☦ βоскресение ☦

Наш батюшка любимый Серафим, Как воздух ты, родной, необходим! Совет прекрасен: радость, не грусти, Будь ласковой и сердце береги. Христос Воскрес, нельзя нам унывать, А радоваться, Бога прославлять! И мир хранить всегда в своей душе, Пора стать рассудительней уже. И осуждать себя, а не других! Заботиться о близких и родных! И взор свой чаще к Небу поднимать, Ведь там Господь, оттуда благодать! На Бога уповать, прощать людей, И делать жизнь вокруг себя светлей. И досыта нам пищу не вкушать – Святому Духу место оставлять! Стараться умиленье ощущать, Попавшему в ненастье – помогать. И в трудную минуту рядом быть: Любить Творца и всех людей любить! ©Юлия Зельвинская

Боже, дай Веры, кому не хватает, Дай Радости тем, кто всегда унывает. Смирения - кто непрестанно гордится И Путь укажи, если кто заблудился.

Не покидай меня, Надежда, Когда над пропастью стою, Дай руку мне свою, как прежде, Чтоб удержаться на краю. Не уходи из сердца, Вера, Когда ослабну я душой, Когда день праздничный вдруг серым И горьким станет предо мной. А если вьюга ледяная Мне душу бедную скуёт, Спаси меня, Любовь Святая, И растопи колючий лёд. Меня в беде не покидайте, Когда от горя стынет кровь, Звездой спасительной сияйте, НАДЕЖДА, ВЕРА и ЛЮБОВЬ! Надежда Бауман.

Прости, Господи, меня. Помоги мне, Господи, пройти все испытания с честью и достоинством. Очень нуждаюсь в помощи и поддержке Твоей. Услышь меня и помоги мне.....

День насmал. И Слава Богу! Пусmь он буgеm gобрым, gень! Буgеm лёгкою gорога. Не коснёmся грусmu mень. Буgеm всё u всем nо сuлам – И забоmы, u gела. Лuшь бы всем gобра хваmuло И gушевного mеnла!

Пусть Яблочный Спас принесёт светлое настроение, напомнит о важности благодарности и любви. Пусть в вашем доме живёт радость, а в сердце — гармония. Пусть каждый новый день будет наполнен верой, чистотой помыслов и заботой о близких. Здоровья, мира и благополучия!

Родительский дом — это маленький рай там хорошо спится и пахнет вкусняшками. Это самый самый лучший уголок на всей земле.

По канавке шла Богородица, Шла с молитвою... Босиком... Её лик несла богомолица, Укрываясь им как щитом. По канавке шли добры молодцы, Осеняя себя крестом, И за ними шла Богородица, Шла с молитвою, босиком. По канавке держась за маму, Шёл малыш, неспеша, пешком, Сам поклон положил у храма, И Царица с ним, босиком... Днём и вечером по канавке, В свете утреннем иль ночном, По земелюшке и по травке, Шла Пречистая босиком. Внемля каждой мольбе сердечной, Укрывая от бед крылом, По канавке да к жизни вечной, Всех вела она босиком... Анна Константиновна Каменская

И всё-таки церковь над тихой деревней Покой навевает блаженный и древний! Иль небо за нею, иль чистые звоны В душе растворяют бесследно препоны. И золото купола не вредоносно! Оно бескорыстно! Оно венценосно! Частичка Руси, уголок тот родимый, - Он церковью будто веками хранимый! Святая защита живого пространства! И с горькими мыслями можно расстаться, Отбросивши торги, расчёты и меры, Почуявши силу ниспосланной веры…

«К УТРУ ВСЕ ЗАМЕРЗНУТ». НО ПАЛАЧИ НЕ ЗНАЛИ, ЧТО В БАРАКЕ СМЕРТНИКОВ БЫЛА БОГОРОДИЦА Железный засов на двери лязгнул с окончательностью могильной плиты. В барак смертников швырнули последнюю партию — полсотни изможденных, едва живых теней. Снаружи выл ветер и трещал сорокаградусный мороз зимы 1942-го. Внутри, в продуваемом всеми ветрами сарае без печки, холод был еще страшнее — тихий, вползающий под рванину одежды прямо в кости. Приказ коменданта был прост: «Не отапливать. К утру будут готовы». Готовы для печи крематория. Среди обреченных был и сельский священник, отец Александр. Изможденный, седой в свои сорок лет, он смотрел на сбившихся в кучу людей, на их потухшие глаза. Надежды не было. Кто-то тихо плакал, кто-то уже лежал без движения, экономя последние крохи тепла. Смерть была не за дверью — она уже сидела здесь, среди них, и дышала инеем в лицо каждому. И тогда отец Александр нащупал в кармане свой паек — крохотный, как детская ладошка, кусочек хлеба. От мороза он превратился в камень, в ледышку, которую невозможно было ни разгрызть, ни разломать. Бесполезная вещь. Но священник поднес его к глазам, и в сумраке барака в его голове родилась мысль — отчаянная, последняя, единственно верная. У него не было ни ножа, ни щепки. Он начал царапать ледяную корку ногтем. Сначала одним, потом другим. Кожа на пальцах лопалась от мороза и напряжения, шла кровь, но он не чувствовал боли. Он выводил на этом крохотном, твердом, как гранит, кусочке хлеба знакомые черты. Вот овал Лика. Вот скорбно склоненная голова. Вот кроткие, всепрощающие глаза. Он выцарапывал не просто рисунок — он вкладывал в каждую линию всю свою веру, всю молитву, всю боль и надежду своей исстрадавшейся души. Когда он закончил, на его ладони лежало нечто большее, чем хлеб. Это была икона. Грубая, почти неразличимая, но согретая его кровью и слезами. — Братья! — его тихий, но сильный голос заставил вздрогнуть даже тех, кто уже проваливался в ледяное забытье. — У нас нет ни огня, ни крова. Но с нами Матерь Божия! Он высоко поднял над головой свою хлебную икону. И люди, один за другим, стали поднимать головы. Кто-то сел, кто-то попытался встать на колени. Сначала один робкий шепот, потом другой, третий… И вот уже весь барак, все пятьдесят смертников, как едиными устами, шептали слова молитвы: «Пресвятая Богородице, спаси нас…» Они не просили тепла. Они прощались с жизнью, вверяя свои души Той, Чей Лик смотрел на них с замерзшей хлебной корки. Молитва становилась все тише, силы покидали людей, и скоро в бараке воцарилась полная тишина. …Утром двое дюжих охранников с циничными ухмылками подошли к двери. Их работа была простой — открыть барак и вытащить пятьдесят окоченевших трупов. Но когда один из них взялся за железный засов, он отдернул руку, как от огня. Засов был теплый. Не веря себе, он приложил ладонь к самой двери. Деревянные доски, которые за ночь должны были покрыться толстым слоем льда, отдавали сухим, живым теплом. Переглянувшись в недоумении, они распахнули дверь. И в ужасе отшатнулись. Из барака на них пахнуло волной тепла, как из натопленной избы. Стекающие по стенам капли растаявшего инея сверкали в утреннем свете. А внутри, прислонившись друг к другу, сидели люди. Изможденные, бледные, но живые. Все до единого. Посреди барака стоял на коленях седой священник и держал в руках крохотный кусочек хлеба. А от этого кусочка исходило невидимое, но ощутимое сияние и тепло, которое и не дало им замерзнуть. Охранники смотрели на это молча, с суеверным ужасом на лицах. Один из них, молодой парень, медленно, неумело поднял руку и перекрестился. Они так и не посмели войти внутрь. С грохотом захлопнув дверь, они убежали докладывать начальству о том, чему не было и не могло быть объяснения. Эта история, переданная одним из выживших в том аду, — не о физике и не о законах термодинамики. Она о том, что есть сила, которая выше любых законов мира сего. О том, что вера, зажженная в сердце одного человека, способна согреть и спасти десятки других. Крохотный кусочек хлеба, освященный отчаянной молитвой и жертвенной любовью, оказался сильнее ледяного дыхания смерти и злой воли палачей. Помните об этом, когда кажется, что всё вокруг замерзло и надежды больше нет. Господь и Его Пречистая Матерь рядом. И Их чудо может явиться в самом малом.