Страницы моих фантазий

Бесплатные очки «Бесплатные очки всем нуждающимся!» ― прочитал Феликс рекламу в газете, которую держал в руках мужчина, сидящий на скамейке. Феликс проезжал мимо него со скоростью 110 км/час. Он всегда так передвигался по городу, даже если ехать нужно всего километр, и тот по дворам. Феликс давно чувствовал, что видит плохо вдаль. Он не мог разглядеть название авиакомпании на летящем в облаках самолете, а это явный признак, что очки нужны. Тем более такое хорошее предложение ― грех не взять. По указанному в газете адресу мужчину встретил магазин оптики с нехитрым названием «Прозрей». ― Мне нужны ваши бесплатные очки! ― заявил Феликс с порога. Продавец в это время расставлял товар по верхним полкам и клеил ценники. ― Добрый день, у нас перерыв. На двери же висит табличка. Видите, я немного занят. ― У меня халявная стоянка всего сорок минут, мне срочно нужны очки! ― настаивал Феликс. ― Бесплатно ― только для сильно нуждающихся, ― спокойно ответил продавец, наклеивая новый ценник. ― Я слеп как крот! Думаю, что вон те, в синей оправе, четвертые слева на верхней полке, подойдут. Мужчина внимательно посмотрел на Феликса: ― Что ж, случай и правда не требующий отлагательств… ― он слез со стремянки и исчез за дверью позади кассы. ― Вот эти вам будут в самый раз, ― протянул продавец стильную модель, вернувшись через минуту. ― А рецепт от врача не нужен? ― подозрительно покосился на него Феликс. ― Я и так вижу ваш «минус», теперь вы будете все видеть. Носите на здоровье. Мужчина забрался на стремянку и продолжил наводить порядок. Феликс пожал плечами, надел свои бесплатные очки и обомлел: все такое резкое и четкое, как на фото. Он стал замечать кучу деталей, которые раньше проскакивали мимо его глаз. Например, ему резанула зрение надпись: «Приносим извинения за медленную работу, мы только открылись». И как это он сразу не разглядел, ведь табличка стояла прямо перед ним. Колокольчик над дверью звякнул, и в помещение зашли две тучные дамы. ― Здравствуйте! Мы за бесплатными очками! ― заявили они в один голос. Феликса вдруг одолели какая-то злость и досада, и он открыл рот: — Вы что, табличку на дверях не видели? Перерыв! Человек занят, ценники клеит! Разуйте глаза! Женщины скорчили недовольные лица и, гордо задрав носы кверху, вышли. Мужчина последовал их примеру. Феликс пробыл в магазине всего пять минут, но за это время мир как-то сильно изменился. Вроде бы все, как и раньше: те же люди, те же деревья ― но что-то было иначе. Например, Феликс начал видеть глаза: десятки, если не сотни, голодных глаз, и все такие жалостливые, что сердце разрывается. Вон кот сидит под машиной ― голодный и никем не глаженный, очень грустный. А вон еще один, худой, как спичка, гонится за мышкой, тоже очень голодной и совершенно удрученной сложившейся ситуацией. Феликс сделал несколько шагов и тут увидел голубей. Их была целая орда. Упитанные, перья лоснятся на солнце, и все голодные до смерти. Армия грусти, не иначе. Ноги подкашивались, Феликс побежал в магазин, купил целый пакет пшена и кошачьих консервов. Он чувствовал, что сойдет с ума, если всех не накормит. На стоянку Феликс бежал бегом, слева и справа его одолевали разные тревожные картины. Вот женщина с тяжелыми сумками еле волочит ноги к своей машине. Она явно без сил, готова упасть в обморок. Феликс чувствовал, что если не вмешается, то может случиться страшное. Он добежал до нее и начал выхватывать неподъемную ношу. ― Что вы делаете?! Отстаньте! ― завопила женщина. ― Я только помогу донести и отстану. ― Не надо мне помогать, подите прочь! ― Пожалуйста, ― умолял он. ― Я же вижу, вам тяжело! Ну не угрожать же вам? Сумки Феликс все-таки вырвал и донес до машины. Женщина смерила его взглядом, потом протянула сто рублей. ― Не нужно, у меня нет проблем с деньгами. Феликс помчался к своей машине. Что-то случилось с ним, что-то ужасное, но он не мог понять что. Подойдя, Феликс увидел, что припаркован на месте для инвалидов. Он готов был поклясться, что этого знака здесь никогда не было, откуда он взялся теперь? По дороге Феликс еле тащился, словно вез стекло. Знаки были повсюду: «Уступи дорогу», «Скорость 60», «Пешеходный переход». Откуда столько? Кто их успел наставить за такое короткое время? Никогда раньше он не замечал столько ограничений, а тут… Страшно жать на педаль. Забежав на свой родной этаж, Феликс заметил странную особу, которая открывала дверь в его квартиру своим ключом. ― Вы кто?! ― закричал Феликс. ― Совсем, что ли, кукуха поехала? Это же я, Маша. ― Какая еще Маша?! ― Жена твоя, какая же еще. Ты чего очки напялил? У тебя же зрение идеальное. ― Вы мне зубы не заговаривайте! Вы не моя жена! У моей жены волосы черные! ― Да ты совсем больной, что ли? Я месяц назад перекрасилась! ― А еще она крупнее вас! ― Хочешь сказать, что я схуднула? ― заулыбалась «незнакомка». ― Да и лицо у вас какое-то другое, не знаю, чистое слишком, что ли. ― Ты заметил? Невероятно! Я вчера ходила к косметологу, думала, никакого эффекта. ― А еще она кольцо носит… ― грустно произнес Феликс, глядя на пустой безымянный палец. ― Я думала, что тебе плевать… Хотела проверить. Полгода прошло, как я его сняла. ― Прости… Я был слеп, ― тихо выдал Феликс и вместе с женой вошел в квартиру. Тут его окатила новая волна неожиданностей. ― Господи, а что же у нас дома все такое старое? ― Так ты сам все время талдычишь, что денег нет, мол, и так нормально. ― Ну я же не знал, что все настолько плохо, ― подергал он за висевшую на соплях дверцу гардероба. Они прошли на кухню, где взгляд Феликса упал на детский рисунок, прикрепленный магнитами к дверце холодильника. На нем цветными карандашами были нарисованы «папа Феликс», «мама Маша» и их маленькая дочка. Все трое ― с непропорционально раздутыми лицами, разноцветными телами и большими ушами. ― Это Катя нарисовала? ― не мог он оторваться от рисунка. ― Ага, десять лет назад, ― ухмыльнулась жена, глядя на завороженного мужа, который вел себя сегодня странно. ― Как десять? Я никогда не видел этого рисунка. ― Он всегда здесь висел. Маша налила Феликсу воды, начиная волноваться за его состояние. ― А еще есть? ― спросил он с надеждой, беря в руки кружку. ― А то! Целая комната, она же художку закончила. Ты себя точно нормально чувствуешь? Врача не нужно? ― Нет-нет, не нужно. А можно посмотреть рисунки? Жена пожала плечами и проводила Феликса в пустую детскую, стены которой от пола до потолка были усеяны холстами, фотографиями, небольшими тетрадными листами с набросками ― сотнями великолепных рисунков, цветных и черно-белых. Феликс был поражен тем, что это нарисовал его ребенок. Сам он был далек от искусства. ― А где она сейчас? ― Кто? Катя? В университете, приедет на каникулах. ― В университете?.. ― грустно произнес мужчина. ― Да. Если бы ты хоть иногда интересовался ее жизнью, а не только своей работой, машиной и коньяком, то знал бы, что твоя дочь уже выросла и уехала от нас. Феликс сел на стул и подпер подбородок руками. ― Получается, я все проморгал. Столько лет… ― он смотрел в одну точку и тут вдруг его осенило: ― Точно! Это все очки! ― Очки? ― удивилась жена. ― Да, вот эти самые, бесплатные очки из магазина «Прозрей», они меня вводят в заблуждение, меняют реальность! Он снял очки, но мир вокруг не изменился. Жена по-прежнему была с тем же цветом волос, мебель все еще выглядела ужасно, а рисунок никуда не исчез. ― Ну что, помогло? ― с любопытством спросила жена. ― Кажется, да. Я вылечил зрение, они мне больше не нужны. ― Быстро, ― хихикнула она и пошла заниматься своими делами. ― Да нет… Слишком долго… ― прошептал Феликс, стоя посреди кухни и держа в одной руке очки, а в другой ― рисунок, где была изображена его семья, которую он не видел целых десять лет, хотя и жил с родными под одной крышей. (из сборника рассказов "Настоящий хит") Александр Райн

— Гришенька, собирайся, за тобой пришли. Мальчик поднял голову и посмотрел на Александру Сергеевну с надеждой. Такое у них бывало — вдруг открывалась дверь, и воспитательница говорила: «Собирайся, за тобой пришли». Дети прилипали к окнам и смотрели, как ребенок идет к воротам, держа за руки новых маму и папу. Многие плакали, а многие молча сопели, надеясь, что в следующий раз назовут его имя. Гриша встал. — За мной? — За тобой, миленький, пойдем скорее. *** Александра Сергеевна улыбалась, а в глазах стояли слезы. Она долго мучилась с Гришей — учила его заново жить, учила доверять людям. Гриша помнил, как его оставили в детском доме. Помнил, хоть и делал вид, что забыл. Мать привела его к воротам, сказала ждать, пока его заберут, но Грише было уже шесть, и он понимал, что заберут — значит, насовсем. А он не хотел, он хотел жить дома. — Мама, не оставляй меня! Пожалуйста. Я больше не буду баловаться, не буду просить есть, я буду тихо сидеть... Он хватал мать за руки, плакал. Но она отталкивала его и повторяла: — Ты привыкнешь, тебе здесь хорошо будет. А мне тоже жить хочется! Валера сказал — никаких детей! Она оттолкнула Гришу и побежала прочь, но мальчик бежал следом. Мать остановилась. — Да за что же мне это наказание?! Она схватила Гришу за руку и потащила к воротам. По пути отстегнула ремешок от сумки, а потом просто привязала его руку к забору и побежала. Гришку нашли часа через два, обессиленного от слез. Сразу поместили в изолятор, доктор вколол ему успокоительное. Но мальчишка закрылся в себе. Он больше не плакал. Он больше не улыбался. Он вообще был больше похож на робота, чем на человека. Его возили к психиатру, он даже лежал в какой-то больнице. Но толку ноль. И тогда Александра Сергеевна разыскала его мать. Дверь открыла молодая женщина, нормальная с виду. — Что же вы делаете? Ваш ребенок погибает от того, как вы с ним поступили. Женщина юркнула на площадку, оттеснив Александру. — Тише, тише… Валера услышит. Не приходите больше. Я так решила и не передумаю. Уходите. И она скрылась в квартире. Целый год Александра Сергеевна пыталась достучаться до души Гриши, убеждала его, что предать могут только раз. Больше никогда. Не могла же она ему сказать, что просто каждый следующий раз уже не так больно. Сначала Гриша просто молчал. Слушал ее, не улыбался. Никогда даже голову не поворачивал. Потом стал прислушиваться, что-то отвечать. Александра Сергеевна радовалась по-детски, а директор говорил: — Нельзя так. Вы, конечно, должны быть доброй и внимательной, но так жить жизнью каждого ребенка — значит сжечь себя дотла. Но она по-другому не могла. Когда директор сказал, что приехали усыновители Гриши, она даже всплакнула немного, на была очень рада за мальчика. *** Гриша обернулся на детей. Все с нескрываемой завистью смотрели на него. И тогда он улыбнулся: у него будут мама и папа. Конечно, он до сих пор любил свою настоящую маму, но он будет любить и новую. В кабинете директора его ждали улыбчивая женщина и строгий мужчина. Гриша поздоровался и остановился. Женщина встала: — Гришенька, а мы за тобой. У нас красивый дом, тебе понравится. И даже комната своя у тебя будет. Александра Сергеевна проводила их до машины. Гриша крепко обнял ее, а она поспешила уйти, чтобы не расплакаться. *** Прошел год с того дня. Она гуляла с детьми во дворе. — Александра Сергеевна, если я не ошибаюсь? Женщина обернулась. Перед ней стоял мужчина, держа за руку Гришу. — Папа, можно я к ребятам пока? — Да, Гриша, беги. И мальчишка рванул туда, где были все его старые друзья. — Мы можем поговорить? Александра Сергеевна смотрела на него настороженно. — Да, конечно. Какие-то проблемы с Гришей? — Да нет, он неплохой мальчишка. Только, понимаете... Моя жена, наконец, забеременела. Мы ждали этого пятнадцать лет, думали, что уже не получится… Через месяц ей рожать. В общем, мы опасаемся за своего родного ребенка. Вы же понимаете, какая наследственность у таких детей. Александра уже начала понимать, к чему клонит этот мужчина. — Нет, вы этого не сделаете! — Послушайте, только не нужно давить на совесть. Мой родной ребенок мне гораздо ближе. Он протянул ей пакет с бумагами и быстрым шагом пошел к воротам. Через минуту машина отъехала от детского дома. Александра даже боялась смотреть в сторону Гриши. Она позвонила директору. *** После того, как Гришу бросили во второй раз в его маленькой жизни, Александра больше не говорила ему, что предают только раз. Она вообще больше ничего не говорила, потому что прекрасно понимала, что Гриша больше не поверит ей. Впервые в жизни она видела ребенка, который плачет внутри себя. То есть он не плакал так, чтобы видели другие. Но когда удавалось заглянуть ему в глаза... Даже самому становилось больно. Как-то, прошло уже полгода, а может чуть больше, Александра и другой воспитатель вели одну из групп детского дома в цирк. Дети весело переговаривались, все были в предвкушении зрелища. Дорога шла через парк, где в выходной день было очень много гуляющих. И вдруг Гриша вырвал у воспитателя свою ручонку и бросился в сторону. — Мама! Папа! Александра слишком поздно заметила гуляющую с коляской пару. Зато она отлично рассмотрела испуганные глаза женщины и злые — мужчины. Гриша ухватился за женщину. Она обняла его, но мужчина стал отрывать Гришу от нее. — Прекрати! Что ты устраиваешь тут цирк? Ему почти удалось оторвать Гришу, но тут мальчик вцепился зубами в его руку. Вцепился так, как будто от этого зависела его жизнь. Тот взвыл и наотмашь хлестанул ладонью Гришку по лицу. Мальчишка полетел на землю, а женщина упала перед ним на колени. — Гриша, Гриша! Откуда ты? Почему ты с группой? Мне Вася сказал, что тебя потребовали обратно твои родители… Александра выхватила у нее из рук Гришу, прижала к себе. Не смогла сдержаться: — Таких, как ваша семья, нельзя подпускать к детям. Категорически! И развернулась, унося тихонько подвывающего Гришу. А женщина осталась стоять, непонимающе глядя им вслед. Потом перевела взгляд на мужа. Тот сказал: — Прокусил руку, гаденыш. Сразу видно, наследственность! — Вася… — Да, Светочка... — Вася, что все это значит? — Светочка... Я все тебе объясню, и ты поймешь, что я поступил совершенно правильно. — Мне кажется, что уже не нужно никаких объяснений. Женщина вытащила телефон. — Света, ты совершаешь огромную ошибку! Ну подумай сама, кому ты будешь нужна с ребенком? И папины деньги не помогут! А еще я всем расскажу, какая ты! Расскажу, что гулящая, пьющая… Она в изумлении опустила руку с телефоном. — Ты сейчас что, мне угрожаешь? - женщина зло рассмеялась. — Как же хорошо, что мы встретили Гришу! Вот я как знала, что этот парень откроет мне на тебя глаза. — Папуль, привет. Ты не против, если мы с Катюшей немного поживем у вас? Конечно, мы придем сами. Муж? Папа, у меня нет больше мужа. Только на бумагах, да и то временно. Всего этого Александра Сергеевна уже не видела. Она, оставив всю группу на второго воспитателя, бежала со всех ног к зданию детского дома, прижимая к себе Гришу. Мальчика раздели, уложили. И она присела рядом с ним. Он неожиданно повернулся к ней. А вечером ее пригласил к себе директор. Войдя в комнату, сразу увидела ту женщину, Светлану. С ней был еще какой-то пожилой мужчина. Светлана сразу вскочила, бросилась к ней. — Как Гриша? Александра Сергеевна холодно посмотрела на нее. — А вы как думаете? Директор встал. — Александра, подождите. Тут не все так просто… И тогда заговорила Светлана: — Понимаете, я понятия не имела, что Василий вернул Гришу в детский дом. Очень тяжелая беременность, почти все время в больнице… Мне Василий сказал, что приходила мать Гриши, валялась в ногах и просила отдать сына. Якобы и сам Гриша плакал и этого просил. Я же не зверь... Конечно, поревела немного. Я очень привязалась к Гришке, он хороший. Да и папа с мамой... Она посмотрела на пожилого мужчину. Тот положил ей руку на плечо. — Василий... Он оказался не очень хорошим. Дело в том, что мой папа очень состоятельный, теперь я понимаю, что поэтому Василий и женился на мне. А я верила, что его чувства искренние! А теперь вскрылись некоторые подробности… помимо Гриши. В общем, мы разводимся. Василий все скрывал, потому что сам-то он ничего не стоит. Работал у отца... Скорее зарплату получал, потому что работать, как оказалось, он не любит. Скажите... Как мне поступить, чтобы вернуть Гришу? Я не смогу себя простить, если не сделаю этого… И Светлана заплакала. Директор подумал. — Я предлагаю сначала поговорить с Гришей. Не факт, что мальчик все поймет, а если поймет, то мы просто через суд отменим отказ, как подделанный вашим бывшим мужем. Светлана встала. — Покажите, куда идти. Они шли по коридору, и сердце Александры ухало в такт шагам. Она молилась за то, чтобы Гриша простил Светлану. До комнаты оставалось еще прилично, когда ее дверь открылась. Оттуда вышел Гриша и вдруг замер. Он увидел людей, которые шли в его сторону. Замер... Александра Сергеевна внимательно на него смотрела, готовая в любой момент броситься успокаивать. Но этого не потребовалось. Гриша вдруг сделал шаг вперед и прошептал: — Мама... Дедушка… Светлана кинулась вперед, а Гриша к ней навстречу. Через секунду она сжимала его в объятиях. Тут и дедушка подоспел. Они стояли обнявшись, а Света шептала: — Прости, прости меня... Я не знала, что папа Вася так поступил.. Пойдем домой? Там тебя Катюша ждет... И кот по тебе скучает... Прости нас всех... *** Директор закрыл глаза на все правила и отпустил Гришу со Светланой и её отцом. Но сказал, что каждый день в дневное время, до решения суда, мальчик должен быть здесь. Они были на все согласны. Александра стояла на крыльце, провожая взглядом мужчину, который нес Гришу на руках, и Светлану, которая держала Гришу за руку. Какая же все-таки странная штука жизнь... Такие повороты делает, что только держись. Потом вздохнула и повернулась к двери. Вчера привезли очень сложную девочку, нужно попробовать с ней поговорить… автор: Ирина Мер

Привет, мой мальчик, который вырос. Вот это точно как дважды два. У нас позёмка, стабильный минус и дух весёлого Рождества. Я насушил зверобой и мяту, кентавры ходят ко мне в обед. У Клювокрыла — клювокрылята, он от бессониц — почти скелет. Я тот же самый — седые космы, живот бочонком и чудеса. Наметил завтра смотаться в Хогсмид, и даже бороду причесал. Завёл дракона. Теперь заботы: огнём плюётся — спасенья нет. Велела кланяться шляпа, Поттер, и омут памяти. Столько лет я в светлый праздник опять и снова одно и то же пишу письмо. Летят почтовые в Лондон совы, всегда летят и всегда зимой. Но мир омаглился совершенно, хотя он в сущности ни о чем. Ты не забыл, как ходить сквозь стены? Платформа ждёт тебя, дурачок. Привет, мой мальчик, который Гарри. В запаре эльфы-домовики: чего-то варят, чего-то жарят, и в зале вешают огоньки. И в самом деле, чего из пушки палить по маленьким воробьям. Ведь есть вселенная, есть избушка, да что избушка — есть ты и я, друзья, чьи волосы цвета меди. Недавно жарко топил камин. Стучался в дверь Пожиратель Смерти, откуда взялся — поди пойми, наверно, с полюса шёл на лыжах и стал сплошной ледяной комок. Я старый Хагрид, который выжил. Ты - взрослый мальчик, который смог. Я рассказал этой наглой морде, за кружкой эля, за пять минут, что победили Волан-де-Морта. Он очень плакал, потом уснул, согрелся, видно. Подводит печень. Как сам, как дети, как голова? Пока, мой мальчик, который вечный. Пиши, мой мальчик. Лети, сова. #svirel_poetry 2020г.

Мы с Дианкой-младшей сидим в детской поликлинике, ждём очереди на какие-то формальные процедуры. В коридоре много мамочек и детей. Одни шушукаются, другие капризничают, третьи разглядывают цветные стенды со всякими болячками. Никита подвёз нас и отбыл по своим участковым делам. Диана-ВДВ тоже составила нам компанию. Сейчас она вышла на улицу, пообещав купить чего-нибудь вкусненького. Я уже привыкла, что теперь у нас две Дианы. Младшая – моя дочка, старшая – подруга Вдовина, её крёстная. И если я после родов чуть-чуть похудела, то ВДВ по-прежнему кругла, крупна и жизнерадостна. Она играючи несёт по свету свои сто десять килограммов женского очарования и богатырской мощи. Делать нечего, сидим, зеваем. Дианка спит у меня на руках. Рядом с нами мамаша с симпатичным мальчонкой. Парнишка молчит, зато мама трещит без умолку. - Гришеньке почти четыре года, а он всё ещё не разговаривает! – жалуется она. – Почему задержка? Вдруг что-нибудь серьёзное? Привела вот к логопеду. Гриша, скажи что-нибудь? Мальчик упорно отмалчивается. Подключаются соседние женщины. Кто-то уверяет, что ничего страшного нет. Придёт время – и заговорит, не остановишь. Кто-то спорит, что его непременно надо показать врачу. Другой мальчишка постарше слоняется по коридору, выглядывая в окна. Мимо поликлиники идёт транзитная дорога. В плотном транспортном потоке шмыгают такси, плывут автобусы, гудят дальнобойные фуры. Мамашка этого парня занята сотовым телефоном. Очередь движется медленно, сыну отчаянно скучно. Увидев за окном что-то интересное, он оживляется и наваливается на подоконник: - Мама! – зовёт он, не отрываясь от улицы. – Мама! - Ау, Лёва? – женщина тычется в мобильнике. - Мама, а тётя может фуру поднять? Мамаша недовольна, что сын отвлекает её глупыми вопросами. - Конечно, нет, Лёва. Разве только игрушечную фуру, как я, когда собираю с пола твои машинки! - Угу… - Лёва продолжает таращиться в окно. – А две фуры тёти поднять могут? - Нет! Я же сказала: тягачи очень тяжёлые, никакой тёте они не под силу. Фуру даже дядя не поднимет. Даже десять дядь! - Угу… - говорит Лёва. – Но вон там на дороге тётя как-то их поднимает… - Не ерунди, фантазёр! Мне становится смешно. Я догадываюсь, кого увидел за окном Лёва. То-то Диана-ВДВ до сих пор не возвращается! Осторожно, чтобы не разбудить дочку, вытаскиваю телефон, набираю Вдовину: - Динчик, ты где? Чем занимаешься? - Скоро буду! – рапортует с улицы ВДВ. – Стелла, как можно назвать женщину, которая растаскивает фуры? Дорожная фурия? - Скорей всего, да. Куда ты их тащишь? - А куда придётся! Прикинь, иду из киоска с мороженым – а тут затор на перекрёстке! И эти самые стоят, бибикают… как их называют?... Длинноездики? Нет, долгоходики? - Дальнобойщики? - Да! У одной фуры рулевое управление отказало, весь проезд загородила, остальные ругаются такими словами, что у меня мороженое потекло! Регулировщик гаишный – ни уха ни рыла, знай руками разводит. Я тут сейчас и за регулировщика, и за эвакуатор, и за волшебный пендель! Погоди, растащу их маленько, а то сбились в кучу, как комки в манной каше… - Мама! – зовёт Лёва. – А три фуры тётя тоже не может поднять? - Нет! – начинает сердиться мамаша. – Женщины не могут поднять ни одной фуры! Не зря я привела тебя к врачу, ты определённо бредишь. Или температура подскочила. Почуяв веселье, любопытные детишки из очереди лезут к окнам. Подхожу и я с дочкой в охапке. На дороге затор, машин скопилось битком. Диана-ВДВ отсюда похожа на маленький деловитый буксир в морском порту. Забавно видеть, как засучив рукава, Вдовина вручную растаскивает автомобильную пробку, не забывая оттопыривать мизинцы, чтобы не повредить маникюр. Позади неё маячит растерянный гаишник и держит кулёк с нашим мороженым. Картина маслом! Серьёзный мальчик в очках смотрит на это зрелище, поворачивается к Лёве и говорит: - По-моему, коллега, ваша мама слегка некомпетентна. Женщины способны двигать фуры, если мужчина подержит им мороженое. По коридору бежит молодой доктор. Заметив столпотворение, он не удерживается и тоже глядит поверх детских голов. Затем открывает створку и кричит Диане: - Мадам! Вам там не тяжело? - Не-а, - отзывается снизу Вдовина. – Правда, фургоны жутко пыльные... а-а-апчхи! - Будьте здоровы! – кричит детский хор. - Спасибо. Фура – она по весу примерно как пианино, только грязная и с мужиком внутри. Происшествие на дороге разгоняет скуку в больничных стенах. Все смеются и фоткают Диану, таскающую грузовики. Мать Лёвы наконец-то подходит, чтобы оттащить сына… но видит, как Диана Вдовина летящей походкой волочёт на обочину КамАЗ – и крестится сотовым телефоном. - Вот-вот! – укоризненно говорит ей Лёва. – Тётя их таскает! А ты: «бредишь, бредишь!»… Последним в окно смотрит четырёхлетний молчун Гриша, которого привели к логопеду. Понаблюдав за хлопотами Дианы-ВДВ, он вдруг изрекает: - Во даёт! Мама Гриши в полном отпаде. Хватает сына на руки, не веря ушам: - Вы слышали? – обращается к очереди. – Слышали? Он заговорил! Впервые за четыре года! Гриша, повтори, что ты сейчас сказал? - Во даёт, говорю, - бурчит Гриша. – Вырасту – женюсь… Обязательно передам Диане, что она лечит детей круче всякого логопеда. Вдовиной будет приятно. Автор: Дмитрий Спиридонов

«В caд к нам аккуратно кaждую ночь приxoдит барсук… Весной он нам перекопал всю лужайку, превратив её в лунный пейзаж, поэтому мы стали платить ему мзду. Как в древние времена тaтaрам: «Батюшка-царь, там татары пришли, мзду требуют! — Да ну! Пиши мой царский указ «Дать тaтaрам мзды!» Для барсука мы поставили глубокую миску, наполняем её всякой вкусностью, что кот наш Царь побрезговал или что сами не доели. Барсук неприхотлив. Попитайся-ка чepвяками да улитками, куриное крылышко лукулловым пиром покажется. Нарекли барсука после долгих дискуссий Борисом (с ударением на первом слоге) и титул ему присвоили Boris The Badger, то есть Борис наш Барсук. Приходит Борис наш Барсук обыкновенно после полуночи, сдвигает с миски крышку (керамическое блюдце) и трапезничает. Если меня ночью нет в постели, муж не беспокоится — если долго не возвращаюсь, значит, я барсука смотрю. А там есть что посмотреть! Солидный зверь. Похож на грушу с четырьмя короткими толстыми лапами. Пoпа обширная, к ней приделан хвост в виде тапочка, пoпа переходит в узкие плечи и заканчивается маленькой головой с круглыми ушками. На голове белые полосы. Такой ходячий Aдидас-три полоски. Как-то залежались у нас в холодильнике куриные крылья, убрала и забыла, а когда вспомнила, открыла крышку — есть можно, если хочется, но не хочется. Зажрались. Выложила в миску. И этой же ночью убедилась, что Борис наш зверь не только солидный и забавный, но и деликатный, манерам обученный. Вот лиса, например, она жрет как не в себя, постоянно озирается, давится, все у неё из пасти валится, а остатки она норовит напихать в рот так, что он не закрывается, и с собой унести. Борис наш Барсук не жрет. Он даже не ест — он вкушает. Он сидит на пoпе ровно, как за столом, приподнимается, берет из миски по одному крылышку и садится обратно. Придерживает крылышко когтями, как вилкой и ножом, и объедает не спеша мяcо. Потом грызёт хрящики, голую косточку бросает. Привстает, берет следующее крылышко… Прямо красота. Минут пятнадцать я любовалась этим ночным дожором вместе с котом нашим Царем. С тех пор, как мы стали мзду платить, и лужайка наша цела. Интеллигент и благодарная личность». Анна Чaдвик

Ангелине Матвеевне шел 70-й год. Крепкая еще была, но уже и уставала часто. Раньше хозяйство держала, огород, а сейчас уже сил оставалось лишь на пяток курочек и кота Мишку, которые в деревне звали Бандитом. Да и на дом, где все блестело. Дом большой был, вместе с дедом строили, добротный. Много кто купить его предлагал, хорошие деньги давал, но как Матвеевна могла продать родные стены, где каждая вещь навевала воспоминания. Вот самовар стоит, из него дед чай пить любил, по старинке, из блюдца да вприкуску с рафинадом. Сервант, откуда сын варенье воровал, думал, что никто не знает, а она регулярно ставила новую банку и театрально сокрушалась, кто ж его съел, мыши что ли. А на стенах фотографии всей, тогда еще многочисленной семьи, мама с отцом, сестры и братья, свадебная, где они с дедом молодые и счастливые. И как вот это все продать, то же самое, что их всех предать. Так и жила Матвеевна, вся в хлопотах и воспоминаниях. Только сын остался у нее, Степушка. 40 годов ему уже было, а весь в делах, работа ответственная. Но и мать не забывал, приезжал каждую неделю, гостинцами баловал. Ну и созванивались часто. Матвеевна хоть и старая была, но не глупая. Мобильный телефон освоила, да и ноутбук у нее был, с интернетом. Степушка постарался. Вначале не понимала ничего особо, а потом наловчилась. И видеосвязь включит, и рецепты новые интересные наищет, чтобы сына вкусным порадовать. А еще Мишка у нее был, еще тот разбойник. Нашла как то под крыльцом комок орущий. Хоть и малое тогда было, но уже наглое. Сразу на стол выпрыгнул да кусок курицы спер, умял в один присест и заснул там же на месте. Посмеялась Матвеевна, да и оставила у себя, вдвоем не так скучно уж будет. За 2 года Мишка в матерого котищу превратился на казенных харчах. Но бабушку свою боготворил. От нее ни на шаг, ну кроме как по весне, когда по кошачьим мужским делам надобно. Одно только расстраивало Матвеевну, уж очень внуков хотелось застать, да не ладилось у Степушки с женщинами. И при должности хорошей, и машина с квартирой имелась, но работа отнимала у него все время. И вдруг однажды позвонил он матери и предупредил, что не сам приедет, а с Лилей. Мол, все серьезно у них, жениться будут. Ох и обрадовалась тогда Матвеевна. Целый день пекла-готовила, чтобы сына с будущей женой встретить. И отлично все прошло, посидели душевно, пообщались. Одно только расстроило Матвеевну, не любила Лиля котов. Мишка подошел знакомиться, потерся ей об ногу, а та брезгливо сапожок одернула, но не пнула, сдержалась. Мишка понял сразу, что не по душе пришелся, повернулся и ушел, гордый. Хотя Степушку всегда встречал с радостью, а тут даже не посмотрел в его сторону. Вернулся только, когда гости уехали. С тех пор Лиля всегда приезжала со Степушкой, а Матвеевна стала замечать не особо приятные вещи. То в шкафу все не так лежит, будто рылся кто, то документы не в том порядке сложены. На себя грешила поначалу, старая уже, может и забыла. Но один раз разговор подслушала, случайно. Рассказывала Лиля Степушке что дом можно продать да за очень хорошие деньги, а ей машину купить да еще много и останется. Но отмахнулся от нее Степушка, ему и в голову не приходило как это, продать родные стены. У Матвеевны тогда на сердце и потеплело, но к будущей невестке стала приглядываться и замечать взгляд цепкий, будто в уме что-то считает да прикидывает. А еще и Мишка Лилю невзлюбил. Паскудил ей страшно, то в туфли новые нагадит, хотя никогда за таким непотребством замечен не был, то плащ издерет когтями или сумку. Ругалась будущая невестка на чем свет стоит. И прибить обещалась, и на трассе выбросить. Но Матвеевна своего любимца всегда защищала, не нравилась ей эта Лиля тоже, но не расстраивать же Степушку, авось все образуется. В тот год зима выдалась особо суровая. Даже Мишка носа на улицу не показывал, все возле котла отопительного жался. А Матвеевна все по хозяйству хлопотала, сынок с невесткой приехать должны, расписались они как раз. Матвеевна плакала тогда от радости, наконец и внуков понянчить сможет. Да в хлопотах споткнулась неудачно, упала и ушиблась. Когда приехал Степушка, с кровати с трудом встала да за бок постоянно держалась. – Знаешь мама, а поехали к нам, к врачу тебя свезем, да и уход будет. На пару дней всего, – предложил Степан. – А курочки как же, да и Мишка, как он тут без меня, – огорчилась Матвеевна. – А курочек мы к соседке пристроит, да и кота вашего тоже. Что тут за 2-3 дня случится, – сразу засуетилась Лиля, – вот прямо сейчас к ней сбегаю и договорюсь, а вы пока собирайтесь. Матвеевна давно у сына не гостила, да и в город выбираться любила, магазины там не чета деревенским. Поэтому и приняла предложение с радостью. Конечно, скучно будет Мишке, но он кот самостоятельный, на пару дней у соседки оставить можно, она его и так постоянно прикармливает, чтобы заходил почаще и мышей ловил. Собрал Степушка все необходимые вещи, документы захватил, а Матвеевна еще и мобильный телефон в карман сунула. Но тут ее как что-то дернуло, не в сумку положила, а во внутренний карман кофты. Лиля прибежала, отчиталась, что кур отнесла, да Мишку в охапку схватила и за двери выскочила. Вздохнула Матвеевна, что даже не погладила, не поговорила на прощанье, да тяжело уже было, каждый вздох болью в боку отдавал. Погрузились и поехали. Мишка не понимал, что случилось. Суета какая-то, еще и эта подбежала, схватила, на улицу зачем-то потащила, на мороз. Но нельзя ж хозяйку расстраивать, оцарапает, опять его журить будут. Ладно, потерпит немного. В сарай вроде тащит, вот что он там забыл. Дверь сарая скрипнула, и Мишка полетел в холодную темноту, даже не поняв, что случилось, и сразу же захлопнулась. – Вот теперь ты за все ответишь, паскуда шерстяная. Сдохнешь, так тебе и надо. Лиля закрыла сарай на замок и побежала в дом. В квартире стояла тишина, но Матвеевна так и не смогла уснуть. Она долго ворочалась с боку на бок. Решила воды попить, приоткрыла дверь и услышала тихий разговор. Не спят молодые, и мешать им не буду, – подумала она, но что-то заставило задержаться у приоткрытой двери. – Ну зачем ей одной такие хоромы, – шипела Лиля, – Ей купим однушку да и все, а дом тот знаешь сколько сейчас стоит? Там коттеджный поселок строится, только за землю кругленькую сумму выручим. – Ну как же, там дом наш, они с батей сами строили, нельзя так, – сопротивлялся Степушка, – Да и не привыкла она к городу, им там с Мишкой сподручнее, просто приезжать и помогать чаще нужно. – Ладно, завтра поговорим. А Мишка… Может и не будет уже никакого Мишки. – Это ты о чем? – Да так, не обращай внимания. Неспокойно стало на душе у Матвеевны. Притворила тихонько дверь да достала мобильный свой. Вот и соседки номер, поздно конечно, но что ж сделаешь, придется людей побеспокоить. Набрала Лизу, долго не отвечали, но все же послышался в трубке хриплый спросонья голос. – Ты сдурела Матвеевна, ночь ноченская на дворе, а ты трезвонишь, – сразу заругалась Лизавета, но потом обеспокоилась, – Случилось что? – Как там Мишка то мой, не сбег подлец? – зашептала Матвеевна, – Беспокойно мне что-то. – Тебя в городе чтоль Альцгеймером прибило? – Лиза была бабой бывалой и на выражения никогда не стеснялась. – Фифа твоя ж сказала, что в город его забирают, вместе с тобой. Цыплаков твоих только принесла, я их в сарай поселила. То что, не с тобой он? – Нет его тут, и не забирали, ты прости меня старую, что поднимаю вас ночью, но сходите ко мне, проверьте, может сбег от Лильки и под дверью ждет. На улице мороз то какой. Не по Божески это, животину на погибель оставлять. – Ладно, сейчас Лешку пну и сходим, но спасибками ты от меня не отвертишься, как минимум наливкой и твоими фирменными пирожками. – Спасибо Лизок, перезвони потом, я ждать буду. Душа не на месте совсем. Матвеевна переключила мобильный на виброрежим и начала при скудном свете уличного фонаря собирать свои нехитрые пожитки. Домой нужно, ох как нужно… Мишке снилась хозяйка. Ее теплые руки, глядящие по голове. – Ну, наконец-то, дождался, подумал он и попробовал мурлыкнуть. А в это время холод медленно, но уверенно сковывал его тело и пробирался под густую шерсть. – Да где эта паскуда шерстяная может быть, – ругалась Лиза пробираясь по глубокому снегу. – Леха, ты светить будешь или дурью маяться, – прикрикнула она на сына. – Да свечу, мать, свечу, – проворчал Леха, – Да и что светить, видишь, следов нету, был бы тут, уже наследил точно. А смотри, вон к сараю старому протоптано, Матвеевна туда не поперлась бы, нет там ничего, глянем? На припорошенной вчерашним снегом дорожке были следы модельных сапожков, вот их точно нельзя было перепутать с дутиками, которые во дворе носила Матвеевна. – Фифа ейная ходила, больше некому, так, открывай давай, – скомандовала Лизавета Лехе. – Мам ты че, как я тебе без ключей открою, замок же. – На гараже тракторной бригады тоже замок был, да нечета этому, то со своими дружками справились же. Мне три литра самогона участковому пришлось отдать за твои творчества. И чего полез то, там до тебя еще все разворовали, – ругнулась Лиза. – Открывай оболтус. Через пару минут замок был открыт, благо в куртке у Лехи имелся запас подручных средств. – Мать смотри, вон у ящиков, вроде он? – Ох тыж… – Лизка крепко выругалась и схватила Мишку – Холодный совсем, и дышит еле-еле. Леха сбросил куртку и закутал в нее кота. – Давай мать бегом домой, отогревать его нужно, а то сдохнет к чертям, Матвеевне расстройство, больно она к нему прикипела, да и хорош подлец, мышей то исправно ловил. За что ж его так, на мороз, на погибель… Матвеевна не выпускала телефон из рук, сердце давило. И тут экран засветился, ну наконец-то. Выслушав рассказ Лизаветы, она решительно включила свет, взяла сумку с вещами, вышла в коридор и стала одеваться. На шум сразу выскочил Степушка. – Мама, ты чего, не понравилось что, так скажи, куда ты мама ночью, нельзя же так, – спросонья бормотал он, не понимая, что происходит. – Ты у жены своей спроси, пусть тебе ответит. Как Мишку сгубить хотела, да не вышло, а что дом хочет продать, то я и так знаю. Подлая она у тебя, и жадная до чужого добра. – Что ты говоришь, мама. Мишка у соседки, у Лизки. Что ты придумываешь? – На, звони, не спят они. – Матвеевна всунула в руки сына мобильный. И такси мне вызови домой, нагостилась уже. – Степа, она все выдумывает! Примерещилось старой спросонья! ¬– Лиля попыталась забрать у мужа мобильный, но он отмахнулся от нее, внимательно слушая, как в трубке матерно ругается Лизавета. Молча завершил звонок. – Не спеши мама, я тебя сам отвезу, – хмуро сказал он и повернулся к Лиле. – А ты… Приеду, поговорим. Дорога ложилась под колеса, в окнах машины мигали редкие огоньки. Только успеть бы, думала Матвеевна. Они успели. Да, Мишку пришлось везти в круглосуточную ветеринарную клинику, но его вытянули, и он до сих пор собирает в свою сторону самые нелестные эпитеты от жителей деревни. Степушка как-то неожиданно сошелся с Лизой, им обоим по 40 и его совершенно не смущает великовозрастный пасынок оболтус. Леха вначале настороженно отнесся к отчиму, но совместные поездки на рыбалку и некоторые приключения (о которых я тактично умолчу), существенно их сблизили. Лиля долго сопротивлялась разводу и всячески пыталась портить жизнь, но потом сдалась и исчезла в неизвестном направлении. А Матвеевна до сих пор живет с Мишкой в своем уютном доме и вяжет детские вещички, хоть и глаза не те. Ведь Лизка существенно округлилась, так что долгожданные внуки не за горами. Автор Кира Рейнер

Старик посмотрел на пса. Пёс лежал на полу, как бы безучастно относясь ко всему происходящему, только щелочки глаз выдавали его бодрствование. — Рем! Пёс поднял голову и вопросительно глянул на хозяина. — Пойдем — погуляем, а то потом, боюсь, сил не будет, — вопросительно сказал старик, сидя на стареньком диване. Рем хлопнув несколько раз тoлcтым хвостом о пол, тяжело поднялся сперва на передние лапы, затем — на задние. Тяжелым старческим шагом, подойдя к хозяину и, глядя в глаза, лизнул его руку. -Пойдем, пойдем! Сам я тоже плохо себя чувствую, но дружок – тебе нужно сходить, да? Сколько раз тебе говорил: дверь открыта, сам пойди – сходи в туалет, нет, меня ждешь. Я понимаю, хочешь, чтобы я двигался. Пёс, еще раз глянув в глаза старика, медленно пошел к выходу, где «хлопнулся» всем телом на стaрый, затертый коврик у порога. Старик, шаркая стоптанными тапками, двинулся следом, опираясь по пути на стену с потертыми, потерявшими весь свой первоначальный вид, обоями. Пройдя к порогу, старик тяжело присел на табурет. Надев стоптанные ботинки, встал, взял палку, стёртую до белизны, , вышел в сени, а затем на улицу. Следом вышел пёс, раскачиваясь спиной и опустив голову. Дверь в дом никогда не закрывалась на замок – что тут брать! Оба доживали свой век: старик – человечий, пёс – собачий. Пёс уже давно бы пoмeр, но не мог оставить человека без своего попечения. Псиные силы были на исходе, он уже прожил все отпущенные ему годы. Но своим собачьим умом он понимал, что нужен этому человеку и думал: «Как этот стaрый человек будет жить без меня? Как он будет один коротать свои стариковские вечера? Кто его разбудит, заставит пройти на кухню, покормить меня и поесть самому. Он ведь не будет есть сам, один, мы всегда кушаем вместе. А не будет есть – он yмрeт». Старик, в свою очередь, понимал, что его земной путь уже закончился, счет жизни идет на недели, если не дни. Но не мог уйти из этого мира, оставив пса на произвол судьбы: «Кто за ним будет ухаживать?, — думал он, — Ведь он никому не нужен! Кому нужен стaрый, почти беззубый пёс? Никому! Его же покормить нужно, выгулять. А сил то уже и нет». Оба понимали друг друга. Старик понимал пса, пёс – понимал старика. По взглядам, по жестам, по молчанию. Старик любил поговорить с псом, Рем внимательно его слушал, иногда согласно хлопал хвостом, иногда поводил бровями, как бы пытаясь вникнуть в суть сказанного. Пёс говорил жестами. Ткнется в руку или ногу старика, лизнет руку, потрется о ногу, ляжет перед ним, как бы говоря: «ну, погладь меня, я же заслужил». Они сочувствовали друг другу, поддерживали друг друга, помогая друг другу пережить одиночество. Пёс не знал поводка и ранее, а сейчас и подавно. Когда они познакомились – пёс бегал впереди, иногда оборачиваясь, как бы спрашивая: «ты идешь за мной?». Потом бежал или шел рядом со стариком, а последнее время шел сзади. Старик родился еще до вoйны. Вместе с родителями чудом выжил в оккyпации. Нeмцы деревню coжгли и, семья пряталась в лесу в сырoй зeмлянке. После вoйны единственным стремлением его было окончить школу и стать вoeнным. Что он и сделал – поступив в вoeнное училище. По окончании училища получил среднее вoeнное образование, специальность техника и звание лейтенанта. А через несколько лет стал старшим лейтенантом запаса, уйдя из aрмии по «хрущевскому» сокращению. Вернулся в родные места. В колхоз не пошел, хотя и звали, уехал в город, где устроился на автобазу – механиком. Работал, штопая, ломающуюся от старости и интенсивного использования, технику. Авторитет с годами заработал, направили учиться заочно в институт на инженера. Пока учился, его инженером и назначили. В 1970 –м наградили медалью «100 лет со дня рождения В.И.Ленина». Он еще подумал: «Боевых наград не заслужил, так хоть за труд дали! И на том спасибо!». Нет, он не имел обиды на власть, за то, что не исполнилась мечта о вoeнной службе, понимал, высшей пoлитике не до маленького человека. Перед пенсией дали еще медаль «Ветеран труда». Эти награды старик приколол на парадный китель с золотыми погонами старшего лейтенанта к имеющейся юбилейной — «40 лет Вooрyжeнных Сил CCCР» . Не обижали его на работе – всегда в передовиках ходил. Квартиру дали — «двушку» в новом, тогда еще, доме. А как стали давать по «шесть соток», так и участок получил в двадцати километрах от города. Машину – «москвиченка» кyпил разбитого и собрал своими руками. Так, что ездить на дачу было на чём. Домик небольшенький построил. А зачем больше? Жить не собирался, так – вырастить чего-нибудь для домашних нужд, да отдохнуть от городского загазованного воздуха. К родителям в деревню ездил, пока живы были. Как yмeрли – окна заколотил, никому дом стал не нужен. Ан – нет! Вот и пригодился. Пригодился для него и пса. Старик не считал, который год он живет здесь, как уехал из города. Вернулся он к родной земле, как жену пoxoрoнил. Квартиру отдал сыну, дочка у мужа жила, ей отписал дачу. Зачем ему теперь одному «двушка», да шесть соток с домиком, а детям — внуков растить нужно. «А и хорошо, — думал он. – Что в городе? Выйти-зайти: на четвертый этаж поднимись, да спустись». Здесь, когда ехал в родительский дом насовсем, на полустанке — остановке «дизель-поезда», он пса и «подобрал». Как того звали — не знал. Назвал Ремом, у соседа так кобель звался. Увидел пожилого, как он сам пса, подошел. Достав из пакета кусок колбасы, покормил. Пёс глянул так, что в сердце защемило: одинок он, как и я. Позвал с собой, тот пошел. Так и добрели вдвоем до дома, стали родительский угол обживать. Много не сделал, так подлатал кое-где, чтобы жить можно было, да трубу почистил, пока силы были на крышу лазить. Огородик завёл, прокормиться, чтоб. Да, на «дизеле» и приехал. На чём же еще было ехать: машина, как сломалась – прогнила, чинить не стал, отдал ребятам из сервиса на запчасти. Сын попросил знакомого, тот кое какие вещи привез. Здоровье всё хуже и хуже становилось. Лeчиться? А что лeчиться, если бoлeзнь старостью зовётся. Да и не любил он к докторам ходить. Дома, раньше, жена чаю с мёдом-вареньем сделает, вечерок попьет, а утром – на работу. Если, что заболит: рука, там, нога – жена опять же чем-то помажет, а то и так: пройдет как-нибудь. Еще из города он уехал, потому, что не мог в квартире без жены находиться, все ему казалось, что сейчас выйдет она из кухни и позовет кушать. А в зале мерещилось, что сидит она у торшера и вяжет детям – внукам, носки – варежки. Любви такой, что с ума сойти у них не было, а вот прожили всю жизнь: друг – дружку не обижая. Старик, опираясь на палочку, вышел со двора, присел на скамеечку у колодца, который еще его дед выкопал. Руки положил на верхушку палки. Пёс прилёг рядом у его ног. — Рем, ты бы сходил в туалет, чего лежишь? Пёс, услышав свою кличку, поднял голову, посмотрел на старика. Он за годы, проведенные вместе, стал понимать слова, интонации и смысл сказанного стариком. Потом положил голову обратно на лапу. — Не хочешь, смотри, — старик вздохнул, глянул вдоль улицы. Улица была безлюдной. Деревня, раньше полная человеческого присутствия, ныне превратилась в череду пустых, постепенно умирaющих домов. «Вот yмрешь, так и не узнает никто, — старик еще раз вздохнул, – нужно Кольке сказать, чтоб заходил, хоть бы через день. Да еще, детям нужно, чтобы сообщили». Старик попытался вспомнить, когда дети приезжали, но не вспомнил. Давно их не было. «А что их винить – у них свои проблемы! Вон автолавка приедет, цены такие, что не знаешь, чего кроме хлеба и кyпить можно! — он начал было возмущаться, но потом успокоился, — Чего возмущаться, разве можно это поправить – нет! Ну и что тогда об этом говорить -думать». — Правду говорю, а Рем? – старик посмотрел на пса. Пёс поднял голову, потом поднялся, подошел к старику и лизнул руку, лежащую поверх палки. Старик прогладил пса по голове, почесал его за ухом. Пёс поднял голову вверх, подставляя подбородок. — А! Как ты любишь, когда тебе внимание уделяют. – Вздохнув, старик продолжил, — А кто ж не любит, когда ему внимание уделяют? А кто тут мне внимание уделит, кроме тебя. Ах, нужно к Кольке сходить. Пошли Рем к Кольке сходим, а? Пошли! Старик встал и медленно, опираясь на палку, двинулся в сторону соседского дома. Всего в деревне, некогда многолюдной, с не одной сотней жителей, обитало сейчас не бoлее десятка. Ближайший к старику сосед – Колька, ровесник его сына, фермерствовал помалу в родном селе: свиней выращивал, да молоком торговал. Корова Колькина была одной на всю деревню, впрочем, как и конь. Еще у Кольки был трактор. Куркуль — одним словом. «Куркуль!? – думал, шагая шаркающей походкой, старик, — А семью, кто ему кормить будет. Вон детей четверо, младший еще в школу ходит, а старшие, кто учится, кто уже работает – неведомо сколько денег нужно, чтобы всем помогать. И мы с женой помогали, выучили детей, на ноги поставили, теперь их очередь своих поднимать, а с меня уже какой помощник». Дойдя до «колькиной» калитки, не заходя во внутрь, крикнул: «Коль! А Коль!» — Счас! Иду! – раздался голос хозяина дома, а следом вышел крупный, лохматый, бородатый мужчина средних лет, — Здорово сосед! Помощь нужна? — Да, как тебе Коля сказать… Помощь – не помощь. Ты, Коль, заглядывай ко мне иногда, ладно? А то мало ли что. — Что пoмeреть боишься? — Да, нет! Пoмeрeть я не боюсь. Это не страшно – лёг, да пoмeр. Лежать не пoxoрoненным боюсь, ты уж, Коля, если что: моим сообщи, да помоги им тут. Родительский погост рядышком, грoб в сарае стоит, денег я оставлю, ладно? — Да, ладно, дед, ладно тебе! Ты что? Рано тебе еще – живи! Ты вон с другом своим неразлучным – псом, живёте здесь и мне веселее, на этом конце только мы с тобой и остались. Да! Дела! — Вот и спасибо, Коля! Давай – прощай, пошёл я. И старик, сопровождаемый псом, медленно пошёл к своему дому. Возле колодца остановились. «Водички нужно набрать свеженькой, — подумал старик и стал опускать ведро, — как раньше легко вытягивал из этого колодца по несколько вёдер воды, а сейчас – руки уже не держат. Выкрутить, то выкручу, а вот достать ведро – тяжко. Ладно, расплескаю, да полведра, как-нибудь вытащу». Старик сходил в дом, принес ведро, вылил дрожащими руками, едва попадая воду струей из ведра в ведро. Опираясь одной рукой на палочку, другой, неся ведро, зашел в дом. Первым делом налил воды в миску пса. — Рем! Иди, попей свеженькой воды, иди. Вот молодец! Пёс, расплёскивая воду, выхлебал всю миску и посмотрел на хозяина. — Еще? Еще захотел? Жарко тебе, дружок? Жарко! Налив еще миску воды, старик поставил ведро на лавку, набрал кружку воды, присев у стола на табурет, выпил, осторожно глотая, всю кружку. «Хорошая здесь вода! Нигде нет лучше воды! И места здесь хорошие. А вот чего люди не живут? Чего не живут? Нынче на земле не заработаешь, да и раньше… Колхозные трудодни, да пенсию 13 рyблей! Как мои родители работали – работали… Эх!, — горестные мысли начали растекаться в голове старика, — начал с хорошего, а закончил? А спроси у родителей: хорошо ли жили, ответили бы – хорошо! А сам то, как жизнь прожил? Хорошо – по совести! Ну вот! Ладно… Нужно пса покормить!» Старик встал, подошел к шкафу, открыл и оценил возможности. Хлеб, масло, крупа, тарелка каши со вчерашнего. Сейчас себе, да псу погрею — поедим. Подбросив в печку пару щепок, да кусок деревяшки, старик развел огонь, в доме сразу потянуло дымком и уютом. Поставив на конфорку сковородку, бросил туда кусок масла и вывалил кашу. Помешивая, размышлял, стоит ли варить еще на завтра или нет. «А будет ли завтра?», — подумал старик. Сняв сковородку, вместо которой поставил ведро с остатками воды. — Рем! Иди поешь кашки с маслицем. Пёс ткнулся носом в миску, лизнул кашу и лёг рядом. — Чего ты? Не нравится, да? Тебе, небось, как и мне — мясо уже и нельзя. И мне что-то не хочется. Да и нехорошо что-то, как-то нехорошо. Нужно собираться. Тяжело ступая, вышел из кухни в зал, посмотрел в «красный» угол, где висела старая икона, которую бабушка вынесла из дома перед тем как фaшисты дoм coжгли. «Как ты меня примешь, Господь? — мысленно спросил он Всевышнего и мысленно же продолжил, — Никого я не yбивал, не вoрoвал, жене не измeнял, чужого не хотел, ни с кем не враждовал, жил вроде по совести. Извини, что в церковь не ходил, свечки к иконам не ставил. Так там правят такие же люди, как и я. Как-нибудь примет. Время пришло. Пришло время. Нужно собираться. Кольку я предупредил. Пора!» Раздевшись догола, шлепая босыми ногами, старик прошел на кухню снял с огня ведро и вылил воду в тазик. Потрогав воду, решил, что пойдёт. Прямо на кухне помылся весь с ног до головы. Вытерся стaрым дырявым полотенцем. Вернулся в зал, достал из шкафа парадный мундир, отстегнул медали и положил их на стол. Провел по ним рукой, вроде как погладил, или вспомнил что. Рядом с медалями положил деньги, что копил «на cмeрть». Надел чистое белье, затем рубашку, галстук и мундир, новые туфли. — Ну, что Рем! – сказал он псу, — Ухожу я, прощай! Потрепал собаку за холку, погладил шерсть. Прижал голову пса к себе, вдохнул собачий запах, как будто хотел его запомнить, поцеловал в лоб. После прощания с Другом, старик лёг на диван, сложил руки на грyди. Посмотрев в потолок, глубоко вздохнул и зaкрыл глаза … Пёс, все это время наблюдавший за Другом, почувствовал, что остался один и больше ничего не держит его на этой земле. Подойдя к старику, лизнул его руки, понюхал тело, лёг на пол. Положив голову на лапу, тихонько заскулил. А потом, с трудом подняв голову вверх, чего никогда в жизни не делал: завыл, протяжно с хрипом. Замолкнув, еще раз искоса посмотрел в сторону неподвижно лежащего старика, глубоко вздохнул, положил голову между лап и … ceрдце его остановилось. Автор: Александр Муровицкий

НЕ НУЖЕН Гена выбрался из-под коробок. Тело нестерпимо ныло. Совсем старый стал, сил никаких не осталось. Он сделал несколько наклонов, стало полегче. Уже опускались сумерки, а значит, пришла пора пройтись в поисках пропитания. Он совсем недавно нашел это местечко. Видимо, раньше здесь кто-то жил, потому что место из коробок было укреплено основательно. Даже сверху какое-то подобие пленки укрывало от дождя. Одно было непривычно, слишком уж на виду он находился. Дома стояли так, что его место получалось в самом углу двора, но все подъезды смотрели на него. Одно успокаивало — людям сейчас некогда. Бегут, спешат, соседей своих не знают, так что и до него никому дела не будет. Он сразу двинулся к помойке. Издалека заметил, что сбоку на ограждении висит пакет. Гена с благодарностью улыбнулся. Снова ему передачу оставили. Он осторожно взял пакет — так и есть. В одноразовом контейнере картошка, две сосиски и половинка батона. От Насти. Он вспомнил, как познакомился с ней. *** В тот день на улице было тепло. Весеннее апрельское солнышко припекало, и Гена с удовольствием подставил ему свою больную спину. Он издалека заметил собачью свадьбу. Обычно бродячие собаки в многолюдный двор не заходили, но сейчас они все были агрессивными и забежали случайно из-за того, что постоянно дрались. Время было раннее, обычно по утрам во дворе никого не бывает. И тут он услышал детский крик позади себя. Гена обернулся, увидел девочку лет пяти, которая забралась на скамейку и с ужасом смотрела на приближающую свору. Собаки услышали крик и переключили на нее свое внимание. Думать было некогда. Он схватил палку, на которую опирался, и побежал туда. Он до сих пор не понимал, откуда в нем столько силы взялось. Одна собака уже прыгнула на скамейку. Гена махал палкой направо и налево, чувствовал, что ногу пронзила боль — цапнула собака, потом и руку, но к ним уже бежали люди из подъездов. Собак разогнали, мама девочки рыдала, обнимала ее и благодарила его. Народ шумел, но на него посматривали с опаской. Гена не выдержал: — Да не смотрите вы так, не заразный я. После пожара это. После того, как он когда-то чуть не сгорел в машине, лицо и руки выглядели страшновато. Он встал и, прихрамывая на покусанную ногу, побрел к своим коробкам. Какая-то женщина сказала: — Некрасиво вышло. Человек помог, а мы... Кто-то откликнулся: — Я сейчас снесу ему пару курток, и одеяло у меня лишнее есть. Еще кто-то за едой пошел. Гена помнил, как он удивился, когда жильцы всего ему натащили. А вечером пришла та женщина с девочкой. — Меня Настя зовут, а дочку Лиза. Мы только переехали, Лиза попросилась во двор. Я и отпустила, мне в окно хорошо ее видно, у нас первый этаж, а вот собак пропустила. Я только, когда крик ее услышала, увидела их. Спасибо вам большое! Можно я посмотрю, где вас укусили? У меня с собой все есть. Она промыла ему раны, забинтовала и оставила таблеток. Настю он практически и не видел больше, а вот с Лизой часто разговаривал. После того случая он не чувствовал никого негатива от людей, частенько сидел на самой крайней лавочке. Все-таки удобнее, чем на ящиках. *** Как-то девочка, устроившись с ним рядом на скамейке и поделившись конфетой, сказала: — Скучно в этом дворе. Мальчишки в войнушку играют, а мне даже пирожки печь не из чего. Он вначале не понял, про что она, потом догадался: — Ты про песочницу, что ли? — Да. Вот в том дворе, где мы раньше жили, у нас была песочница, а здесь нет. Гена подумал, а ведь и правда. Слоняются девочки, и заняться им нечем. Через день он уже таскал доски от недостроенного дома. К нему подошла Сергевна — глаза и уши всего дома. — Что это ты, решил весь хлам во двор переносить? — Ну, что ты, Сергевна, просто детишкам заниматься нечем, песочницу хочу сделать. Только вот ни гвоздей, ни краски. Ну, придумаю что-нибудь. Та удивилась. — Никак и правда, песочницу? Гена обрисовал ей, как все будет выглядеть, даже начертил. — А песок-то где взять? — Так вон, на стройке брошенной, там песка этого полно, только с камнями он. Просеять надо. Сергеевна ушла, а вечером пришла уже с целой делегацией таких же старушек, как она сама. — Ген, мы тут вот скинулись. И на краску хватит, и на гвозди. Ты только не пропей! — Да не пью я, девоньки. Через два дня каркас был готов. Ребятишки сновали вокруг него, как птички. А к вечеру, когда он принес первое ведро песка, неожиданно появились и помощники в лице пап. Еще через день Гена любовался на свое творение и думал, как бы старушек на покраску скамеек раскрутить. Но Сергевна пришла к нему совсем с другим предложением. — Гена, а документы у тебя какие есть? Он насторожился. — Нету, давно уж. — А сам-то откуда? — Эх, Сергеевна, если бы я помнил, то все бы тебе рассказал, и не жил бы, как пес... — Вот оно, значит, что... Вот что, Гена, зять у меня есть. Ни сшить, ни распороть. Толку от него ноль, а работает он каким-то начальником у дворников. Хочешь, поговорю с ним, будешь двор в чистоте держать, да все хоть какую копейку получать. К тому же, должен он тебе комнатуху выделить. Прошлый дворник жил вон там — как в подвал идти, комнатка с окошком. — Как же он меня без документов устроит? — А как хочет, так и пускай устраивает, а то я ему райскую жизнь-то сделаю. *** Спустя месяц Гена заселился в комнату. Не дворец, конечно, но тепло, сухо, и даже раковина с унитазом есть. Сергеевна окинула комнату взглядом и повернулась к зятю. — Ты мне скажи, он спать на чем должен, а есть? Вот ты у тещи живешь, тебя что, теща на полу кормит? Мужчина вздохнул: — Анна Сергеевна, ну что еще вы от меня хотите? И так на преступление должностное пошел... — Это я на преступление пошла, когда согласилась дочку за тебя отдать! Иди уже отсюда, непутевый! Зятя уговаривать не пришлось, и он быстро скрылся. Сергевна повернулась к своим спутницам: — Ну, что, бабы, помочь надо. К вечеру у него был старый диван, стол, стул, электроплитка, кастрюлька, и много всяких полезных вещей, которыми он много лет уже не пользовался. Гена с энтузиазмом взялся за работу дворника. Вот уже десять лет он скитался и не видел человеческой жизни. А до этого еще пять лет в тюрьме провел, о чем никогда никому не рассказывал. Да и сам старался забыть все, что было связано с прошлой жизнью. Нет ее больше. *** А через несколько дней в дверь его каморки постучали. На пороге стояла плачущая Лиза. — Что случилось? — Там, там... Там котенок… Оказывается, бездомный котенок залез на молодую рябинку и пищал, не умея спуститься. Рябинка-то была чуть побольше двух метров, но для Лизы, как и для котенка, это было настоящее большее дерево. Гена осторожно нагнул ветку рябины, не без труда отодрал испуганного котенка, и тот сразу же всеми когтями вцепился ему в руку. — Ну что ты? Что ты боишься? Не обижу… Лиза сидела на его старом диване и наблюдала за тем, как котенок жадно пьет молоко, которое ему налил Гена. — Что же мне с тобой делать? Лиза посмотрела на него. — Ты же не выкинешь его? Правда? Гена посмотрел на Лизу и вздохнул: — Ну конечно нет. Так в его каморке появился Рябиныч. Такое имя ему дала Лиза, и Гена согласился. *** Зима пролетела незаметно. Сергевна, по документам дворник, исправно приносила ему небольшую зарплату. Правда, Гена и без зарплаты прожил бы: жильцы частенько ему приносили то одно, то другое. Но зарплата помогала содержать прожорливого Рябиныча, который из маленького комочка уже превратился в большого кота. В каморке он себя чувствовал замечательно. Иногда ходил на улицу, но зимой ему это очень не нравилось, поэтому Гене пришлось даже разориться на лоток. *** Гена позвонил в дверь квартиры Насти. Лиза его не навещала уже несколько дней, да и во дворе он ее не видел — и начал беспокоиться. Дверь сразу открылась. Настя выглядела усталой. — Гена, проходите… — Настенька, а Лиза где? — Заболела. С температурой уж третий день. А мне на работу нужно, там тоже все болеют. Он прошел в комнату к девочке. Она вся горела, но Гене улыбнулась. — Ты побудешь со мной? Гена растерянно посмотрел на Настю. — Если мама не против… Настя была не против. Она оставила дочку на Гену и убежала на работу — только на три часа, потом подменят. Лизе стало полегче после лекарства. Гена сидел рядом на стуле. — Гена, а у тебя была семья? — Была, конечно. Жена, которую я очень любил, сын, невестка. Внучка они собирались родить. И дом у меня большой был. — А как звали твою жену? — Вера… — А почему ты ушел от них? — Так уж получилось… Расскажу тебе. Я машину новую купил. А погонять всегда любил. И вот, решил опробовать, мальчишек соседских с собой взял. Жена моя, Вера, не пускала, как чувствовала. Мы даже поругались тогда, я видел в зеркало, что она плакала, но не остановился. Мы быстро ездили, пацанам нравилось очень, а уж когда домой собирались, бах! И колесо лопнуло. И мы прямо в столб… Я пока ребят вытаскивал, машина рухнула, придавила меня и загорелась. Лиза смотрела на него огромными глазами: — Они погибли? — Нет, слава богу... Никто не умер, но побились. Я долго в больнице лежал, а потом… Посадили меня. В тюрьме многое передумал. И решил, что теперь я не должен портить жизнь своей жене, сыну, внучку. Зачем им такой дед? Страшный, обгорелый, да еще и после срока. Я и ушел. Прямо из тюрьмы ушел — выпустили меня раньше, за примерное поведение. — Но, ведь они, наверное, горевали, искали тебя. — Искали, знаю. Только не нужно. Я точно знаю, что им без меня лучше. И ты мне пообещай, что никому не расскажешь мою тайну! — Не расскажу, Гена! Честное слово. Гена обернулся. Как будто шорох какой у двери? Нет. Показалось. А Настя стояла за дверью и молилась, чтобы он не вздумал посмотреть. Выждала минут десять, прокралась к двери, хлопнула. — Ну, как вы здесь? Гена встал: — Все хорошо. Лизе, по-моему, лучше. Я пойду, а то кот мне там все разнесет. *** Начало лета было теплым, вечером во дворе собиралось много жильцов. Гена давно уж стол смастерил тем, кто любит в «козла» постучать, а сейчас с Сергевной спорил: — Ген, ну почему именно сюда? — А куда? Тут машины ездят, тут разрастется — мамочкам с колясками мешать будет! — Ой, ну почему ты всегда прав? Даже противно.. Гена улыбнулся. Рядом с ними стояла Настя — она купила сегодня большой куст с красивыми листьями. Вообще, как Гена взялся за двор, каждый старался тоже что-нибудь внести в обустройство. Так весной появились три красивых клумбы с цветами, качалки для детей. — Гена! Никто и не заметил, как во двор въехала машина. Из машины вышла пожилая женщина, мужчина, видимо ее сын, и молодая женщина с маленьким мальчиком на руках. Они долго осматривались, а потом увидели Гену. Гена вздрогнул, посмотрел недоуменно на Настю, на Сергевну, и стал медленно оборачиваться. Наконец, он повернулся. — Вера… Он вдруг стал падать. Настя попыталась подхватить его, но тут подбежал мужчина, который был в компании приехавших. — Папа! Он подхватил Гену и осторожно посадил на землю. Гена плакал. Он смотрел на сына, на Веру, которая, держась за сердце, шла к нему. — Что же это… Откуда это... Господи… Вокруг них собирались люди. Все уже поняли, что Гену нашла его семья, многие плакали. Вера присела рядом с Геной. — Что же ты? Мы столько лет искали тебя, столько слез пролили. Как ты мог подумать, что не нужен нам? Они обнялись и плакали, сидя на земле. *** Вечером Гена уезжал. Попрощаться с ним вышли чуть ли не все жильцы. Лиза плакала, но Гена клятвенно пообещал ей приезжать в гости. Подошел к Насте: — Значит, не почудилось мне тогда? Слышала ты все? Она кивнула. — Спасибо тебе… ты оказалась мудрее меня... Сын открыл дверь в машине. Но Гена не садился, все искал кого-то глазами. — Пап, ну ты чего? — Подожди, сынок. Друг у меня тут, я его оставить никак не могу. — Ты не про этого? Если про него, так он уж минут пятнадцать в машине дрыхнет. Гена удивленно глянул в машину. Растянувшись на задней панели, на Гену с прищуром смотрел Рябиныч. Потом он зажмурился и продолжил смотреть сны. Гена улыбнулся, окинул взглядом двор и людей, которые ему стали родными, потом сел в машину. Пора возвращаться к семье! Автор рассказа: Ирина Мер

Лялькину все обижали. Может, потому что внешность была невнушительная, может, потому что не умела адекватно ответить, а может, просто слишком нежная натура – кто его знает? Но вот ведь какая штука: если где какая агрессия в воздухе витает – обязательно высмотрит Лялькину и тресь ее по голове! Ну, не по-настоящему, а так, морально… Но все равно – больно же!!! И начальство ее все время в жертвы выбирало, и подруги предавали, и коллеги подставляли, и даже трамвайные хамы безошибочно выделяли ее из толпы и отрывались по полной. Лялькина же обычно губу закусит, обиду проглотит и только подумает: «Ай, чтоб тебя…». Но вслух – ни-ни! Сама Лялькина искренне считала себя существом безобидным, белым и пушистым, старалась ко всем относиться доброжелательно и злом на зло не отвечать – неприлично это и не к лицу воспитанной даме. Но ядовитые стрелы агрессии, которые в нее метали, попадали в цель и застревали в ее нежной душе, и вот накопилось их столько, что стала Лялькина болеть. Видимо, концентрация яда превысила все предельно допустимые нормы. Так что к 36 годам нажила себе Лялькина болезнь сердца, гипертонию и даже легкий инсульт перенесла. И погибла бы Лялькина в самом расцвете своей жизни, если бы не случай. Ехала она однажды с работы и попала, как обычно, в переплет. Толстая тетка мало того что ей на ногу наступила, колготки сумкой порвала, так еще на нее же и вызверилась: — Растеклась тут на весь салон, думаешь, одна едешь, что ли??? Совсем обнаглели! Посторонись, пропусти пенсионера союзного значения! Лялькина, как обычно, вспыхнула и промолчала. Хотя это было очень даже обидно и несправедливо. — Садись, деточка, тут место есть, – дернула ее за рукав другая бабуся. — Давай, я подвинусь! Лялькина не стала протестовать, села – это потому что у нее от переживания голова закружилась. — А зря ты так подумала, деточка, – доверительно шепнула ей бабуся. — Твое к тебе же и вернется, разве не знаешь? — Что подумала? – не поняла Лялькина. — «Чтоб ты треснула», – хихикнула старушка. — Оно, конечно, может, и весело, но зачем тебе такое счастье? — Что вы такое говорите? – пролепетала Лялькина, густо краснея: дело в том, что именно это она и подумала в адрес противной тетки. Но не вслух же? Откуда старушка тогда узнала? — А я мысли читать умею, – с удовольствием сообщила старушка. — Мысли? Это вы ясновидящая, да? – в полном смятении забормотала Лялькина. — Да ну, скажешь тоже! Никакая я не ясновидящая, а просто наблюдательная. Поживешь с мое, опыта наберешься – тоже научишься. Это же просто! Вот сейчас: ты вспомнила, как сегодня про начальницу подумала: «Чтобы тебе морду перекосило». Она у тебя, конечно, форменная жаба – не спорю, но ведь все равно, себе дороже выйдет, если тебе самой лицо перекосит? — Да почему же мне перекосит? – не выдержала Лялькина. — Я же не себе такого желаю? — Разницы нет, – уверила ее странная бабуля. — Это ж Закон Отражения, нешто не слышала никогда? — Не слышала, – призналась Лялькина. — А что за закон такой? Нам в институте этого не преподавали! — Ох, молодежь, молодежь, – покачала головой бабка. — Образование у вас, может, и высшее, а вот понимания никакого, ей-богу! Самого простого не знаете. И про Зеркало Мира небось не слышала? — Нет, – еще больше усовестилась Лялькина. — Откуда же мне? — Ну, так и быть, расскажу! Слушай сюда. — Да, пожалуйста, – обрадовалась Лялькина. — Значит, так. Ты существо доброе, безответное, ко всем с добром и открытой душой, но почему-то все, кому не лень, на тебя нападают, только успеваешь агрессию отражать? Верно угадала? — Ну, не все, – смутилась Лялькина. — Хотя, в принципе, много кому не лень. Только и успевай отражать, это вы правду говорите. — Не думала, почему так? — Ну, думала… Только так и не поняла. Почему с другими такого не происходит? Почему я агрессию притягиваю, как громоотвод молнии? — Да потому что в тебе этой агрессии полным-полно, под самую завязку, – торжествующе объявила бабуся. — Во мне? Но я никого… никогда… ни за что… – Лялькина аж задохнулась от такой несправедливости. — Тихо, тихо! Не надо так бурно реагировать, детка. Вот в тебя злые недруги стрелы черные мечут – как думаешь, попадают они в цель? — Еще как попадают, – всхлипнула Лялькина. — Все сердце изранено! — Ай-ай, такая молоденькая, а сердечко, гляжу, уже насквозь больное, – посочувствовала прозорливая бабка. — Так я и говорю: вся агрессия в тебя попадает и в тебе застревает, а выпускать ты ее не знаешь как, все в себе держишь. А все потому, что мечом ты махать не умеешь, а щита у тебя достойного нет. Никаких у тебя доспехов! Нечем тебе агрессию отражать! — Меча? Щита? Бабушка, да вы о чем? – удивилась Лялькина. — 21 век на дворе! Какие доспехи? — Невидимые, – гнула свою линию бабуся. — Такие доспехи завсегда у человека иметься должны, они наследные, по роду передаются, из поколение в поколение, да времена теперь такие наступили – растеряли мудрость веков, деткам в наследство теперь все больше завещают квартиры да машины, а о самом главном-то и позабыли! — Какое наследство? О чем позабыли? — Как ты думаешь, почему им всем удается тебя обидеть, а им хоть бы хны? — Потому что я не могу себе позволить опускаться до их уровня! – с достоинством ответила Лялькина. — Я же человек интеллигентный, цивилизованный. А они… дикари какие-то! — Вот пока ты интеллигентно пыхтишь, дикарь уже в тебя стрелу выпустил! У него-то и щит есть, и меч, и колчан со стрелами – он же агрессивный, да и опыт у него! Потому и попадает в тебя точнехонько, без промаха! А если бы у тебя щит был, тогда что? — Ну, отскочила бы стрела от щита, – подумав, предположила Лялькина. — Верно говоришь! Так вот, я тебе сейчас такой щит подарю. — А удобно? – засомневалась Лялькина. — Может, я его у вас куплю? — Я не продаю. Я просто так, задаром отдам. Мне не жалко! — Ну, давайте, спасибо большое, – согласилась Лялькина, раскрывая сумку. — Да не в сумку клади, а в голову! Говорю же, незримый он! — А, ну ладно! Я вся внимание. — Так вот, все очень просто. Сначала надо тебе поведать легенду про Зеркало Мира. А история такая: когда-то, в незапамятные времена, Боги создали волшебное зеркало, чтобы весь мир в нем отражался. И каждый человек, посмотревшись в это зеркало, мог увидеть, что он подобен Богам, и познать все тайны мироздания, все взаимосвязи и механизмы. Боги завещали это зеркало людям, и долгое время оно хранилось на земле и помогало людям быть чище, лучше, добрее, и помнить, что все они – частички Единого Целого. Не было тогда ни войн, ни раздоров, ни противостояния – разве станут части Целого против друг друга выступать? Нет, как и левая рука против правой не станет бороться. Люди тогда желали друг другу только добра, потому что это сразу на всех отражалось, и на тебе тоже. «Здравствуйте», «спасибо», «будьте здоровы», «всего хорошего» — это же еще с тех пор традиция идет… Но однажды зеркало разбилось. Никто не помнит, почему так произошло. Может, небрежно хранили, может, бес попутал, а может, катастрофа какая приключилась – нам о том неведомо. А только разлетелось Зеркало Мира на миллионы мелки осколков, и каждый из них теперь уже не мог отражать Единого Целого, а отражал только маленькую часть. И растерялись люди: перестали они целостность ощущать. Стали они мнить о себе разное – то, что одни лучше, а другие хуже, и то, что надо бы у других осколки отобрать – тогда свое зеркало больше получится. Так и додумались до ссор и распрей, до войн за место под солнцем. А потом одни объявили себя наследниками Богов, а других стали считать низшими, недостойными. И стали они желать друг другу зла: «чтоб тебя приподняло и шлепнуло», «да провались ты», «будь ты проклят»… Но не понимали они, что хоть зеркало и разбилось – а Закон Отражений по-прежнему действует. И гласит он, что если ты другому что-то послал, оно к тебе и вернется, на тебе и отразится. Хорошо еще, что не буквально такие пожелания сбываются, а то бы человечество себя за неделю извело! Но все одно – содержится в таких словах жгучий яд, и добра от него не жди. Отравленные стрелы летят во все стороны и разят всех, кто под них попадает. Вот такая легенда… — Ну, замечательно, – в замешательстве проговорила Лялькина. — Но я-то при чем? Почему кто-то эти стрелы ядовитые мечет, а я как мишень? — А ты не поняла? – удивилась бабуся. — Да проще простого! Ты ж, детка, такие же мечешь, только молча! Думаешь, если воспитанность соблюдаешь, вслух не говоришь, так и все, белая и пушистая? Как бы не так! Ты тоже целостности не ощущаешь, противопоставляешь себя другим. Ты хорошая – они плохие, да? А они то же самое про тебя думают. Вот так и отражаете друг друга. Замкнутый круг! — И что же мне делать, я никак не пойму? – прохныкала Лялькина. — Вслух, что ли, говорить все, что я о них думаю? Такой же хамкой заделаться? Не хочу я так! — И не надо. Есть способ! — Какой? Какой? – заинтересовалась Лялькина. — Тот самый щит, о котором я тебе битый час толкую. Все просто: тебе гадость какую скажут или сделают, а ты, вместо того, чтобы ядом наливаться, мысленно пожелай себе чего-нибудь хорошего и добавь: « и вам того же». Вот и все! — Это как? – напрягла мозги Лялькина. — Что-то не пойму я… — Да очень просто! Вот хочется тебе сказать «чтоб ты провалилась», а ты подумай «чтоб тебе жениха хорошего найти!». Да с сердцем так подумай, энергично! Сама хочешь, небось, жениха-то? — Это к делу не относится, – смутилась Лялькина, которая действительно числилась в незамужних и жениха ой как хотела. — А вы лучше скажите, раз мы части Единого Целого, почему одни люди хорошие, а другие… не очень? Ну, просто даже злые? — Потому что каждый в своем осколке видит малую толику Целого. А в Едином Целом – в нем ведь всего понемногу есть. Это как в хлебе. Если дрожжи, вода, соль и мука по отдельности – невкусно, и есть не станешь. А если все смешать да выпечь – вкуснятина, за уши не оттащишь. — А мой дедушка то же самое про бражку говорил, – заулыбалась Лялькина. — Ну вот видишь, значит не одна я мудрость тебе передаю, – засмеялась и бабулька. — Ты попробуй, попробуй! Все быстро меняться начнет, вот увидишь! — Ага, а если я пожелаю хорошего, а человек еще больше обозлится? – вдруг обеспокоилась Лялькина. — Вдруг он ни во что хорошее и вовсе не верит? — Ну и пусть не верит. Ты же не для него стараешься, а для себя. Говорю тебе – желай хорошего, оно к тебе и вернется, по Закону Отражения. Это самый лучший в мире щит, ты уж мне поверь. А то сидишь, думаешь: « Вот старая, из ума выжила, сказки какие-то рассказывает». — Я… Я не… – залепетала Лялькина, которая действительно что-то такое подумывала. — Да ладно, я не обижаюсь, – добродушно махнула рукой бабуся. — Если б я мысли чужие слышала да еще и обижалась, давно бы рассыпалась от горя. Иногда люди такое думают, что хоть святых выноси! — Трудно, наверное, вам, если вы все мысли слышите? — Ничего, я привыкшая. Главное – добра желать, вот и вся наука. Так и живу. Тут бабушке пришло время выходить, а Лялькина на следующей вышла. Шла домой и думала: что это вообще было? И что тут ложь, что правда? А может, бабуська и впрямь вовсе из ума выжила по старости лет? Но тут она спохватилась и выбросила из головы эту мысль: а что если по Закону Отражений к ней вернется, что же ей, из ума теперь выживать? Нет уж, спасибочки! И, как назло, у подъезда столкнулась с Егоровной, местной скандалисткой, которую все соседи боялись и недолюбливали, а уж связываться с ней и вовсе избегали. Поговаривали даже, что она – энергетический вампир и живет за счет высасывания чужой энергии, и Лялькина с этим была горячо согласна. Ее – так каждый раз высасывала. — Ага, тебя-то мне и надо! – трубно провозгласила Егоровна. — Это твоя кошка мои цветочки перекопала? Я ее на живодерню сдам! А тебя к ответственности привлеку! Прежде Лялькина обычно замирала перед Егоровной, как кролик перед удавом, позволяла выжать себя как лимон, а потом бежала домой плакать, но тут она вспомнила науку своей старенькой попутчицы, закон отражений, и… — Будьте здоровы, Егоровна, – внятно сказала Лялькина, не сбавляя скорости. Егоровна сначала замерла, а потом уперла руки в боки и возвысила голос: — Здорова, говоришь? Да ты издеваешься, что ли? С вами тут вообще рехнешься, какое здоровье??? «Чтоб ты облезла, – привычно хотела подумать Лялькина, и тут же, спохватившись, переиграла. — Чтоб ты расцвела и заколосилась!». Мысль показалась ей такой забавной, что она даже хихикнула. Егоровна продолжала голосить, уже за спиной, а Лялькина спокойно вошла в подъезд и поднялась к себе в квартиру. — Надо же, не пробила! – в полном изумлении проговорила она, пялясь на себя в зеркало в прихожей. — Слышь, Егоровна! Не пробила ты меня! Действует щит, действует! На следующий день Лялькина испробовала щит на работе – и там все получилось! Начальнице Лялькина пожелала счастливого отдыха на Багамах, коллеге-змеище – хорошо оплачиваемой работы, вредному клиенту – крупный выигрыш в лотерею. К концу рабочего дня Лялькина пребывала в замечательном расположении духа. Стрелы, истекающие ядом, до нее просто не долетали!!! А в скором времени ехала посвежевшая и помолодевшая Лялькина в автобусе, и на какой-то остановке вошла та самая бабища с сумкой, которая когда-то нанесла урон лялькинским колготкам (о боже, как давно это было!!!), зато принесла судьбоносную встречу с волшебной бабулькой. Теперь бабища прицепилась к мужчине интеллигентного вида, который попался ей под горячую руку. Мужчина бледнел, краснел и, по всему, с трудом сдерживался, чтобы не вступить в перепалку. «Чтоб у тебя твой поганый язык отсох, старая ведьма», – Лялькина вдруг поняла, о чем думает мужчина. Э, нет, это было не дело! — «Чтоб у тебя оказался рот, полный рахат-лукума, божий одуванчик», – наспех придумала за него Лялькина и оглянулась. — Молодой человек, идите сюда! – позвала она. — Тут место есть. А мне нужна ваша помощь. Пожалуйста! Мужчина глянул на нее с благодарностью, как на спасительницу, и резво двинулся к Лялькиной. — Садитесь, – пригласила она. — Зацепило? — Еще как, – признался мужчина. — Как я не люблю таких скандальных ситуаций! Но почему-то все время в них попадаю. Прямо проклятие какое-то! — Точно. Проклятие! Но я знаю, как его снять, – загадочно сказала Лялькина. — Вы что-нибудь слышали про Зеркало Мира? А про Закон Отражения? Как, и щита у вас до сих пор нет? Мужчина ничего такого, разумеется, не слышал, но очень заинтересовался. И Лялькиной пришлось пригласить его на чашечку чая, поскольку уже была ее остановка. Они встретились еще раз, и еще… А что было потом – вы уж и сами догадались. Потому что Лялькина к тому времени нажелала частичкам Единого Целого столько хорошего, что это просто не могло к ней не вернуться. По Закону Отражения! Автор: Эльфика

— Бaбушка, представляешь, мы ceгодня на море нашли кольцо золoтое! В песке! Папа случайно руку сунул в песок, а там кольцо! — Да ты что?! — Да, бабушка, не веришь?! — Конечно верю, милая. — И папа его сразу маме подарил! Там даже бирка была! — Бирка?! — Да! Папа объяснил, что скорее всего кольцо как-то из магазина ювелирного случайно закатилось в песок. — В песок?! — Да, бабушка!!! Ну, так он нам и маме объяснил. Что это не с утопленника или не сворованное кольцо! — Ну, если папа так сказал… — Да, бабушка! И сказал, что там таких колец очень много! Мы с Лешкой ещё неделю целыми днями песок этот дурацкий роем! Нам хотя бы одно маленькое колечко найти. — У Лёши прошёл кашель? — Конечно, прошёл. Когда ему кашлять?! Тут знаешь сколько дел?! Как у Джима дела? — Нормально. Что вы там едите? — Бабушка, не переводи тему. Покажи его! Бабушка повернула камеру телефона на собаку. Джим лежал рядом и внимательно слушал диалог. — Вот. Поздоровайся, Джим. — Бабушка, а почему он грустный такой?! — Нормальный он, милая. — Нет! Я же знаю, какой он нормальный! Джим!!! Ты чего это там?! Джиму показалось, что он услышал родной и знакомый голос. Он вильнул хвостом. — Ладно, милая, мне пора на дачу собираться. Вы долго ещё там? — Мама хочет еще на две недели остаться. — На две недели?! — бабушка посмотрела на Джима. — Ну да. Нам здесь хорошо! Вот бы ещё кольцо найти… Джим, хочешь кольцо на ошейник?! — Пока, милая. *** — Мам, привет! Лиза сказала, что-то срочное? — Да. Вы когда прилетаете? — Не знаю. Тут хорошо очень. Может ещё пару недель. А что?! — Ничего! Джим не ест ни фига! — Как не ест?! — А вот так не ест. Как вы уехали, только спит и в окно смотрит, а при малейшем шорохе в подъезде бежит к двери и лает. — Вы ему точно тот корм даёте?! — Нет, блин, картошкой сырой кормим! Конечно, тот! — Блин. — Вот тебе и блин. Он похудел, знаешь, как?! — Ну-ка покажи?! Бабушка показала спящего Джима. — Вот. Кожа и кости. — Может, его к ветеринару?! — К какому ветеринару?! Ты нормальный?! Он по вам скучает?! Вас уже месяц нет! Вы его так надолго никогда не оставляли! — Мам, давай так. Я запишу вас к ветеринару. Отведи его, пожалуйста. — Ну, хорошо. *** — Мама, привет! Ну как, сходили? — Ох… Привет. Сходили. Он ветеринара укусил, когда тот хотел его взвесить. Я его удержать не смогла. Намордник пришлось надеть, чтобы УЗИ сделать. — Блин. — Вот тебе и блин. Забился в угол и рычит. Откуда силы взялись, неясно. — Ну а врач-то что сказал? — Грит, кровь надо сдать. Внешне всё нормально. Скорее всего стресс у него. — Почему? — Почему?! Ты ещё спрашиваешь??? — Мама, не кричи! Мы тоже на нервах. — Ой, делайте, что хотите… *** — Мама, привет. Почему так поздно? — Мне кажется, он еле дышит. — Как?! У нас самолёт утром. Мама, успокойся. Не плачь. — Он несколько дней не ест. Раньше хоть чуть-чуть… Кто-то из детей сзади спросил: — Бабушка, а почему ты плачешь? — Милая, Джиму плохо. — Папа говорил…. Ну мы же завтра прилетаем! — Боюсь, что можно… Неожиданно в камере телефона бабушки появилось лицо девочки. — Нет!!! Бабушка, поднеси экран телефона к нему и включи громкую связь! — Милая, он… — Поднеси!!!! Она поднесла телефон к спящей собаке. — Джим, ты меня слышишь?! Мы завтра приедем! Я знаю, что ты на нас обиделся. Ты думаешь, что мы тебя забыли! Джим, слушай меня! Собака привстала. Она внимательно слушала. — Я тоже обижаюсь, но потом забываю. Ну, а какой смысл?! Всю жизнь прожить грустной и обиженной? Пойми, Джим, ты — Зайцев! А Зайцевы, когда трудно и страшно, не унывают. Джим Зайцев, ты думаешь, я забыла, как ты тогда на ротвейлера тупого бросился, когда он на меня кинулся? Ты его меньше в два раза был, но защитил меня! Досталось тебе тогда. И ТЫ ДУМАЕШЬ ПОСЛЕ ЭТОГО Я ТЕБЯ ЗАБЫЛА?! Собака слабо вильнула хвостом. — Джим Зайцев, я прошу тебя пойти на кухню и съесть эти коричневые комочки! Марш на кухню! Собака медленно пошла на кухню и принялась есть корм из своей миски. *** Когда утром они прилетели, Джим простил их. Но не сразу. Минут через пять. Сначала отвернулся, ушел в свой угол, а потом бросился всех облизывать. Грязные же. С дороги. Александр Беccонов