Домашний скандал | Рассказы

— Петь, сделай потише, пожалуйста. Голос был чужим, хриплым и слабым, он с трудом продрался сквозь ватную пелену, застилавшую горло. Лариса стояла в дверном проёме спальни, придерживаясь рукой за косяк, чтобы не качнуться. Голова была чугунным шаром, наполненным горячим песком. Каждый удар сердца отдавался в висках глухим, набатным гулом. Тело под тонким домашним халатом то горело, то проваливалось в липкий, ознобный холод. Кожа на руках и лице стала болезненно-чувствительной, даже трение о собственную одежду казалось пыткой наждачной бумагой. Из гостиной, залитой сине-оранжевыми вспышками экрана, нёсся грохот. Стены спальни не спасали. Они вибрировали, пропуская сквозь себя низкочастотный гул взрывов, который отдавался прямо в грудной клетке. За ним следовал сухой, частый треск автоматных очередей и визг шин, ввинчивающийся в мозг раскалённым сверлом. Пётр, развалившись на диване с ногами на журнальном столике, даже не повернул головы. Он был полностью поглощён зрелищем. — Петя, я не

— Есть что-нибудь? Голос Кирилла был глухим и вязким, он едва пробивался сквозь грохот автоматных очередей и взрывы, доносившиеся из динамиков телевизора. Он не отрывал взгляда от экрана, где его цифровой аватар методично уничтожал врагов. Джойстик в его руках был тёплым и чуть липким. Тело, расплывшееся на продавленном диване, давно приняло форму своего лежбища. Футболка, когда-то сидевшая в обтяжку на рельефных мышцах, теперь некрасиво топорщилась на выпирающем животе. Рядом, на журнальном столике, стояла пустая бутылка из-под пива и сиротливо лежала открытая пачка чипсов. Настя остановилась в коридоре, даже не до конца сняв пальто. Она бросила на него быстрый, скользящий взгляд, в котором не было ни тепла, ни раздражения. Ничего. Пустота. Так смотрят на предмет мебели, который давно пора бы выкинуть, но всё как-то руки не доходят. — В холодильнике, — ровно ответила она и отвернулась, вешая пальто на крючок. Квартира встретила её запахом застоявшегося воздуха, в котором смешались нот

— Семён, ну так что? Договорились? Десять за всё, — пробасил незнакомый мужской голос, едва Вика заглушила мотор своей машины у ворот отцовской дачи. Она застыла, не вынимая ключа из зажигания. Десять? Десять чего? Рублей, тысяч, долларов? Этот голос, ленивый и самодовольный, ей совсем не понравился. Он звучал здесь чужеродно, как скрежет металла по стеклу посреди симфонического концерта. Вика приехала сюда без предупреждения, впервые за два месяца после похорон. Нужно было забрать старые фотоальбомы и пару коробок с её детскими вещами, которые отец так и не дал выбросить. Сердце неприятно ёкнуло. Она знала, что брат ошивается здесь — дача и гараж, набитый отцовским барахлом, достались ему. Но она не думала, что он будет водить сюда посторонних. Дачный дом, который при отце всегда выглядел как картинка из журнала, встретил её неприкрытым запустением. Обычно идеально подстриженный газон пожелтел и зарос одуванчиками, а на ступенях крыльца, где отец каждое утро пил кофе, валялась россыпь

— Да с чего ты взял, что я хочу ехать в отпуск в эти горы? Ты постоянно думаешь только о себе, а на то, что хочу я тебе наплевать! С меня хватит! Слова не сорвались с её губ, а были вытолкнуты из самой глубины души, твёрдые и острые, как осколки льда. Яна стояла посреди гостиной, плотно скрестив руки на груди, и смотрела на сияющее лицо своего мужа. Внутри неё что-то, что годами скручивалось в тугой узел терпения и компромиссов, с оглушительным треском лопнуло. Она не почувствовала облегчения. Только холодную, звенящую пустоту на месте этого узла и обжигающую волну ярости, которая хлынула, заполняя всё её существо. Андрей замер на полпути к ней. Его лицо, раскрасневшееся от энтузиазма, медленно меняло выражение. Восторг уступал место недоумению, а затем — лёгкому, снисходительному раздражению. Он всё ещё держал в руке веером глянцевые буклеты и два свежеотпечатанных авиабилета, которые выглядели в его руках как трофей, как доказательство его неоспоримой правоты. — Яна, ты чего завелась

— Ну вот, опять этот запах. Света, как ты вообще в этом живёшь? Это же не квартира, а кошачий лоток. Светлана вошла в собственную прихожую и остановилась. Воздух, обычно пахнущий пыльными книгами, кофе и едва уловимым, родным запахом старого кота, был вытеснен едкой химической атакой лимонного освежителя и хлорки. Мать, Анна Сергеевна, стояла посреди кухни в фартуке поверх уличного пальто, с победоносным видом протирая и без того чистую столешницу. Её сумка и ключи — дубликат, который Светлана много раз безуспешно пыталась забрать, — лежали на обеденном столе. — Мам, что ты здесь делаешь? Я же только с работы. — Вот именно, с работы! А я о тебе забочусь. Открыла окно, всё проветрила, полы намыла. Ты же сама не видишь, в каком запустении живёшь. Анна Сергеевна говорила бодрым, деловым тоном человека, совершившего благодеяние. Она проигнорировала вопрос и указала тряпкой в угол, где стояли пустые кошачьи миски, вымытые до скрипа. — Его я покормила. Хотя аппетит у него уже не тот. Старый

— Не мешай, Ир. У меня сейчас поток пошёл, чувствуешь? Вибрации совсем другие. Леонид не обернулся. Он сидел в своём кресле, которое давно продавилось под ним, и бережно держал на коленях электрогитару — чёрную, с хищным изгибом корпуса. Массивные наушники полностью закрывали его уши, отрезая от внешнего мира, от запаха подгоревшего ужина, от звука ключа в замочной скважине. Он жил внутри своего звука, перебирая струны и что-то бормоча себе под нос. Даже без усилителя этот сухой, мертвенный дребезг царапал тишину квартиры, как ноготь по стеклу. Ирина молча прошла в коридор и прислонилась плечом к стене. Силы кончились ровно в тот момент, когда она переступила порог. Двенадцать часов на ногах в душном зале супермаркета, где она была и кассиром, и консультантом, и уборщицей, а до этого — шесть часов в офисе колл-центра, где в её уши безостановочно лились чужие проблемы и претензии. Её собственная жизнь состояла из двух работ, дороги между ними и нескольких часов беспокойного сна, если по

— Наконец-то дома… Она застыла на пороге, держа в руке маленький чемодан. Вторым ударом по её предвкушению были тапочки. Не её, не Андрея. Большие, войлочные, с вышитым на них неуклюжим цветком. Рядом, на вешалке, где обычно висел её лёгкий плащ, теперь плотно устроилась чужая болоньевая куртка неопределённого серого цвета. Квартира, её крепость, её личное, выстроенное с такой любовью пространство, за несколько дней её отсутствия обрела чужую душу. — Ой, кто это у нас? Сюрприз! — Андрей выскочил в коридор, и на его лице мелькнула тень паники, тут же сменившаяся широкой, но какой-то натянутой улыбкой. — Мариша! А ты чего так рано? Мы тебя завтра ждали! Из-за его плеча выглядывала Галина Ивановна. Её лицо, раскрасневшееся от чая и тепла, выражало смесь радости и лёгкого замешательства. Она раскинула руки для объятий. — Мариночка, доченька! А мы тут с Андрюшей плюшками балуемся. Проходи, милая, с дороги, небось, устала. Марина позволила себя обнять. Тело свекрови было мягким, тёплым и пах

— Оленька, ты пришла! А я уже ужин разогрел, стол накрыл. Садись, ты, наверное, с ног валишься. Егор встретил её в коридоре, суетливо забирая из рук тяжёлую сумку. Его показная забота, слишком старательная, слишком громкая, ударила по Ольге сильнее, чем вечерний холод, от которого она только что вошла в тепло квартиры. Она молча стянула сапоги, чувствуя, как ноют затёкшие ноги. Двенадцать часов на ногах в продуктовом, потом ещё четыре — мыть полы в офисном центре на другом конце города. Она уже не чувствовала усталости, она сама была этой усталостью. Казалось, запах хлорки и чужой грязи въелся в её кожу, в волосы, в самую душу. Он провёл её на кухню. На столе, накрытом чистой скатертью, стояли две тарелки с дымящейся гречкой и котлетами. Всё было до смешного идеально, как на картинке из журнала о счастливой семейной жизни. Слишком идеально для их квартиры, где каждая вещь несла на себе отпечаток вечной экономии и борьбы. Егор порхал вокруг, пододвигал стул, наливал в кружку чай. Его дв

— И что это? Голос Вадима, прозвучавший из прихожей, был лишён всякой теплоты. Он не был громким, но в нём звенел холодный металл, от которого у Лены мгновенно опустились плечи. Она стояла посреди гостиной, ещё несколько секунд назад полная гордости за свой поступок, и теперь это чувство испарялось, как пар над горячим супом. Он вошёл в комнату, даже не сняв куртку, и замер, переводя взгляд с одного нового кресла на другое. Они стояли на месте старого, продавленного дивана, — два бархатных монстра изумрудного цвета на тонких золочёных ножках. Авангардные, смелые, они полностью меняли пространство, делая его похожим на картинку из модного журнала. Это была её маленькая, выстраданная победа. — Это сюрприз, — ответила Лена, стараясь, чтобы её голос звучал бодро. — Тебе нравится? Я давно на них смотрела, подкопила немного… — Сюрприз? — он медленно, с каким-то брезгливым любопытством обошёл одно из кресел, провёл пальцем по спинке, будто проверяя её на наличие пыли или заразы. — Ты называеш

— Ты можешь хотя бы на минуту заткнуться? Слова Максима не прозвучали, а выстрелили в полумрак комнаты, пробив плотную, вязкую завесу монотонного женского голоса из телефона Риты. Он сидел, сгорбившись, в своём глубоком геймерском кресле, которое выглядело как трон падшего короля. Его лицо, освещённое снизу холодным, призрачным светом монитора, было искажено гримасой плохо скрываемого раздражения. Там, в его мире, рушились пиксельные крепости, гибли виртуальные солдаты, и его команда неумолимо проигрывала. И каждый взрыв приглушённого смеха Риты, доносившийся с дивана, он воспринимал не просто как помеху, а как личное оскорбление, как злорадный саундтрек к его унизительному поражению. Рита даже не повернула головы. Она лишь лениво прикрыла динамик телефона ладонью и бросила в его сторону фразу, отточенную до остроты скальпеля за годы их совместной жизни. Её тело было повёрнуто к нему вполоборота — поза, которая одновременно и признавала его присутствие, и демонстративно его игнорировал