Кириллица

На Руси застолье было не просто приемом пищи, а сложным социальным ритуалом, где каждое действие имело глубокий смысл. Гостеприимство возводилось в добродетель, но и у него были свои строгие границы. Разбираемся, кого в древнерусском обществе могли с радушием принять в доме, но к общему столу никогда не приглашали. Посадка за столом строго регламентировалась. В простой семье рассаживались по старшинству: первым занимал место глава семьи, затем — остальные домочадцы. На знатных пирах гости размещались согласно своему чину и положению. Эта традиция восходила даже к евангельским заповедям о смиренном выборе «последнего места». Прийти в гости без приглашения считалось грубейшим нарушением этикета — отсюда и поговорка «Незваный гость хуже татарина». Даже получив приглашение, полагалось отказываться с первого раза, демонстрируя скромность. Однако случайного путника, постучавшегося в ворота, почти всегда встречали радушно, а совместная трапеза («хлеб-соль») считалась ритуалом, обеспечивающим

Загадка рождения детей преимущественно одного пола волнует человечество веками. Вспомните героя «Невероятных приключений итальянцев в России», с завидным постоянством становящегося отцом дочерей. Это не просто комедийный преувеличение — такое действительно случается. Современная наука предлагает несколько любопытных объяснений этому феномену. Как известно, пол ребенка определяют мужские половые хромосомы: X (девочка) или Y (мальчик). По одной из версий, изложенной, например, Анной Миловановой, у некоторых мужчин может наблюдаться «перекос» в выработке сперматозоидов с определенной хромосомой. То есть, организм отца по каким-то внутренним причинам производит преимущественно «девичьи» X или «мальчишеские» Y. Интересно, что на этот процесс может влиять и физиология женщины. Существует гипотеза, что яйцеклетки правого и левого яичника имеют разную «избирательность»: правый якобы более благосклонен к Y-хромосомам (мальчикам), а левый — к X (девочкам). Таким образом, здоровье матери и состо

В начале марта 1920 года на просторах Кубани, у станиц Егорлыкской и Среднеегорлыкской, разыгралось одно из последних и крупнейших кавалерийских сражений в мировой истории. В нем сошлись до 25 тысяч всадников — бывших соотечественников, а ныне непримиримых врагов по Гражданской войне. Исход этой грандиозной рубки предопределил не только судьбу Белой армии на Юге России, но и окончательно доказал, что новая, красная кавалерия стала грозной силой. Наступление белых началось 23 февраля 1920 года. 4-й Донской корпус под командованием генерала Павлова из станицы Егорлыкской ударил по северному флангу 1-й Конной армии Буденного. Первый успех был на стороне казаков: им удалось оттеснить передовые части красных и занять станицу Среднеегорлыкскую. Однако затем Павлов, ошибочно полагая, что главная цель Буденного — Тихорецкая, начал рискованный марш на станицу Белая Глина. Этот маневр стал роковой ошибкой. Казачьи колонны, двигавшиеся по открытой степи без должной разведки, 25 февраля были внез

Для донского казачества XVI-XVII веков традиционная семья была скорее недостижимой роскошью, чем нормой. Суровые реалии жизни на приграничье, постоянная угроза набегов и необходимость быть всегда наготове сформировали уникальный и шокирующий для современного человека уклад, где моногамный брак долгое время не приживался. Донское казачье войско было, прежде всего, военной корпорацией. Его уклад регулировал все сферы жизни, включая отношения между мужчиной и женщиной. В условиях, когда главной задачей была защита рубежей, а походы занимали большую часть времени, содержать семью было практически невозможно. Демографическая ситуация усугублялась чудовищным перекосом: в казачьих городках и зимовищах катастрофически не хватало женщин. Решением стали набеги на соседние народы — горцев, крымских татар, турок — с целью «умыкания невест». Однако пленниц всё равно не хватало на всех. Выходом из сложившегося положения стала так называемая «групповая семья», часто встречавшаяся в XVI веке на Нижне

Прошло более трёх столетий с момента Великого церковного раскола, вызванного реформами патриарха Никона в XVII веке. Однако для многих история старообрядчества остаётся terra incognita, а вопрос об отличиях между староверами и представителями Русской Православной Церкви (РПЦ) — поводом для недоумения. Давайте разберемся в ключевых аспектах, разделяющих две ветви русского православия. Для начала важно прояснить: само разделение на «старообрядчество» и «православную церковь» — условно. Старообрядцы уверены, что именно они сохранили подлинную православную веру, в то время как РПЦ называют «нововерцами» или «никонианами». Исторически староверы называли себя древлеправославными христианами, староверами, а их течение именовалось «истинным православием». Термин «старообрядчество» закрепился лишь к концу XIX века. Хорошо известно, что во время раскола двуперстное крестное знамение было изменено на трехперстное. Два перста — символ двух Ипостасей Спасителя (истинный Бог и истинный человек), тр

В современном языке слово «бабка» прочно ассоциируется с почтенным возрастом, обозначая женщину далеко за семьдесят. Однако несколько столетий назад этот статус можно было получить гораздо раньше. Почему же на Руси тридцатипятилетняя женщина уже могла считаться пожилой? Ответ кроется в особенностях быта, демографии и социального устройства древнерусского общества. Жизненный путь женщины в дореволюционной России был чётко расписан и быстротечен. Замуж выходили рано, в 15-17 лет. Девушка, перешагнувшая двадцатилетний рубеж, уже рисковала остаться в «девках». К тридцати пяти годам у большинства женщин были взрослые дети, а часто и внуки, что автоматически переводило их в другую возрастную категорию. Это находит отражение даже в классической литературе. У Гоголя читаем: «Дверь нам открыла старуха лет сорока». А Лев Толстой упоминает «княгиню Мариванну, старуху 36 лет». Для нас сегодня это звучит странно, но для XIX века такие определения были вполне обыденны. Причина — в значительно меньш

Гатчинская резиденция российских монархов никогда не считалась неприступной цитаделью. И всё же за её стенами, в одной из дворцовых зал, на протяжении всего XIX века хранился объект величайшей государственной важности. Объёмный ларец, опечатанный личной печатью императора Павла I, скрывал в себе, как полагали, предопределённое «будущее Русской державы» — пророчество, записанное со слов загадочного старца Авеля. Ларец был заперт на ключ, а вокруг него на четырёх столбиках был протянут толстый шёлковый шнур, символически ограждавший доступ. Разумеется, эта преграда была скорее ритуальной, нежели реальной. Причина почтительного трепета, с которым к ларцу относились при дворе, крылась в надписи, сделанной рукой Павла: «Вскрыть потомку нашему в столетний день моей кончины». Павел I в результате заговора и был убит в своей спальне в ночь на 24 марта 1801 года. Ровно сто лет спустя, утром 24 марта 1901 года, в Гатчину прибыл последний российский император Николай II. Он отбыл из дворца в сов

Принятие христианства стало цивилизационным поворотом в истории Руси, затронувшим самые глубинные пласты жизни, включая имена. Греческие, латинские и еврейские имена — Александр, Мария, Павел — прочно вошли в обиход, став для нас «исконно русскими». Но что же было до них? Мир древнерусского имясловия был куда более богатым, поэтичным и… практичным. В отличие от современной традиции, где имя часто выбирают за благозвучность, для наших предков это был сакральный акт, определяющий судьбу ребенка. Имя было не просто меткой, а словом-оберегом, программой на всю жизнь.Ребенка нарекали не при рождении, а во время обряда стрижки волос, в 1-3 года, когда уже были видны его первые черты характера или внешние особенности. Так появлялись имена, больше похожие на точные прозвища: Храбр, Умник, Красава, Молчан. Часто имя отражало порядок появления ребенка в семье: Первуша, Вторак, Третьяк, Меньшак. Такие имена позже легли в основу многих распространенных фамилий. Ребенка могли назвать в честь дня н

В истории Руси существует особая категория книг — «отреченные», или запрещенные. Среди них особой скандальной славой пользовался «Шестокрыл» — произведение, которое связывали с распространением опасной ереси жидовствующих. Еретики, опираясь на него, оспаривали ключевые христианские догматы: троичность Бога, божественность Христа, необходимость иконопочитания. Непонятные схемы и таинственные символы на его страницах заставляли многих современников считать «Шестокрыл» ни больше ни меньше как учебником чернокнижия. Реальность, как часто бывает, оказалась куда прозаичнее. «Шестокрыл» был не магическим гримуаром, а фундаментальным научным трудом по астрономии и астрологии (в те времена эти дисциплины представляли собой единое целое). Его автором был еврейский учёный XIV века Иммануэль бен Якоб Бонфис из Прованса. Путь книги на Русь был долгим: через итальянских купцов она попала в крымскую Кафу (современная Феодосия), где был сделан её сокращённый перевод на русский язык. В XV веке трактат

Происхождение донского казачества долгое время оставалось полем для исторических спекуляций. Их предками называли и беглых русских крепостных, и кавказских черкесов, и степных тюрков. В начале XX века даже gained popularity теория, что казаки — отдельный народ, не имеющий ничего общего с «москалями». Разрубить этот гордиев узел смогли только современные генетические исследования. Споры о корнях донцов велись столетиями. Немецкий историк Готлиб Байер, служивший в России, еще в XVIII веке со ссылкой на византийские хроники утверждал, что казаки жили у Кавказских гор и были приведены в подданство князем Мстиславом. Генерал Александр Ригельман, долгое время служивший на Дону, в своей «Истории о Донских казаках» (1778 г.) приводил любопытную деталь: казаки обижались, если их называли «москалями», отвечая: «Я де не Москаль, но Русский, и то по закону и вере православный, а не по природе». Эта фраза стала краеугольным камнем теорий об их отдельном этногенезе. Историк Василий Татищев искал ко