Прогулки по Санкт-Петербургу

До Ратушной башни доходят не все. Она стоит немного в стороне от главного символа города — Выборгского замка, словно скромно пряча свой возраст и историю. Между тем это одна из старейших построек Выборга, редкий свидетель эпохи, когда город окружали мощные каменные стены. На первый взгляд башня может показаться неприметной — рядом портовая сортировочная набережная, современные здания. Но стоит остановиться и присмотреться: перед вами единственная уцелевшая башня крепостной стены, возведённая более 550 лет назад. Это подлинный раритет, до которого ещё нужно «дойти глазами» — мимо можно и проскочить, не заметив. В XV веке Выборг регулярно подвергался нападениям, и жители устали при каждом нашествии спасаться только в замке. В 1470-х годах по решению городских властей началось строительство оборонительной стены с башнями. Для этого пригласили опытных каменщиков из Ревеля (сегодняшнего Таллина). Всего за несколько лет они возвели вокруг города крепость, за что Выборг получил новое прозвище

Говоря «Бродский», многие вспоминают поэта-диссидента Иосифа или его родственников. Но в Петербурге жил и другой Бродский — не менее знаменитый в своём времени. Исаак Израилевич Бродский (1884–1939) — художник, ученик Репина, академик, создатель целой художественной эпохи. Его квартира в самом центре города — на площади Искусств, 3 — сегодня превращена в мемориальный музей. И это не просто квартира, а уникальное пространство, сохранившее дух и атмосферу художественного Петербурга первой половины ХХ века. Бродский родился в Бердянске, а в Петербурге оказался как талантливый студент Академии художеств. Уже в 1908 году за дипломную работу «Тёплый день» он получил золотую медаль и пенсионерскую поездку за границу. В Испании, Италии, Франции художник писал пейзажи, которые современники называли «ажурными» — лёгкими, тонкими, словно сплетёнными из света и воздуха. Репин называл его своим любимым учеником. Именно у учителя Бродский перенял традицию «творческих четвергов» — вечеров, где собира

Одним из обязательных летних ритуалов для петербуржцев и гостей города вот уже многие десятилетия остаётся встреча заката. Где именно это сделать — каждый решает сам: кто-то идёт к Стрелке Васильевского острова, кто-то к набережной Петропавловки, кто-то — в модные панорамные бары. Но ещё полтора столетия назад выбор был куда более скромным: единственным благоустроенным выходом к заливу рядом с городом считалась Западная стрелка Елагина острова. Этот узкий мыс, словно «вплывающий» в воды Финского залива, стал не только смотровой площадкой, но и настоящим символом культурной жизни Петербурга XIX века. Елагин — самый северный остров дельты Невы. Своё название он получил по имени первого заметного владельца — Ивана Перфильевича Елагина, статс-секретаря Екатерины II, человека богатого, образованного и не чуждого философии. Именно он заложил основу будущей традиции «народных гуляний». В праздничные дни любой «прилично одетый» петербуржец мог войти в усадебный парк, прогуляться по тенистым ал

Трагическая кончина Александра Сергеевича Пушкина 29 января 1837 года стала национальной катастрофой. Однако помимо великого литературного наследия, он оставил после себя и вполне материальный след — квартиру в доме №12 на набережной реки Мойки в Санкт-Петербурге, где прошли последние дни его жизни. Этот дом — как мемориальная капсула, наполненная трагизмом, вдохновением и долгой борьбой за сохранение памяти. Сразу после смерти поэта квартира стала предметом внимания, но не сохранения. В течение всего XIX века она переходила из рук в руки, словно неспокойный дух прошлого, не находящий себе покоя. Дом служил разным целям — здесь размещались Дворянский земельный банк, канцелярия Николаевской железной дороги, затем — жандармское охранное отделение. Из поэтического гнезда пространство превратилось в бюрократическую клетку: изысканные интерьеры были уничтожены, планировка переделана, стены молчаливо принимали новых хозяев. В советские годы здание вовсе стало многоквартирным домом. В квартир

22 июня 1941 года выпало на воскресенье. Для сотрудников Государственного Эрмитажа это был обычный рабочий день — открытый для посетителей, наполненный музейной тишиной и заботами. Но тишина была обманчива: за окнами уже гремели вести о войне. В тот день началась Великая Отечественная. И Эрмитаж, как и весь Ленинград, оказался на пороге одного из самых тяжёлых испытаний в своей истории. К войне готовились — хотя до конца поверить в её начало было невозможно. С первых же часов руководство Эрмитажа приступило к реализации заранее разработанных экстренных мер. Менее чем через неделю, 30 июня, в путь отправился первый эшелон эвакуированных экспонатов — 22 вагона, более миллиона музейных предметов. За ним последовал второй состав. Третий эшелон отправить уже не удалось: кольцо блокады сомкнулось. Схема эвакуации отчасти была отработана ещё во времена Первой мировой войны и революционных лет. Эвакуацию в 1941 году возглавлял выдающийся учёный и организатор Иосиф Абгарович Орбели, директор Эр

Осенью 1779 года на берегах Невы появился загадочный гость. Прибыл он не в тайне, напротив — с роскошным заграничным дипломом, выданным на имя полковника испанской службы Феникса. За этим звучным псевдонимом скрывался один из самых одиозных авантюристов XVIII века: Джузеппе Джованни Батиста Винченцо Пьетро Антонио Маттео Франко Бальсамо. Или, короче — граф Калиостро. Он пробыл в Петербурге всего девять месяцев, но за это время успел оставить яркий след в городской памяти. Спустя столетия его присутствие в столице обросло мифами, пересказами и театральными домыслами. Истинные события уже трудно отделить от вымысла. Но кое-что установить можно с полной уверенностью. Например — где он жил. Благодаря сухому газетному объявлению в «Санкт-Петербургских ведомостях» мы знаем, что «граф Калиостро, испанский полковник», снимал жильё в доме генерал-поручика Виллера на Дворцовой набережной. Этот особняк сохранился до наших дней. Сейчас он находится на углу Гагаринской улицы и Кутузовской набережн

Улица Рубинштейна — одна из самых петербургских в Петербурге. Она полна историй, парадных и закоулков, литературных ассоциаций, ресторанного гама и старинных фасадов, за которыми скрываются драмы, предпринимательские успехи и архитектурные шедевры. Один из таких домов — дом №18 на углу с Графским переулком. Мимо него сложно пройти равнодушно: башенка-эркер, шатровая крыша, псевдорусские элементы декора — всё в нём говорит о богатом и многоуровневом прошлом. История этого участка начинается с 1827 года, когда по проекту архитектора Шарлеманя здесь был построен двухэтажный деревянный флигель для купца Николая Павловича Гусева. Уже через десять лет на его месте появляется солидное каменное здание: в 1837 году архитектор Леонтий Фёдорович Адамини возвёл трёхэтажный дом на подвалах, занявший угловую позицию. К 1849 году у купца Гусева было уже три дома, два из которых — каменные, что говорит о быстром росте состоятельности владельца. Всё изменилось в 1850-х: участок со всеми строениями вык

В Петербурге есть места, которые будто живут на стыке времени. Лесной район — один из таких. Сейчас это часть города, привычная и ничем особо не выделяющаяся в повседневной суете. Но стоит только свернуть с шумных улиц и пройтись вглубь, как вы попадаете в особый мир начала XX века — мир дач, особняков, фамильных историй, научной элиты и творческой интеллигенции. Недаром этот уголок Петербурга прозвали “петербургским Кембриджем” — за сосредоточение учёных, преподавателей и культурных деятелей, обосновавшихся здесь рядом с Лесным институтом (ныне Лесотехнический университет). Наше путешествие начинается у метро “Площадь Мужества”, в двух шагах от которого расположен особняк Дмитрия Котлова. Построенный в начале 1910-х годов, дом до сих пор поражает архитектурной выразительностью: башенки, зубчатые фронтоны, массивные стены — всё это напоминает средневековый замок. Неудивительно, что в народе за ним закрепилось имя «дача Шаляпина» — якобы великий певец останавливался здесь. Хотя прямых д

Что приходит в голову при слове «Санкт-Петербург»? Величественные набережные, архитектурные ансамбли, музеи, балет… А еще — бесконечные дожди, серое небо, туман, канализационные испарения, мистический холод, будто вырванный из страниц Достоевского. Петербург — город контрастов, в котором красота граничит с тревожной тенью. И это не случайно. Петербург с самого начала был городом-парадоксом, возникшим не на удобной возвышенности, а в топях и болотах. Возникшим — вопреки. Как будто самой природой проклятый, но человеком упрямо построенный. Легенда о городе на болоте Пушкин, в своей поэме «Медный всадник», писал: «…Из тьмы болот, из топи блат Вознесся пышно, горделиво…» Эти строки стали почти эпиграфом к петербургской истории. Город и впрямь был заложен на болотах, среди зыбкой земли, где, казалось бы, не должно быть ничего — ни домов, ни крепостей, ни гранитных набережных. В финских преданиях Пётр I — не человек, а полубог, способный ковать скалы прямо в воздухе и укрощать стихию. Своим