо. – Хочешь, поженимся? – Прошептал он. - Может быть, потом, когда внуки пойдут. – Пошутила Олеся и улыбнулась, а перед глазами стояла старая цыганка, с чёрными, как ночь глазами.(Автор Светлана Гесс)

Но понимая, что мама не oтстyпит, Оля обречённо натянула теплые штаны. Долго думала, как устpoить, чтобы они хотя бы не свaливались. В итоге нашла на пoясе спереди дыpoчку, вытянула резинку, завязала на ней множество узлов. Получилась внушитeльная дуля. – Мам, ну вот как? – Ничего, юбка шиpoкая, незаметно, – махнула рукой мама. – Затo не зaстyдишься. Оля отправилась в инcтитyт, по дopoге даже немного порадовавшись маминой настойчивости: холода стояли лютые. А кoгда вышла после пaр, у входа на машине ждaл Валepа. С ним девушка познакомилась нeдaвно. Он был завидным женихом: престижная paбота, свoя машина, да и сам симпатичный. Валера красиво ухаживал, не жaлел денег на кафе и pecтораны. В общем, Оле он нpaвился. Вот и ceйчас Валера пригласил ее пoyжинать в уютное место, напоил шампанским, вpyчил букет. Вечер становился все более томным, Оля разомлела в тепле, пpд воздействием алкоголя и комплиментов. Подвозя девушку домой, Валepa решился на штурм. Свернул в укpомный закоулок, ocтaновил мaшину, и заключил красавицу в объятия. Рaccлабленная Оля была в целом не против штурма, и ответила жарким поцелуем. Какое-то время парочка caмoзабвенно целовалась, затем Валера пошёл дальше. Расстегнув на девушке пальто, огладил, как мог, тёплый свитер. Потoм pyка его скользнула вниз… И тут кавалера словно откинуло от Оли ударом тока. Он включил свет в машине, и, вжавшись в двepцу, проopaл: – Ты что, мaльчик?! Оля испугалась не мeньше его. Нecколько секунд смотрела в белoe от ужаса лицо Валеры, и только потом поняла: он нащупал под юбкой шишку из peзинки! Может, девушка и попыталась бы объяснить ситyaцию. Но не сумела. Ее свалил приступ смeха. Оля xoxотала, выла, рыдала, размазывая по лицу поплывшую от слез косметику. И не могла произнести ни слова. Валера дрожащими руками достал сигареты, закypил, молча отвёз девушку дoмoй. И бoльше не пoявлялся. Кстати, потом выяснилocь, что он жeнат. Так что – все к лyчшему. И мaмины peйтузы тoже. Автор: Диaнa Удoвичeнкo