Ирина Колосова. Книги и вдохновение

Субботнее утро пахло ванильными блинчиками и свежемолотым кофе. Татьяна, помешивая тесто в глубокой фарфоровой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья клёна — октябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у старого комода в прихожей, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Михаил, разбирая документы за журнальным столиком. — Лика ещё спит? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Встала рано, но сразу куда-то исчезла, — ответила Татьяна, поправляя льняное полотенце на плече. — Говорила, что убирается в своей комнате. Михаил кивнул, но что-то в голосе жены заставило его поднять голову. Их тринадцатилетняя дочь в последнее время стала проводить много времени наедине с собой, что было не совсем обычно для такой общительной девочки. — А что она там убирает уже два часа? — поинтересов

Воскресное утро пахло ванильными блинчиками и свежемолотым кофе. Марина, помешивая сметану в фарфоровой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья клёна — октябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у холодильника, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Олег, разбирая документы за журнальным столиком. — Света ещё не встала? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Встала, но сразу к телефону прильнула, — ответила Марина, поправляя льняное полотенце на плече. — Уже полчаса кому-то звонит. Олег поднял голову с беспокойством. Их пятнадцатилетняя дочь в последние недели стала какой-то странной — постоянно разговаривала по телефону приглушённым голосом, избегала семейных разговоров, а главное — начала пропускать уроки. — А что с теми справками из школы? — поинтересовался он. — Какими

Воскресное утро пахло ванильными сырниками и свежемолотым кофе. Наталья, помешивая сметану в глубокой фарфоровой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья клёна — октябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у буфета, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Михаил, разбирая документы за журнальным столиком. — Андрей ещё не встал? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Встал, но долго собирается, — ответила Наталья, поправляя льняное полотенце на плече. — Говорит, что форма грязная. — Опять? — удивился Михаил. — Вчера вечером стирала же. — Стирала, но он умудрился её опять запачкать. Не понимаю, как можно так измазаться в школе. Михаил пожал плечами, не придав этому особого значения. Их двенадцатилетний сын всегда был образцовым учеником — отличник, староста класса, гордость семь

Воскресное утро пахло ванильными блинчиками и свежемолотым кофе. Марина, помешивая сметану в фарфоровой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья клёна — октябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у холодильника, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Олег, разбирая документы за журнальным столиком. — Света ещё не встала? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Встала, но долго собирается, — ответила Марина, поправляя льняное полотенце на плече. — Говорит, что плохо себя чувствует. — Опять? — удивился Олег. — Вчера тоже жаловалась. — Да, и позавчера тоже. Не понимаю, что с ней происходит. Олег отложил документы и нахмурился. Их пятнадцатилетняя дочь всегда была здоровой и энергичной девочкой, отличницей, спортсменкой. Но в последние недели что-то изменилось. — А у неё температ

Воскресное утро пахло ванильными блинчиками и свежемолотым кофе. Елена, помешивая тесто в глубокой фарфоровой миске, тихо напевала мелодию из старого советского фильма, а за окном мягко шелестели листья берёзы — сентябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у буфета, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Владимир, перебирая документы за журнальным столиком. — Кира ещё не встала? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Говорила, что к завтраку спустится, — ответила Елена, поправляя льняное полотенце на плече. — Наверное, опять готовится к поступлению, допоздна учебники читает. Владимир кивнул с гордостью. Их семнадцатилетняя дочь была отличницей, мечтала поступить в медицинский институт. Всю семью охватывало тревожное ожидание выпускного года — столько надежд, столько планов на будущее. — Лен, а где антикварная ваза?

Воскресное утро пахло ванильными сырниками и свежемолотым кофе. Елена, помешивая сметану в фарфоровой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья клёна — октябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у плиты, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Андрей, разбирая документы за журнальным столиком. — Павел ещё спит? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Говорил, что к завтраку встанет, — ответила Елена, поправляя льняное полотенце на плече. — Наверное, опять книжки читает. Андрей кивнул, но что-то в его движениях выдавало необычную усталость. Одиннадцатилетний Павел был очень наблюдательным мальчиком, и в последние недели он стал задавать странные вопросы о папиной работе. — Андрюш, а ты сегодня не работаешь? — спросила Елена, заметив, что муж не торопится собираться. — Нет, выход

Воскресное утро пахло ванильными сырниками и свежемолотым кофе. Ольга, помешивая сметану в фарфоровой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья клёна — сентябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у плиты, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Алексей, разбирая документы за журнальным столиком. — Настя ещё не встала? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Встала, но сразу к почтовому ящику побежала, — ответила Ольга, поправляя льняное полотенце на плече. — Уже третий раз за утро проверяет. Алексей поднял голову с удивлением. Их четырнадцатилетняя дочь в последние месяцы развила странную привычку — несколько раз в день проверять почту, хотя семья никого особенно не ждала. Обычно там лежали только счета и рекламные буклеты. — А что она там ищет? — поинтересовался он. — Не знаю.

Воскресное утро пахло ванильными оладьями и свежемолотым кофе. Светлана, помешивая тесто в глубокой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья липы — июнь только начинался, но уже обещал тёплое лето. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у плиты, где половица слегка прогибалась под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая музыка — что-то из репертуара классической гитары, которую любил её восемнадцатилетний сын Артём. — Соня, завтрак готов! — крикнула Светлана в сторону лестницы, вытирая руки льняным полотенцем. — Сейчас! — донеслось сверху, но шаги не послышались. Светлана поставила тарелки на стол, разложила столовые приборы. В их доме воскресные завтраки были редким моментом спокойствия и уюта. Запах лаванды от сушёных веточек, которые она развесила в шкафах, смешивался с ароматом свежей выпечки. Наконец София спустилась — худенькая девушка с тёмными волосами и серьёзными глазами. В последние недели она стала более задумчивой,

Воскресное утро пахло ванильными оладьями и свежемолотым кофе. Елена, помешивая тесто в глубокой миске, тихо напевала мелодию из старого фильма, а за окном мягко шелестели листья клёна — октябрь только начинался, но уже окрашивал мир в золотистые тона. Пол под ногами привычно поскрипывал, особенно у мастерской деда, где половица давно просела под тяжестью времени. Из гостиной доносилась негромкая классическая музыка — Шопен, кажется, — которую включил Михаил, разбирая документы за журнальным столиком. — Даша ещё спит? — спросил он, не отрывая взгляда от бумаг. — Говорила, что к завтраку встанет, — ответила Елена, поправляя льняное полотенце на плече. — Наверное, опять с дедушкой сидела. Михаил кивнул с беспокойством. Их шестнадцатилетняя дочь в последние месяцы проводила всё больше времени с дедушкой Виктором Петровичем, который после смерти жены полгода назад стал совсем другим человеком. Некогда известный художник, чьи картины украшали галереи, теперь целыми днями сидел у окна, молча