Негромкие Истории | Рассказы о жизни и любви

– Ты уверена, что ему это пойдет? Голос Тамары Игоревны, тихий и ровный, без малейшего нажима, прозвучал за спиной Ани так неожиданно, что она вздрогнула и едва не выронила рубашку из тонкого льна. Она стояла перед открытым шкафом, выбирая Глебу одежду для завтрашней поездки за город. – Думаю, да, – Аня постаралась, чтобы ее собственный голос звучал так же спокойно. – Лен, светло-голубой цвет. Ему хорошо в таком. Свекровь подошла ближе. От нее пахло дорогими духами с горьковатой ноткой и чем-то еще, неуловимо-тревожным, как запах озона перед грозой. Тамара Игоревна была невысокой, очень худой женщиной с неизменно прямой спиной и короткой стрижкой седых, почти белых волос. Она никогда не повышала голоса и не говорила прямо ничего обидного. Ее оружием было сомнение. – Глебушка не любит лен, – мягко произнесла она, касаясь ткани кончиками пальцев. Ее руки, сухие, с выступающими косточками, всегда были ухожены, с безупречным нюдовым маникюром. – Он мнется. А Глеб с детства терпеть не может

— Она опять у тебя была? Голос Марины был тихим, почти бесцветным, но Егор вздрогнул, словно его хлестнули. Он застыл на пороге кухни, не решаясь обернуться. В воздухе еще витал чужой, едва уловимый аромат – смесь валокордина и каких-то старомодных духов, «Красной Москвы», что ли. Запах беды и несбывшихся надежд. — Марин, ну что ты начинаешь, — устало произнес он, ставя на пол тяжелый пакет с продуктами. — Заходила буквально на пять минут. Деньги завезла. — Деньги? — Марина медленно повернулась от окна, где только что наблюдала, как ссутулившаяся женская фигура в темном пальто пересекает двор и исчезает в арке. — Какие еще деньги? Егор, у нас самих до зарплаты… — Это не наши деньги, — отрезал он резче, чем хотел. — Это мамины. Она просила передать. Все. Тема закрыта. Он прошел к холодильнику, начал выкладывать кефир, творог, запакованную в вакуум куриную грудку. Движения были подчеркнуто деловитыми, отгораживающими. Марина смотрела на его широкую спину, на напряженные плечи под свитеро

— Ну вот скажи мне, Марина, ты думаешь, раз фамилию его взяла, так ровней стала? Голос Тамары Павловны, сухой и ровный, как засушенный осенний лист, заставил Марину замереть с чашкой в руке. Они сидели вдвоем на огромной кухне в сталинке свекрови, пока Олег, муж Марины, вышел в другую комнату ответить на звонок. На столе остывал чай в фарфоровых чашках с тонким золотым ободком. Все здесь было таким — основательным, старинным, с историей, которую Тамара Павловна не упускала случая подчеркнуть. — Я не понимаю, о чем вы, Тамара Павловна, — медленно ответила Марина, ставя чашку на блюдце. Звук получился чуть громче, чем следовало. — Все ты понимаешь, голубушка, — свекровь не улыбнулась, лишь чуть скривила тонкие, всегда плотно сжатые губы. — Род — это не запись в паспорте. Это то, что в крови течет. Поколения. А у тебя за спиной… что? Марина промолчала. Что у нее за спиной? Мама-медсестра и папа-инженер из небольшого уральского городка. Обычная семья, где любили друг друга, читали книги и

— Тьфу ты, господи, никакой совести у людей! — Антонина Павловна в третий раз надавила на дверной звонок, прислушиваясь к звукам за дверью. — Я третий час под дверью торчу, невестка дома, а меня не пускает, — пробормотала она, доставая мобильный телефон. Из квартиры доносились приглушённые голоса — женский смех и низкий мужской баритон. Затем что-то упало, раздался звон разбитого стекла и снова смех. — Алло, Игорь? — Антонина Павловна понизила голос до драматического шёпота. — Сынок, ты срочно нужен дома! — Мам? — в трубке слышался шум офиса и усталость. — Что случилось? — Что случилось? — свекровь возмущённо фыркнула, плотнее прижимая ухо к двери. — А то ты не знаешь! Я тут уже три часа стою, звоню-звоню, а твоя, с позволения сказать, жена не открывает. И, между прочим, она там не одна! Короткое молчание, затем тяжёлый вздох. — Мама, мы же договаривались — ты предупреждаешь о приезде. У Лены сегодня выходной, она хотела отдохнуть... — Отдохнуть? — Антонина Павловна едва не задохнулась

Не хочу тебя расстраивать, Наташ, но, кажется, твой Павел бывает в нашем районе не только по вторникам и четвергам. Наталья замерла с чашкой чая в руке, не донеся её до рта. Анжела, её соседка по лестничной клетке, сказала это буднично, словно сообщала прогноз погоды. Сидела напротив за кухонным столом, покрытым цветастой клеёнкой, и неторопливо помешивала сахар в своей чашке. — Что ты имеешь в виду? — голос Натальи прозвучал хрипло. — Ну как, — Анжела пожала плечами, — в субботу видела его машину у дома напротив. Ту самую, серебристую «Тойоту». Часа в два дня стояла. — Мало ли похожих машин, — Наталья отставила чашку. — Павел был на работе в субботу. — На двери эта твоя наклейка, орёл какой-то. И номер я запомнила, первые две цифры — день рождения моей дочки. Наталья почувствовала, как к горлу подкатил ком. Серебристая «Тойота» с наклейкой в виде орла на задней двери — это точно машина Павла. Он купил её год назад и очень гордился этим приобретением. А наклейку прилепил сын — маленьк

— Знаешь, Лёша, я ведь тогда не собиралась возвращаться. Совсем. Ольга Николаевна поставила чашку с недопитым чаем на край стола и посмотрела на сына. Тот застыл с ложкой малинового варенья в руке. На кухне повисла тишина, нарушаемая лишь тиканьем старых часов, доставшихся от бабушки. — О чём ты? — Алексей отложил ложку, варенье тяжёлой каплей упало на скатерть. — О том самом августе. Когда тебе было четырнадцать. За окном сгущались сумерки, и старые тополя на улице гнулись под порывами ветра. Начинался дождь. Капли стучали по подоконнику, как чьи-то нетерпеливые пальцы. — Зачем сейчас об этом? Прошло столько лет, — Алексей поморщился и потянулся за сигаретами, хотя знал, что мать не выносит запаха табака на кухне. — Потому что некоторые письма доходят с опозданием. Особенно если их никогда не отправляли, — Ольга Николаевна достала из кармана кофты помятый конверт. — Вчера разбирала старые вещи и нашла это. Твой отец написал перед смертью. Я не знала... Поезд Петербург-Мурманск отстуки

— Ты совсем с ума сошла? — Михаил стоял в дверях, сжимая кулаки так. — Как ты могла даже подумать о таком? — А что мне оставалось делать? — Анна резко развернулась, глядя на него с вызовом. Её светлые волосы разметались по плечам. — Ты бы хоть раз в жизни спросил, чего хочу я! Маленькая квартира на окраине Нижнего Новгорода, казалось, сжималась от напряжения между ними. За окном шёл дождь, стучал по карнизу, как метроном, отсчитывающий время до неизбежного. — Мы же договорились, — его голос звучал глухо. — Ещё пять лет назад договорились. — Нет, Миша. Это ты договорился. Сам с собой. Она отвернулась и подошла к окну. Её силуэт чётко вырисовывался на фоне сумеречного неба. Тридцать два года, а плечи уже устали держать груз чужих ожиданий. — Восемь лет вместе, — продолжила она тихо. — Восемь лет я слышу: «потом», «не сейчас», «когда-нибудь». А теперь выясняется, что ты давно всё решил. Без меня... История Анны и Михаила начиналась как тысячи других — институт, общие друзья, случайная вст

— Ты понимаешь, что сейчас происходит? — голос Марины звучал спокойно, но Кирилл знал ее достаточно хорошо, чтобы уловить холодные нотки. — Тебе тридцать пять. Тридцать пять! А ты продолжаешь жить как студент. Кирилл потер переносицу. Вечерний свет из окна падал на кухонный стол, подчеркивая россыпь крошек и кольца от чашек. Их квартира в старом доме на окраине Ярославля всегда казалась ему уютной. Сейчас она превратилась в клетку. — Марина, мы обсуждали это сотню раз. Я не могу всё бросить ради призрачных перспектив в Москве. — Призрачных? — она усмехнулась. — Тебе предлагают место в крупнейшем архитектурном бюро страны. Это шанс, который выпадает раз в жизни. Кирилл промолчал. Он не хотел говорить, что причина его нежелания уезжать — не только привязанность к родному городу, но и страх. Страх начинать всё с нуля, страх не оправдать ожиданий. Страх потерять Марину, которая в новом окружении быстро поймет, насколько он на самом деле посредственен. — Завтра последний день, когда нужно д

— Ты думаешь, я не вижу, как ты смотришь на неё? — голос Анны дрожал от едва сдерживаемого гнева. — Десять лет вместе, а ты... ты... Дмитрий медленно опустил газету и посмотрел на жену поверх очков. В его взгляде не было ни вины, ни раскаяния — только усталость человека, которому надоело оправдываться. — Анна, — произнёс он тихо, — мы работаем в одном отделе. Было бы странно, если бы я на неё не смотрел. — Не делай из меня дурочку, — Анна резко отвернулась к окну. За стеклом моросил мелкий осенний дождь, размывая очертания старых пятиэтажек их спального района. — Я всё вижу. Всё чувствую. Думаешь, я не замечаю, как меняется твой голос, когда она звонит? Дмитрий снял очки и устало потёр переносицу. Его плечи опустились, словно на них вдруг навалился весь груз прожитых сорока пяти лет. — Я устал от этих разговоров, Аня. Устал доказывать то, чего нет. — Врёшь, — тихо сказала она, не поворачиваясь. В тишине квартиры было слышно только тиканье старых настенных часов — свадебный подарок от р

— Ты никогда не думал, что могло бы быть иначе? — Вера крутила в руках чашку с остывшим чаем, не поднимая глаз. За окном летел мокрый октябрьский снег, превращаясь в грязную кашу под ногами редких прохожих. — Иначе? — Николай усмехнулся, откладывая газету. — В каком смысле? — Ну, если бы тогда, в девяностые, ты не уехал на Север. Если бы остался здесь, со мной. Николай посмотрел на женщину напротив. Двадцать лет прошло, а она всё так же прячет взгляд, когда разговор касается чего-то важного. Только морщинки вокруг глаз появились, да в каштановых когда-то волосах серебрится седина. — Вера, зачем сейчас это вспоминать? Было и прошло. У тебя своя жизнь, у меня своя. Она резко подняла голову: — А если я скажу, что никогда тебя не забывала? Что все эти годы... Звонок в дверь оборвал её слова. Николай вздохнул с облегчением — разговор принимал опасный оборот. Он поднялся из-за стола: — Это, наверное, Серёга. Обещал заскочить документы забрать. Сергей Витальевич Громов, директор крупного угле