Душевные истории

– Я лекарство выпила. – Тебе в больницу надо. лечение хорошее. Питаться надо по нормальному, а у тебя холодильник пустой. — Тётя Нина, я уже все деньги на лекарство истратила, — на глазах больной выступили слёзы — Ничего не помогает. – Ложись в больницу. – А на кого я Матвейку оставлю?.. – А на кого ты его оставишь, если помрёшь? Тебе ещё тридцати нет, а у тебя ни мужа, ни денег, – погладила больную по голове. – Ладно, не реви! – Тётя Нина, что делать? – Всё, я вызываю врача, – соседка достала телефон. Дозвонилась, всё разузнала. – Сказали: в течении дня. Я пошла. Как приедут, пошли за мной Матвея. Соседка вышла в прихожую, мальчишка вышел следом за ней: – Бабушка Нина, мама не умрёт? – Не знаю. Надо у бога попросить, чтобы помог, а твоя мама в него не верит. – И дедушка Бог поможет? – в глазах мальчишки светилась надежда. – Надо в церковь сходить, свечку поставить и попросить, и тогда он поможет. Всё я пошла. *** Вернулся сын обратно к матери задумчивый.. – Матвейка, ты, наверно, кушать хочешь, а у нас ничего нет. Неси два стакана. Когда он принёс мать разлила в них молоко: – Пей! Выпил, но есть захотелось ещё больше. Мария это сразу поняла. С трудом встала, взяла со стола свой кошелёк: – На пятьдесят рублей. Сходи купи два пирожка и съешь по дороге, а я пока что-нибудь сготовлю. Иди! Проводила сына до двери и, держась за стенку, направилась на кухню. В холодильнике дешёвые рыбные консервы, немного маргарина, на подоконнике пара картофелин и луковица. – Суп надо сварить… Закружилась голова и она обессиленно опустилась на табуретку: «Что со мной происходит? Совсем нет сил. Почти половина отпуска уже прошло. Деньги закончились. Если не выйду на работу, как Матвея в школу собирать? Он ведь через месяц в первый класс пойдёт. Родственников нет, помочь некому. А главное эта болезнь. Надо бы сразу в поликлинику идти. А теперь, если положат, как Матвейка один останется?» С трудом поднялась и стала чистить картошку. *** Есть хотелось сильно. Но мысли мальчишки были о другом: «Мама вчера весь день с кровати не вставала. Вдруг, правда, умрёт? Тётя Нина сказал, надо у дедушки Бога помощи попросить», – он остановился и… повернул в сторону церкви… *** «Уже полгода, как вернулся с войны. Чудом жив остался. Хорошо, хоть сам передвигаться стал, правда, с палочкой. На многочисленные раны по всему телу уже внимания не обращаю. А шрамы на лице?.. Да теперь всё равно, замуж уже никто не пойдёт, – с такими мыслями Никита направлялся в сторону церкви. – Надо за ребят свечки поставить. Сегодня год с того дня, как они погибли, а я… чудом выжил». Двадцать лет назад ушёл в армию. И вот вернулся. Теперь он гражданский, но как невыносимо чувствовать, что ты никому не нужен. Пенсия большая на безбедную жизнь хватит, а контрактных денег, лежащих в банке, ещё на две. Но зачем всё это одному? Возле церкви стояли нищие. Никита достал несколько сторублёвых купюр, раздал им и попросил: – Помолитесь за моих погибших друзей Романа и Стаса! Прошёл внутрь церкви, купил свечи, зажёг их и стал читать молитву, которой его научил батюшка: – Помяни, Господи Боже наш… Крестясь, он произносил слова, а перед глазами, словно живые, стояли его друзья. Когда закончил молитву, просто стоял и вспоминал свою такую нелёгкую жизнь. Этот мальчишка, маленький и худенький, встал рядом с дешёвой свечкой в руке. Огляделся, не зная, что делать дальше. К нему подошла пожилая женщина: – Давай, я тебе помогу! Зажгла его свечку, поставила. – Вот так перекрестись! – показала, как это делается. – И расскажи Господу нашему, зачем ты пришёл. Матвей долго смотрел на образ, затем произнёс: – Помоги, дедушка Бог!.. Мама болеет. Кроме неё, у меня никого нет. Сделай так, чтобы она выздоровела. У мамы нет денежек на лекарство. А я скоро в школу пойду, а у меня даже портфеля нет… Никита, замерев, смотрел на мальчишку. Все проблемы его самого, ещё десять минут касавшиеся такими огромными, стали незначительными и отошли на второй план. Хотелось крикнуть на весь мир: «Люди, неужели некому было помочь, этому пацану, купить маме лекарство, а ему самому портфель». А мальчишка смотрел на образ и ждал чуда… – Пацан, пошли со мной! – решительно произнёс Никита. – Куда? – мальчишка с испугом смотрел на страшного дядю с палкой в руке. – Узнаем, какие твоей маме лекарства нужны и сходим в аптеку. – Вы правду говорите? – Мне дедушка Бог передал твою просьбу. – Правда? – он радостными глазами посмотрел на образ. – Пошли! – улыбнулся мужчина. – Тебя, как зовут? – Матвей.. – Меня дядей Никитой зови. *** …Из квартиры слышались голоса мамы и соседки: – Тётя Нина, она вон сколько выписала и сказала, что лекарство дорогое. Где я столько денег возьму? У меня всего пятьсот рублей осталось. Мальчишка решительно открыл дверь. Голоса стихли. Из комнаты выглянула соседка и испуганно прошептала, глядя на незнакомого мужчину: – Маша, смотри!.. Та выглянула и также застыла в испуге. – Мама, какие лекарства тебе нужно? Мы с дядей Никитой сходим в аптеку и купим. – А вы кто? – удивлённо спросила Мария. – Всё будет хорошо, – улыбнулся в ответ мужчина. – Давайте ваши рецепты! – Но у меня всего пятьсот рублей.. – Мы с Матвеем найдём деньги, – мужчина положил руку на плечо мальчишки.. – Мама, давай рецепты! И Мария подала их. Почему-то она почувствовала, что у этого человека со страшным лицом – доброе сердце. – Мария, ты что делаешь?.. – пришла в себя соседка, когда мужчина с мальчишкой вышли. – Ты его совершенно не знаешь.. – Тётя Нина, мне кажется, он хороший человек! – Ладно, Маша, смотри сама, я пошла!.. *** Мария сидела и ждала своего сына, ушедшего с этим мужчиной. Она даже забыла о своей болезни. И вот дверь открылась, первым вбежал сын, лицо его сияло: – Мама, мы тебе лекарство купили и разных вкусняшек к чаю. В дверях стоял мужчина и тоже, как мальчишка, счастливо улыбался, отчего его лицо казалось не таким уж и страшным. – Спасибо вам! – слегка поклонилась женщина. – Вы проходите, проходите!.. Мужчина попытался разуться, это удалось ему с трудом, чувствовалось, что он сильно волновался.. Прошёл на кухню.. – Садитесь! – произнесла хозяйка. Мужчина сел, завертел головой, не зная, куда поставить свою палочку. – Давайте, я поставлю!.. – поставила её так, чтобы мужчина смог дотянуться. – Извините, но угощать мне вас особо нечем!.. – Мама, мы с дядей Никитой всё купили, – и сын стал выкладывать на стол продукты. – Ой, ну зачем вы! – охала Мария, мысленно отмечая, что добрая половина продуктов состояла из ненужных сладостей. Увидела пакет с дорогой заваркой.. – Сейчас я чай поставлю.. Бросилась заваривать чай. Ей даже показалось, что болезнь отступила, а может, просто не хотелось выглядеть перед мужчиной такой больной. И, словно отгадав её мысли, мужчина спросил: – Мария, вам не трудно, вы вон какая бледная?.. – Ничего, ничего… Я сейчас лекарство выпью. Спасибо вам!… *** Они пили ароматный чай со сладостями, глядя на мальчишку, оживлённо о чем-то говорящего. Иногда их взгляды встречались. Чувствовалось, что всем троим было приятно сидеть вместе за одним столом. Но всё хорошее, когда-нибудь, но заканчивается… – Спасибо, вам!.. – Никита встал из-за стола и взял свою трость.. – Я пойду. Вам лечиться надо.. – Вам большое спасибо! – хозяйка также встала из-за стола. – Даже не знаю, как вас благодарить. Он направился в прихожую, а мать с сыном следом. – Дядя Никита, а вы придёте ещё? – Конечно! Вот твоя мама поправится, и мы все вместе пойдём покупать тебе портфель. *** Мужчина ушёл. Мария убрала со стола, вымыла посуду. – Сынок, посмотри телевизор, а я немного полежу. Легла и заснула крепким сном… *** Прошли две недели. Болезнь постепенно отступила, видно, дорогие лекарства помогли. Последние дни Мария даже работала: в конце месяца всегда аврал, вот её и вызвали из отпуска. Она была этому рада, за эти дни заплатят. А ведь уже август начался, с получки надо сына к школе готовить… …В эту субботу они встали, как обычно, позавтракали. – Матвей, собирайся! Пойдём в магазин. Посмотрим, что тебе к школе нужно. – Тебе денежки дали? – Пока не дали, но к следующей субботе дадут. Я заняла тысячу рублей, на обратной дороге купим что-нибудь из продуктов. Стали собираться.. и тут раздался звонок домофона. – Кто?.. – спросила хозяйка. – Мария, это Никита… Он хотел ещё что-то сказать, но палец женщины уже нажал на кнопку открытия двери. – Мама, кто там? – из комнаты вышел сын. – Дядя Никита! – женщина не могла скрыть радости. – Ура!.. Он зашёл, так же опираясь на палочку, но… как он изменился!.. Дорогие брюки и рубашка гармонировали с модной стрижкой. – Дядя Никита, а я вас ждал!.. – бросился к нему мальчишка. – Я же тебе обещал!.. – поднял сияющие глаза.. – Здравствуй, Мария!.. – Здравствуй, Никита! Этот непроизвольный переход на «ты» удивил и обрадовал обоих. – Вы уже собрались? Идёмте! – Куда? – Мария всё ещё не пришла в себя. – Матвею же скоро в школу!.. – Никита, но у меня… – Я обещал Матвею, а обещание надо выполнять. *** Мария всегда обращала внимания на самые дешевые вещи, в какой бы магазин не заходила. Ведь у неё не было лишних денег, не было родственников, не было мужа. Если не считать того парня из колледжа, который куда-то исчез… И вот сейчас рядом мужчина, который с восторгом смотрит на её сына. Покупает ему всё к школе, не глядя на цены, лишь спрашивая её мнение. Нагруженные, они вернулись на такси домой. Хозяйка бросилась на кухню. – Мария, – остановил её мужчина. – Идёмте, погуляем все вместе! И где-нибудь пообедаем… – Мама, пошли! – бросился к ней сын. *** Этой ночью Мария долго не могла уснуть. Вновь и вновь мелькали картинки сегодняшнего дня. Перед глазами стояли его глаза, полные любви. И сейчас холодный ум, и горячее сердце, словно разговаривали друг с другом: «Он некрасивый и хромой», – категорично произносил разум. «Нормальный он, добрый и с такой любовью смотрит на меня», – тут же ответило сердце. «Он лет на пятнадцать старше тебя». «Ну, и что? Зато они с моим сыном… он словно ему отец». «Ты ещё можешь найти ровесника, красивого и стройного». «Не надо мне красивого и стройного, у меня уже был такой. Мне нужно доброго и надёжного». «Но ведь ты всегда мечтала не о таком муже», – продолжал выставлять свое доводы разум. «А теперь о таком!»… «У тебя так быстро меняются предпочтения?» «Просто я встретила того… Я люблю его!»… *** Их венчание проходило в той самой церкви, где Никита и Матвей познакомились три месяца назад. Никита с Марией стояли перед алтарём, палочки в его руках уже не было, а Матвей, не отрываясь, смотрел на образ того святого, с кем разговаривал три месяца назад. Затем от всего сердца произнёс: – Спасибо тебе, дедушка Бог!… Автор : Рассказы Стрельца. Если Вам понравилась история, Присоединяйтесь к нашей группе, здесь много интересных историй

Дочке у них Олеське, двенадцать лет, Олеговой падчерице тоже двенадцать. Такой возраст, переживает Татьяна, как девочка принимает Олега? Всякое ведь бывает, она смотрит на родную внучку, Олеську уж с ней -то мучается Ирина, никого не признаёт Олеська, это сейчас, а дальше, что будет? Ирина узнала, что Олег приезжает с семьёй, да откуда -то узнала, что хотят девочку оставить, принеслась ноздри раздувает, орёт чтобы Олеську Татьяна к себе взяла. - Она ваша родная внучка, каких-то привечаете, а с родной не хотите посидеть. -Ирина, да как же так? Сама не пускаешь Олесю... -Пусть у вас побудет, я хоть отдохну... И ведь именно тогда ей отдых понадобился, когда Олег собрался приехать, а как она с двумя подростками здесь будет, никто не хочет знать... Приволокла Олеську, та вещи побросала, унеслась к подружкам... Дочка Татьянина, Нина, позвонила, узнала, что Ирина Олесю привезла, в слёзы, мама других детей привечает, вон у Олега вообще, Олеська здоровая, вторая чужая девчонка, а своих родных не берёт... Да никому не отказывала Татьяна Егоровна, просто никто и не спрашивал привезла и дочка своих близнят, а они, шебутные непослушные. Что за дети сейчас пошли? Стыдно Татьяне, родные внуки, а такие...не воспитанные, все трое. Да ещё и чужая девочка, а что она сыну откажет что ли? Позвонил, попросил, редко о чём просит, собрались с Ольгой с женой, поехать отдохнуть на две недели, девочку одну не оставишь, Ольгины родители далеко на севере, оба работают ещё... Конечно, она согласилась. Вот и ждёт с волнением как будет справляться? Всю жизнь в школе проработала, ученики любили и любят её, а поди ж ты, со своими родными внучатами и боится не справится. Олег приехали к вечеру. Ольга в жизни оказалась не такой, как на фото, чуть выше Олега, на каблуках ещё, подумала Татьяна Егоровна рост-то не маленький, без каблуков бы, как раз вместе выглядели. Неужели и в жизни так ходит? Брючный костюм, видно не из дешёвой ткани, туфли опять же, не привычно такое наблюдать, девчонки -то в кроссовках всё бегают, да в тапочках без каблуков. Суровая видно, ну вот, Олежке понравилась, лишь бы не от тоски и одиночества сунулся, словно в омут... Очень уж хочется, чтобы в любви и согласии сын жил, как она, Татьяна с мужем своим, Михаилом, отцом Олежкиным и Ниночки... Пожала руку сноха новая, по - мужски прям, никаких тебе объятий, это Ирка, хоть и шебутная, но душевная, прибежит, слово мам, с языка не слазит, а ведь уже давно, два года как с другим живёт, мальчишку родила от того, а всё мамкает... А эта нет, эта суровая, сухая какая -то. Но, красивая да, на артистку похожа, неужто Олежка на красоту повёлся? А как же душевность? Не красота главное, ну да ладно, бог с ней главное, чтобы хорошо жили. А вот и внучка новоявленная, ну видно, что в мать тоненькая высокая, одно лицо с матерью. Яной представилась, не капризничает, сумку свою сама взяла, стоит ждёт, смотрит выжидающе... Проводила в дом, с сыном обнялись, он вроде застеснялся, наверно перед женой неудобно, она-то вон какая, строгая, серьёзная. Побыли немного, отдохнули и собрались обратно, ночью самолёт. -Олежек, не побыли даже. -Мам, мы из отпуска приедем и побудем, не переживай Ольга с работы прям, мы её забрали с Янкой, она даже не переоделась, ну всё, мам...Если денег не хватит напишешь, я ещё переведу. -Да ты что? Как не хватит, ты что... А Нина с Ириной и не подумали, что детей кормить надо, кольнула мысль, Олежка молодец, позаботился, видимо Ольга его так решила, ишь ты, всё продумано у неё. Отчего-то Татьяна искала изъяны в новой снохе. Остаток дня и вечер прошли вроде бы неплохо. Девочки познакомились, но не проявили друг к другу интереса. Олеська показывала всем видом, что она здесь главная, близнецы баловались, Яна сидела тихонько в телефоне. -Бабушка, - Татьяна вздрогнула, услышав чужой голос, - давайте я посуду вымою, вы скажите, что ещё помочь. -Нет, не надо отдыхай. -От чего? – удивилась Яна, - я не устала. Девочка оказывалась всегда рядом, что бы не начала Татьяна делать, новоиспечённая внучка была тут, как тут. Вот привязалась назойливая какая, - думает Татьяна Егоровна, пошла бы хоть вон на речку бы сходила. А Яна уже собирает смородину быстро и ловко, стараясь не стрясти ягоду. увидела Олеська, тоже пришла, выпросила баночку мол, собирать буду. Да не хватит у неё терпения собирать, такая егоза, нет собирает, даже с Яной о чём-то говорят. Близнецы тоже прибежали просят банки, собирать ягоды… Ты гляди – ка, а? Руки все помыли перед едой, Олеська не замолкает такая же болтушка, как и мать, близнецы тоже трещат. -А давайте в игру поиграем – говорит Яна. - Ещё не лучше, игры за столом ой, что сейчас будет. Только рот открыла, чтобы пресечь все эти игрища, как девочка продолжает. - Когда я ем, я глух и нем, кто первый заговорит за столом, тот за всеми посуду весь день моет. -А если не заговорит никто? - спрашивает Олеська. -Нууу, тогда каждый за себя. -А мы не умеем, - говорят близнецы, да и Татьяна хотела сказать, что это ещё, кого там они намоют, а ей потом перемывай, да эта девочка опять за своё, - а мы научим, правда Олеся. И Олеська, смотрите – ка, кивает, учительница тоже, хоть бы за собой научилась со стола убирать, ну ни к чему Ирина не приучает ребёнка. Дети молча ели, да ещё и на перегонки, близнецы -то, смотри как стараются, то приходится уговаривать, с ложечки кормить, а то смотри, всё под чистую съели, да в голос сказали, что они первые. Смеются девчонки, вот кто посуду будет мыть. Татьяна попробовала было прогнать их всех с кухни, пошутили мол и хватит, да куда там, эти вцепились, мыть сами будем. Внутренне содрогаясь от того, что сейчас будет с её кухней, Татьяна вышла на улицу, чтобы перевести дух. Хохот, выкрики. Заходит кухня блестит, посуда скрипит. -Бабуль, мы пол помыли, что ещё сделать? – Это Олеська, которая палец о палец... которая… Не ожидала Татьяна Егоровна, что будет гордиться внуками, а ведь это Яна, девочка эт, внучка не родная. -Бабушка, а можно я блинчики пожарю утром? Олеся хочет научиться. Татьяна чуть не икнула от неожиданности кивнула молча, надеясь, что забудут до утра, а утром проспят до обеда… Проснулась Татьяна от сдавленного хихиканья и запаха блинчиков. Бегом на кухню сидят, счастливые. -Бабушк, мы тебя заждались, – пищат близнецы, - мы уже блинов нажарили, девочки нам разрешили тоже мешать тесто, мы вот так вилками, дррр, делали, потом ещё будем. -Бабуля, идём пить чай… Что с детьми творится? Огород вечером поливают, сами моются, весь день заняты, то одно спросят поделать, то другое… Нина позвонила спрашивает, как ребята? -Да книжку вон читают. -Чего? -Девочки им по очереди читают, приключения Тома Сойера, а они слушают затаив дыхание. -Мам…а ты точно про наших детей говоришь? -Точно, – смеётся Татьяна Егоровна. Нина с мужем приехали вечером за ребятами, те в слёзы, с сёстрами весело. А дома опять сидеть в четырёх стенах. -Тётя Нина, оставьте ребят, они такие классные – просит Яна, Олеська поддакивает. Олеська? Которая терпеть не может их? Обзывает головастиками, она стоит в обнимку с одним из близнецов и просит оставить… -Это всё Яночка, – шепчет Татьяна Егоровна. – Нина ты бы видела они же ей в рот заглядывают, они всё делают вместе. Чудо, а не дети. -Может…может на речку их всех свозить? – спрашивает неуверенно муж Нины, он просто не узнаёт своих мальчишек. И все дружной толпой бегут в машину и едут на речку, и даже там, даже на реке, не надо бегать и кричать до хрипоты, дети ведут себя прекрасно… -Как вы так приучили своих деток, все такие воспитанные, – говорит нервная женщина, которая не может справиться с одним мальчиком, - правду говорят, чем больше детей, тем лучше. Что они сами себя воспитывают. Нина с мужем улыбаются…Все думают, все четверо - это их дети. -А я рано одна начала дома оставаться, - рассказывает вечером Яна Татьяне Егоровне, - мама же на работе, командировки были, как тоже откажется она? Карьеру строила, чтобы меня кормить, папа женился на другой, уменьшили алименты, потому, что там ребёнок родился, жена его подала на алименты. Меня к себе не брал, да я сама справилась. Мама плакала, а что делать? Я бы и в этот раз сама справилась, да дядя Олег сказал, что ему совесть не позволит отдыхать, зная, что ребёнок то есть я, в жару, в квартире сидит…Они меня с собой хотели взять, но что это за свадебное путешествие получилось бы? С ребёнком, что смеяться. Какая рассудительная, -думает Татьяна Егоровна, - а не оттуда ли сухость Ольгина, что одна тянула лямку, не может пока расслабиться… Перед сном обняла всех бабушка Таня, Яну тоже, прильнула девочка к ней на секундочку… Ах ты ж батюшки, да ребёнку тепла хочется… Мама -то, видимо аскет, то-то она смотрела, как близнецы Нину обнимали… Вскоре и Яна привыкла, что бабушка обнимает ребят, сядут, облепят бабушку и сидят, слушают её рассказы о работе, об учениках, кто кем стал. Ирина позвонила, за Олеськой приехать, та в слёзы, остаться просит. -Поди устали там, я же знаю какая она… -Хорошая, Ирин, я тебе сейчас расскажу… -Уедете, а я скучать буду, -говорит Татьяна Егоровна. -А мы у тебя бабушка жить останемся – говорят близнецы. -Не угрожайте бабушке, - шутят девочки, весело, спокойно у них. Приехали Олег с Ольгой радостные, загорелые. Ольга даже вроде немного мягче стала. Татьяна заметила, как несмело обняла Яна мать и как Ольга неумело прижала к себе дочку. -Научится, она научится, подумала Татьяна Егоровна и…обняла Ольгу… -Сестричка моя, я буду скучать, - плачет Олеся, пап, тёть Оля, а можно к вам приезжать в гости. -Конечно, в голос говорят Ольга с Олегом. -И мы, и мы, - заявляют близнецы. На следующий год, наблюдала Татьяна Егоровна, как свободно и тепло обнимает Ольга Яну, ребятишек, Олеську. Оттаяла, с удовольствием думает Татьяна. -Мам, представляете, мы ей с Олежкой говорим поехали с нами, а она нет упёрлась, к бабушке в деревню, - и это та Ольга, сухарь, да нееет... Улыбается Татьяна Егоровна, прижимая к себе внучку Яночку вспоминает, как боялась год назад этой встречи… -Ба, а Олеся когда приедут? -Выехали, Нина звонила… -Всё родители, пока…я пошла, мне надо вещи разложить, да и вообще… Улыбаются взрослые, глядя на маленькую хозяюшку, аблюдая, как Яна схватив тряпку вытирает невидимую пыль...Бабушкина помощница. -Спасибо за внучку, – шепчет Татьяна Егоровна Ольге. (Автор Мавридика д.)

Баба Таня сидела сложа накрест руки на коленях. За последние дни здорово она устала. Так, как давно уж не уставала. Не спала ночами, думала об одном и том же – о переезде к дочери и зятю. Она знала, когда приедет Лена с мужем. Но все равно, зачем-то, накинув старую вытянутую кофту, последние дни то и дело выходила за калитку, вглядывалась в даль улицы, стояла и ждала. Там было пустынно, лишь серо маячил лес по краю реки. С ней выбегала и Мурка. Жалась и ластилась к ногам, а потом присаживалась и, вместе с хозяйкой, тоже смотрела вдоль улицы, как будто и она ... ждала. – Нету? – спрашивала баба Таня свою подопечную, и сама же отвечала, – Да и без тебя знаю, что нету. Рано ведь ещё. Послезавтра тока приедут. А ты как думала? Дорога ведь дальняя. А дело наспех – людям на смех. Она вздыхала и, поругивая кошку за то, что "ума-то нет", за то, что ждёт та гостей не вовремя, чуть согнувшись, возвращалась в дом. Хотелось уснуть, не думать о предстоящем переезде, а проснувшись, оказаться б уж сразу там, у Лены, у дочки. И чтоб Мурка – под боком. И вот дочка уже здесь, приехала за ней, а у бабы Тани "села батарейка". Как-то вдруг всё равно ей стало – что брать, что – нет, как ехать... – Хошь, так выкинь половину. Я уж не знаю... Лена присела на табурет, посмотрела на усталую, понурую мать. – Ладно... Вот Костя выспится, смотаемся на такси в город, там, я знаю, есть у вас СДЭК, переправим. А то, знаешь ли, и мы уж не юные – такие сумки таскать. Правда, такси дорого... Ну, да ладно. – А ты денег-то бери, не жалей. Карточку мою... Лена махнула рукой. Хотелось взять мать, в чем есть, да перевезти. Делов-то... Всё ведь теперь купить можно, и они не бедствуют. То барахло, которое собрала мать, уж совсем устарело. Но дочь понимала – матери вдвойне тяжелей. Здесь в этом доме, в этом поселке прожила она всю жизнь. И отец Лены – из местных, Лена родилась тут. А вот сейчас приехала, огляделась и нахмурилась – как же здесь все заброшено. Знакомые места предстали в своей неприглядности. Приехали они хмурым серым утром, моросил нудный нескончаемый осенний дождик. Собирались всю осень, да вот хватились железнодорожных билетов, а их и нет. Ну, или практически нет на прямой поезд. Но подгадали, чтоб сюда – с пересадкой в Москве, а уж обратно, со старенькой мамой, напрямую. Лена по приезде, как только вышла из такси, взглянула на завалившийся забор, на родительский дом, открытый всем осенним ветрам, растрёпанный, почерневший от дождя. Оглядела улицу – посреди дороги мерцали лужи, а в палисадниках желтели цветы. Среди уже нагих приземистых яблонь красными островками полыхала листва вишни. Наверное, есть в этом какая-то красота, но разве сравнить с городскими ухоженными аллеями? Да, мать надо забирать отсюда. Определенно. Будет прогуливаться в городском саду. Всего-то на три денька они и приехали. Время бежало быстро. Столько дел. – С Муркой-то решили? – спросила мать. Без Мурки ехать она не хотела. – Ох... С Муркой этой твоей! Понимаешь, билетов и так мало, нижних мест почти нет, а нужен ещё вагон, чтоб с животными. В результате, мы в разных вагонах поедем: мы с тобой – в купе, там нельзя с животными, вагон такой, а Костя с Муркой твоей – в плацкарте. – Это как? Нельзя ей без меня... – Ой! Мам! Вот только не начинай! – Лена нервничала, даже вскрикнула, – Ты понимаешь, что я ночи не спала из-за этих билетов, подлавливала, дергалась. Счастлива была, когда хоть так получилось. Вот уж не думала, что в ноябре такие проблемы будут. А тебе нельзя тут оставаться. Вспомни прошлую зиму. Вспомни, вспомни... – Так ить, отремонтировала я печь-то... – Ма-ам! Ну, опять – двадцать пять, – Лена взяла себя в руки, заговорила спокойней, – Мы это обсуждали уже. Мы за тобою приехали, мама. За тобою! Сейчас главное – собраться и доехать. И ничего с твоей Муркой не случится. Доедет. Вот только клетку надо бы ей взять. Вроде, и так можно, но ... Как с ней Костя-то? – Вот и я про то. Как? – баба Таня, похоже, за кошку переживала больше, чем за себя. – Мам, ну, подумай ещё насчёт Мурки. Давай всё-таки ее оставим у Щегловых. Или у тети Зины. – Тааа... Ты что! У Зинки своих пять штук. Будет она смотреть за ней, как же... А Щегловы и сами вон переезжать думают. А коли соберутся? Что тогда Мурке делать? Бросят ведь... – Ох, ладно..., – Лена махнула тряпьем, продолжая перебирать материнские вещи, – В конце концов не зря же билет брали. Возьмём твою Мурку. Баба Маня вздыхала. – Мам, а вот это ты зачем взяла? – Лена достала из сумки увесистый пакет, заглянула внутрь. – Так ить полотенца хорошие, и твой комплект. Я его так и... Лена посмотрела на мать, покачала головой. – Белья что ль нет у меня? – Так ведь новое, ну, смотри сама... Такая безучастность на мать была не похожа. И Лена вдруг поняла в чем дело. Человек никуда не выезжал. Она просто не умеет собираться в путь, не представляет, что брать с собой... А ещё не готова она к отъезду. Совсем не готова. И Лена потихоньку начала перекладывать вещи сама. Дело шло к отъезду. – Так, мам, мы вот что решили с Костей. Чтоб два раза не гонять, просто чуть раньше поедем. Прихватим с собой всё, что нужно отправить, да и отправим в городе перед поездом. Иначе – тяга... Там рядом с вокзалом – пункт такой есть. А ещё Костя посмотрел – там как раз и зоомагазин недалеко. Я позвонила, клетки есть, нам отложили. Да и корм кошачий возьмём... – Какой такой кошачий? Так Мурка всё ест, – удивилась баба Таня, – Даже хлебушек. Хорошая она на этот счёт, не волнуйся... И вот наступил день отъезда. Лена всю ночь слушала, как вздыхает мать, слушала, как в страшную рань та поднялась, чиркнула спичкой, запалила газ, как сало зашипело на сковороде. Эта привычка готовить, когда ещё совсем темно, была у матери всегда. Только вот сейчас было это ни к чему. Перекус у них был, а почти все продукты уж были спущены в яму, чтоб брала их соседка. Что-то выкинули, что-то раздали. Однако, на плите жарилась картошка с приготовленной в дорогу колбасой. – Мам, уж ведь помыто все... И скоро в путь. Зачем ты? – А вот позавтракаем, и..., – она вздохнула, опустились плечи. – Ну, чего ты, мамуль? – Лена взяла ее за руки, – Там Катюха знаешь, как тебя ждёт! Подлечить хочет. Она ведь доктор. А малыши сколько раз уж спрашивали – "Когда бабуля Таня приедет, когда...?" Вот увидишь, всё будет хорошо! – Так ведь мешать-то вам... Старая я... – Мы уж говорили об этом. Хватит. Никому ты не помешаешь! И точка. Не грусти... Но баба Таня всё равно волновалась и грустила. И даже когда, слишком рано, пришла тетя Зина, она давала той наказы равнодушно, без прежней инициативы и заботы об оставляемом хозяйстве. Тетя Зина тоже не придавала бодрости, она кивала головой и утирала кончиком шерстяного платка глаза. Тоску поддержал и начавшийся моросящий дождик. – Вон я картошки с сальцом пожарила с утра. Так ешь, – предлагала Татьяна соседке. Та уныло махала рукой. Лена старалась, как могла. Придавала голосу уверенность, веселость. Костя тоже радовался тому, что возвращаются они домой, лихо перетягивал сумки сначала на крыльцо, потом в приехавшее такси. Баба Таня, одетая "на выход" в меховую кожаную кепку с отвернутыми "ушами" поверх платка, в стёганое пальто и те самые меховые ботинки, держала на руках Мурку в холщовой сумке. Мурка периодически пыталась спрыгнуть на землю, но баба Таня держала ее крепко. Лишь на минуту отдала Зине, когда забиралась на заднее сиденье такси. – Вот куда ты ее в квартиру-то? Ума у тебя нет, – причитала Зина, а потом мотала головой, –Ой, ладно. Хоть тебе не так одиноко там будет, – и опять утирала набежавшую слезу. Такси, объезжая лужи, тронулось в путь. Лена сидела рядом с матерью, приглядывалась. Как прощаться будет со своим поселком? Вот глянет сейчас в окно – и в слезы, представляла Лена. Лекарство у нее рядом... Но баба Таня в окно не смотрела. Она держала на руках беспокоящуюся кошку и почесывала-поглаживала ее. – Да успокойся ты, дурочка! Лежи уж,– уговаривала она ее потихоньку. В конце концов и Мурка смирилась с реальностью, да и Лена увлекла мать разговорами. И когда за окном замелькал город, баба Таня смотрела уж с интересом, вспоминала моменты своих городских прогулок. Правда, многое не могла рассмотреть из-за слабости зрения. Сумки помог выгрузить таксист прямо у пункта пересылки. Всё сдали довольно быстро. Бабу Таню с Муркой на это время усадили на диван. И Лена подумала о том, как хорошо, что взяли они кошку – мама ушла вся в заботу о ней и забыла о своих тревогах. – Не бойся, Мурочка, не бойся. Щас вещички отправим и – в поезд... Как ты там, в поезде, без меня? Ох, ох... Зоомагазин был недалеко – через площадь. Но смысла тащиться туда с сумками не было никакого. Да и для бабы Тани было это далековато. Решили, что добежит туда Лена, возьмёт клетку и все что надо для кошки, но сначала проводит их до вокзала. Времени до поезда оставалось предостаточно. Бабе Тане нужно было держать под руку дочь, чтоб идти не боясь, совсем она казалась сейчас немощной, и Лена забрала холщовую сумку с Муркой. Голова кошки торчала наружу, она смешно и боязливо озиралась. Случилось всё в один момент. Громыхая, издавая зычный протяжный звук, неожиданно пролетел через станцию товарняк. Лена, осторожно ведя мать, глядя той под ноги, просто почувствовала, что холщовая сумка дернулась, больно кольнуло что-то в запястье, и стало легко. – Ой! – вскрикнула она и лишь мельком увидела полосатую спину Мурки, метнувшуюся в ближайшие кусты рядом со станцией, – Мурка! Ах! Запястье Лены зудело, кровило расцарапанное кошкой. Они отвели мать в сторонку, оба бросились звать-искать Мурку. В ближайших кустах ее уже не было, побежали за угол вокзала. – Кошку не видели? Полосатая, тигровая такая... – Кошку тут не видели? Они вернулись к беспомощно моргающей матери. – Нашли? Да где ж она? Тут ведь где-то? – озиралась баба Таня, как будто могла своими слабыми глазами видеть лучше их, – Мурка! Мурка! Иди ко мне, скотина такая! – кричала она. Бабу Таню перевели в зал ожидания, усадили и опять побежали на поиски. Уже было не до клетки, не до зоомагазина. Найти бы! Костя сбегал за дорогу, шел обратно, разводя руками. – Нету. Ну, может и к лучшему. На нет и суда нет. Поедем налегке. – Кость, так она же..., – переживала Лена не за кошку, а за мать. – Так что мы сделаем? Ничего не поделаешь. Не хочет ваша Мурка уезжать отсюда. Не переживай, кошки быстро устраиваются. Не пропадет, приживется где-нибудь. – А мать? – Лен, ну, ты-то хоть не начинай. Скоро на перрон идти. Лучше успокой ее. Придумай что-нибудь. – Что? Она не дура, Кость. Ничего тут не придумаешь... Баба Таня смотрела во все глаза. Несут? Нет... Дочь с мужем возвращались без Мурки. – Мам, знать ей здесь лучше. Не нашли... Уж всё обежали по пять раз. – Так а как же...? – Мам, не бери в голову. Кошка, она и есть кошка. Сейчас забежит вон в те дома, – Лена махнула в сторону ближайшего частного сектора, – И быстренько хозяев себе найдет. Ты только не волнуйся. И баба Таня оцепенела, застыл взгляд. Свершилось горе, которого она так боялась. Она не знала, какое это будет горе, но она так и думала, что оно случится. Она не говорила больше ни слова. Только кивала, отрешённо исполняя всё то, о чем ее просили. Она проглотила таблетку, которую сунула ей дочь, она шла на перрон, держа Лену под руку, опустив голову, она на все вопросы отвечала кивком. – Мама! Мама! Ну чего ты? Сейчас сядем в поезд, выпьем чаю ... а там Катя, а там у тебя – своя комната, а там ... Мать кивала. Лена не узнавала свою всегда активную мать. Дряхлая дряхлая старушка. Когда остановились они на перроне в ожидании поезда, оглянулась баба Таня на здание вокзала. Где-то там оставалась ее любимица, та, с которой собиралась она путешествовать вместе. Костя решил сесть в их вагон, чтоб помочь, а уж потом просто перейти по движущемуся поезду на свое место. О пропаже кошки он думал даже с неким облегчением – возиться с ней в дороге пришлось бы ему. А Лена решила, что постепенно мать успокоится. Наконец, поезд, гремя колесами, обдувая парами, остановился. Посадка началась. Бабе Тане помогали. Сейчас она была совсем немощная. Ноги и руки ее не слушались, пришлось поднапрячься. Она переставляла ноги, но как-то неосознанно, как будто по инерции. Ее усадили на место у окна купе. Она тихо сидела в своей дурацкой кепке, теплом пальто... В купе кроме них никого ещё не было. Она провела пальцами по немного запотевшему стеклу, смотрела за окно с болью. Костя, убрал сумки и направился в свой вагон. Стоянка – двадцать минут. – Ну вот...ну вот, мам... Вот и сели. Видишь, всё хорошо, – Лена раздевалась, суетилась, успокаивала мать. И тут оглянулась. Мать перевела на нее затуманенный слезами взгляд... "Разве хорошо?" – спрашивали ее глаза. А потом она опять посмотрела за окно. Лена понимала. Мурка! Теперь эта кошка будет видеться матери в муках холода и голода, умирающей где-то под забором в одиночестве. – Мамуль, ну, не переживай ты так. Ведь это не катастрофа, а вот если б мы из-за кошки не сели в поезд... Мать опять повернула к ней голову. Она плакала, подбородок ее дрожал. И Лена вдруг поняла, что она ни разу и не видела, как плачет ее мама. Думала дочь не долго. Если они сейчас уедут, если поезд тронется, ничего уже не исправишь. – Так! Выходим! Давай-давай, мам, быстренько, вста-ала... Лена быстро открыла рундук, достала одну сумку, потом чемодан. – Мам, я сейчас. Быстро вытянула вещи в тамбур, вернулась за матерью, взяла ее за руку, повела к выходу. А пока ее вела, достала телефон, набрала мужа. – Кость, мы выходим. А ты езжай, езжай... Куда-куда. Кошку искать. Как мы без кошки? Поезжай. Нормально всё, не волнуйся! Она отключила телефон, и почувствовала, что рука матери сжимает ее ладонь. Активность возвращалась к бабе Тане, и взгляд совсем другой. – Мы остаёмся, – сказала Лена удивленной проводнице, – У нас, знаете ли, кошка потерялась. Искать будем. И найдем обязательно. Как лихо баба Таня спустилась со ступеней! Как бойко топала по перрону в сторону вокзала, она даже предложила дочери помочь ей с чемоданом. Старушечью дряхлость растворила первостепенная цель – найти потерявшегося друга. А ещё, как догадывалась Лена, возможность никуда не уезжать. Но, чтоб перейти пути, теперь нужно было дождаться отправки их поезда. Они остановились напротив вокзального здания, поезд тронулся, и тут Лена увидела Костю, он шел к ним. Она всплеснула руками. – Костя! Ну, как же? Зачем? – кричала сквозь стук набирающего скорость поезда. – Ох! Женщины- катастрофы! Ну, как я вас оставлю...таких! Бабу Таню опять усадили в зале ожидания. Велели ей сторожить сумки, а сами отправились на поиски. Да и переговорить было нужно. – И чего теперь? Деньги потеряли. И главное – билетов-то нет прямых. Да и через Москву нижнее уж не возьмем точно, – констатировал Костя. – Кость, айда на СДЭК. Вещи надо вернуть. – Зачем? – он уже догонял жену. – Знаешь, я подумала – рано... Рано мы её забрать надумали. Не хочет она. Для нее это такое горе! А два верхних, пусть не на прямой, пусть даже в разных вагонах – возьмём. Главное теперь – Мурку найти. Иначе с кем мать оставим? Они успели – вещи забрали, отказались от пересылки, и им вернули деньги. А потом побежали на поиски кошки. Подключили мальчишек, работников вокзала, Костя пошел по ближайшим дворам. Он уже устал и начал терять надежду, когда позвонила Лена – Мурку нашли. Она просто перебегала дорогу автобусу на автостанции, и кто-то принес ее дежурному. – Внимание! Хозяев кошки тигровой расцветки просьба пройти к дежурному вокзала. – Ах, дурочка! Дурочка- Мурочка ты моя! Как же ты так? Как же? – обнимала грязную Мурку счастливая баба Таня. – Ну, мам, что делать будем? – спросила Лена, возвышаясь над матерью. – Домой, Леночка! Домой... Я ведь хорошего печника-то звала. Перезимую... Интересно, Зинка там картошку слопала или нет? А то вернёмся... И настроение у бабы Тани было отменным, и дряхлость ушла, и казалась она на десяток лет стала моложе. Костя уехал через пару дней, подправил забор, заготовил дрова. А Лена задержалась – нужно было помочь матери остаться ещё на одну зиму. Ведь уж все приготовили к отъезду. – Мам, ну, следующей зимой точно к нам! Обещаешь? – Конечно, конечно, – согласно и радостно кивала баба Таня. – Да не волнуйся, Леночка, – успокаивала ее соседка Зина, – Она ведь не одна. Коли что, всегда поможем. А весной ещё и в огороде кое-что пихнём. Обе улыбались. – А я рассады побольше посажу нынче, – уже планировала баба Таня. – Да куда ее много-то? – ругалась Зина. – А у меня Мурка до того рассаду любит! Дам ей ящик, пусть обжирается ... Лена уехала. Не сказать, чтоб уезжала за мать спокойная. Но, лёжа в поезде на верхней боковой полке, она улыбалась – а все ж таки права эта Мурка, права-а, вон как мать ожила. Видать, не пришло ещё время – мать забирать. История от подписчицы Ольги. Спасибо ей за сюжет) Добра и радости вашим семьям, друзья мои! (Автор Рассеянный хореограф)

Масло проступало сквозь штаны некрасивыми пятнами, и таксисты отказывались сажать этот загорелый масленый блинчик в свои «чистые» салоны. Стриптизер отправился на остановку. Там в ожидании первого троллейбуса собралась ночная толпа, прогулявшая за ночь всё до копейки. Игорь узнал несколько женских лиц, которые этой ночью засовывали ему деньги в стринги и сыпали похабными комплиментами. Лица тоже узнали Игоря и постарались изобразить резко наступивший Альцгеймер. На остановке было тихо и тоскливо, как на государственном экзамене. Подъехал троллейбус. Игорь вошел внутрь и столкнулся с проблемой: валидаторы не работали, а невыспавшийся кондуктор требовал оплаты наличкой. Крупные номиналы не принимались. Игорь задумался. Ночью в клубе отмечала юбилей компания бывших сотрудниц собеса. Снова сунув руку в стринги, Игорь нащупал несколько пенсионных удостоверений и проездной, который тут же предъявил кондуктору. Это был понедельник — официальный выходной стриптизера и первый рабочий день у всех остальных. Через несколько остановок троллейбус начал разбухать от пассажиров, следующих на работу. Так как железо имеет свойство расширяться, габариты троллейбуса уже занимали полторы полосы, и даже у водителя на коленях сидели два человека. Игорю нужно было на выход, но его зажали у окна. Понимая, что не готов проехать лишние полгорода, он кое-как снял с себя верхнюю одежду, обнажив промасленные бицепсы, и начал плавно скользить к двери, как нерпа в водах Балтики. По пути он растерял все вещи. Утренний троллейбус всегда забирает свою жертву. У родного подъезда его встретила старшая по дому. — Игорь, вы ведь стриптизер? — искоса взглянула она на леопардовый камуфляж. — Верно, — смутился мужчина. — С шестом работаете? — Иногда. — Тогда вот вам шест, — она протянула тычок для мусора, — и прошествуйте, пожалуйста, со мной на уборку газона. В субботу никто не пришел. За полчаса мы с вами управимся. Игорь не просто так являлся лучшим танцором клуба. Он был не только красив, но и не умел отказывать. Началась уборка. Мимо них в садики и школы вели своих отпрысков мамы и бабушки и показывали на Игоря пальцем. Дворник-стриптизер был идеальным кандидатом для примера того, что бывает, если плохо учиться и не слушать родителей. Добравшись до квартиры, Игорь зашел в душ и пропал там на час, смывая грехи. Грязь слезала с него слоями: масло, помада, дешевый парфюм, липкие взгляды, въевшиеся в кожу, и только потом уже пот. После душа он сорок минут сидел молча, наслаждаясь тишиной и немигающей настольной лампой простого желтого цвета. Наконец он почувствовал голод. Холодильник был пуст, как и клятвы тех клиенток, что ночью умоляли вести их под венец прямо из клуба. В свой законный выходной стриптизер облачался в семейные трусы такой вместимости, что МЧС могло бы рекомендовать их как аварийный тент для спасения прыгающих из окон. Несмо тря на летнюю духоту, Игорь закутался в несколько слоев одежды, включая термобелье и шерстяной свитер, и побрел в супермаркет. В магазине он взял тележку и отправился в путь по рядам, иногда засыпая на ходу. Но стоило в динамиках заиграть бодрой музыке, как он непроизвольно начинал двигать бедрами и тянуться рукой к ширинке, вспоминая работу. Так Игорь попал в черные списки пяти ближайших магазинов. Рацион у стриптизера был скромным и напоминал стол язвенника: никаких бобовых, никаких молочных продуктов, сырых овощей и фруктов, квашеной капусты, жирного мяса и особенно — никакой газировки. Стриптиз не театр, и импровизацией не объяснить, почему у артиста во время выступления случился незапланированный залп. Приготовив нехитрую снедь и отобедав в благодатной тишине, Игорь отправился в библиотеку, где проходила встреча членов книжного клуба. Сам он книг не читал, но было чертовски приятно слушать чужую интеллигентную, одухотворенную и грамотную речь. Здесь все его зажимы расслаблялись, комплексы раскомплексовывались, и появлялась вера в человечество. Игоря в клубе любили, называли скромным и любознательным, приглашали на все встречи, считали его работником интеллектуальной сферы. Он в свою очередь относился к участникам с благоговением и считал их своими духовными наставниками. Каково же было всеобщее изумление, когда однажды на десятилетие клуба его женская часть собралась у одной из участниц дома и разомлевшие от шампанского книголюбы заказали стриптизера… А вместо него явился их старый знакомый. Дабы убрать неловкость, вечер быстро перевели в очередную сходку, где обсуждалось влияние балканского сюрреализма на постсоветскую литературу. Но сегодня все прошло как обычно. После клуба Игорь решил прогуляться и подышать свежим воздухом. На его пути пролегала небольшая аллейка, где горожане выгуливали своих домашних питомцев, а молодые девушки с дорогими телефонами изображали спорт. Здесь Игорь пытался надышаться свежим воздухом перед очередным неминуемым погружением в духоту стриптиз-бара и побыть наедине со своими мыслями, но наткнулся на неприятную сцену: двое подвыпивших парней весьма крупной комплекции приставали к спортсменке и требовали от нее немедленной романтики. Девушка так перепугалась, что забыла, как кричать, и просто умоляла отпустить ее. Игорь пришел на помощь внезапно, причем даже для самого себя. Он просто оказался в нужном месте в ненужное для нетрезвых донжуанов время. — Иди куда шел, — предложили Игорю один из вариантов. Игорь так и хотел сделать, но вспомнил слова начальника: «Твоя единственная задача — не давать женщинам грустить». А перед ним явно была грустная женщина. Драться Игорь не умел, плохим словам был не обучен, из оружия у него имелся только ремень, но зато какой! Этим ремнем с бляхой шерифа Игорь творил на сцене шоу. Он укрощал им не только дикие женские сердца, но и официантов, барменов и даже пожарную инспекцию, внезапно нагрянувшую как-то с проверкой. Нужна была только подходящая атмосфера… Обстановка накалялась, но тут, как гимн родных стриптизных войск, у одного из агрессоров зазвонил телефон. На рингтоне стоял трек, под который Игорь выходил каждый четверг. А в четверг был не только Рыбов день, но и День Дикого Запада. Рука сама собой потянулась к ремню, через голову слетел свитер. Под очумевшие взгляды всех троих стриптизер оголил рельефный торс и щелкнул ремнем, как кнутом. С деревьев слетели птицы, из кустов выскочила чья-то потерявшаяся неделю назад такса. Еще щелчок, поворот, присед, взгляд из-под ресниц — и вот на шоссе рядом с аллеей сама собой рассосалась вечерняя пробка. Все трое, включая жертву, смотрели как завороженные. Щелчок. Мимо промелькнули дамы с треккинговыми палками и сунули Игорю в поясницу по сто рублей. — Алло, мам, я перезвоню, тут какой-то псих в парке дорогу перегородил и раздевается! Мне надо бежать! — прокричал в трубку гопник, сбив Игорю весь темп, и через минуту все трое, включая спортсменку, скрылись в разных кустах. Вечером Игорь устроил стирку, вручную постирал и аккуратно развесил на балконе рабочую одежду, включил фильм, уснул. Ночью поднялся сильный ветер, и десяток стрингов самых горячих дизайнов разлетелись по всему району, залетели на чужие балконы, в приоткрытые окна и свили гнезда на капотах машин. Утром Игорь проснулся бодрым и отдохнувшим. У него был еще один официальный выходной, и он собирался провести его на рыбалке, на которую его вчера позвал сосед. — Прости, Игорек, не получится, — открыл дверь знакомый, и Игорь увидел два симметрично подбитых глаза. — Жена на развод подает. К нам ночью на балкон чьи-то леопардовые трусы залетели. Так что давай в другой раз, — не дав Игорю сказать и слова, сосед закрыл дверь. Всю неделю мужчины района пытались объяснить своим любимым причину появления чужого белья, хотя сами лишь выдвигали гипотезы. Зато в пятницу в стриптиз-баре был аншлаг. Выходя на сцену, Игорь заметил множество знакомых лиц. Соседские жены простили своих мужей и сделали вид, что поверили в фантастическую теорию с ураганом, но все равно решили гульнуть в отместку и сходить хоть раз в жизни на мужской стриптиз. Автор: Александр Райн ВАШ КЛАСС - ЭТО ЛУЧШАЯ ПОДДЕРЖКА ДЛЯ МЕНЯ ❤ СПАСИБО ЗА ВНИМАНИЕ

С вахты муж вернулся не один. На руках он держал маленького мальчика. Лена достала из духовки противень с пирогом и по кухне поплыл рыбный аромат. Всё, как муж Витя любит. На плите свежий борщ, на противне рыбный пирог. Осталось только компот доварить. Но это минутное дело, его Лена доварит когда муж войдет в дом. Девушка накрыла пирог белоснежным полотенцем, чтобы не остыл, и подошла к окну. Их частный дом находился в середине квартала, а напротив как раз располагалась автобусная остановка на которую вот-вот должен был подъехать автобус с мужем. Лена не видела Виктора три месяца. Он работал вахтами на севере. Три месяца там, три месяца дома. И с каким же нетерпением Лена его ждала! Да и частный дом – это не квартира. Он всегда требует мужских рук. Дом был Ленин. Когда они поженились с Витей пять лет тому назад, у него была квартира. Молодые подумали и рассудили, что в просторном частном доме им будет лучше. Квартиру свою Виктор продал. На эти деньги пытался заняться бизнесом, но что-то не задалось. Бизнес у него прогорел, и вот уже три года мужчина работает вахтами. Все бы ничего, деньги муж привозит неплохие, но уж больно тяжело двадцативосьмилетней Лене крутиться одной целых три месяца. За это время она успевала уже и позабыть, что она замужняя. Детей у них не было. Виктор не хотел. Вернее, не то, что не хотел, просто считал, что пока не время. Вот уеду я на три месяца, как ты будешь одна с ребёнком? Давай немножко подзаработаем. Я брошу вахту, найду работу в городе. Тогда и о потомстве можно будет подумать. Однако подзаработать никак не получалось. Хоть и привозил Витя деньги, всегда находились необходимые траты. Вот даже сейчас, видимо, крыша в доме прохудилась и в дождливую погоду в одной из спален появилось на потолке противное мокрое пятно, напугавшее Лену и заставившее поставить под ним тазик. Тазик пригождался каждый раз, когда шел дождь. Воды в него набегало порядочно. Витя уже знал об этой проблеме, так как они с женой созванивались регулярно и обещал по приезду сразу же заняться крышей. А это дело не дешёвое, Лена понимала. Муж у неё хороший - хозяйственный, любящий. Звонит каждый вечер, беспокоится о ней. Лена мужа любила. Каждый раз в день его приезда с вахты брала на работе выходной. Наготавливала всякие вкусности и ждала возле окна. Самолёт мужа приземлился ещё пару часов тому назад, а сейчас уже должен подойти обычный автобус, на котором Виктор добирался до дома. Так вот же он! Сердце Лены ёкнуло. Она увидела мужа с огромной дорожной сумкой. Обычно, когда автобус отъезжал, Виктор счастливо махал рукой в сторону своего дома, прекрасно зная, что жена его поджидает у окна. В этот раз всё было не как всегда. Витя был не один. На руках у мужчины был ребёнок. Кажется, мальчик. Совсем маленький. Возраст ребёнка Лена определить не могла, так как с детьми дело имела редко. Виктор был хмур и не помахал рукой. Да и руки у него были заняты. В одной руке сумка, в другой ребёнок. Мужчина пошёл к пешеходному переходу, а Лена замерла в недоумении. Чей это малыш? Кого-то с работы? Тогда почему Виктор несёт мальчика к ним домой? Да и вообще, кто мог доверить такого маленького мальчика Вите, который о детях ничего не знает? Виктор вошел в дом, небрежно бросил сумку и аккуратно опустил на пол мальчика. Ребенок прижался к его ногам, испуганно глядя большими глазками на Лену и сунув палец в рот. Было видно, что малыш потерян, как и Лена. Она не бросилась к мужу, как обычно, а застыла в коридоре. -Ну что, Ленок, не поцелуешь мужа после длительного отсутствия? - протянул к ней руки Витя. Но его лице и в глазах не было и тени веселья. Стараясь не задеть мальчика Лена, обняла мужа и даже ответила на его поцелуй. Но ей очень не терпелось спросить: -Вить, а чей это мальчик? Что происходит? Виктор тяжело вздохнул, отстранил жену, взял за руку малыша. -Толик, идем, я тебе что-то покажу. Давай снимем ботиночки и пройдем в комнату. Виктор отвел мальчика в спальню, усадил на кровать и сунул в руки макет самолета, которым обычно так дорожил, и даже пыль с него велел стирать осторожно. Уже по одному этому девушка поняла, что случилось что-то серьезное. -Ты посиди пока здесь, а нам с тетей Леной поговорить нужно. Мужчина прикрыл дверь в спальню. -Покормишь меня, жена? - невесело улыбнулся он. -Да, конечно, идем, - спохватилась Лена. Она налила мужу горячего борща, нарезала рыбный пирог, а сама застыла за столом напротив супруга, с тревогой ожидая, что он ей скажет. Виктор ел борщ, не поднимая глаз. Было видно, что мужчина не знает, как начать разговор. -Это мой сын, – неожиданно "рубанул он с плеча". -Этот мальчик – мой сын! Лена тихонько охнула, и сердце ее забилось часто-часто. Больше всего на свете девушке хотелось, чтобы муж улыбнулся и сказал, что разыгрывает ее. Однако на лице Виктора не было и следа улыбки. -Так получилось, Лен! – с горячностью схватил он ее за руку. - Понимаешь, три месяца для мужчины – это очень много. Закрутилось у нас там с поварихой. Было это всего пару раз, а она забеременела. -Так значит?!! - жёстко выдернула свою руку Лена. - Мне ты говорил, что детей заводить рано, а сам сыном обзавёлся? Голос девушки дрожал от с трудом сдерживаем боли и грозя перейти на визг. -Ты думаешь я хотел, чтобы так получилось? - продолжал оправдываться Виктор. - Она не сказала мне о своей беременности. Родила и поставила перед фактом. А то, что это мой мальчонка, сомневаться не приходится. Да и похож он на меня. Ты не заметила? Нет, Лена сходства не заметила. Она не успела разглядеть мальчика, а сейчас, в один момент, этот ребенок стал ей отвратителен. Он был как живое свидетельство измены мужа. И кое-чего в этой ситуации девушка все равно не могла понять. -Сюда-то ты его зачем притащил? Где его мать? -Тут такое дело, нету ее больше. Медведь задрал. Она в столовке допоздна задержалась, а потом еще пошла окружным путем. А медведь тот подранком был. Озверел в конец. Его-то потом, конечно, пристрелили. А что толку? Мать ребенку уже не вернуть. Я, получается, его отцом официально был записан. Чего уж было отпираться. Так вот и пришлось мне Толика забрать. -И что теперь? - одними губами, еле слышно спросила Лена. -Не знаю... Как рассудишь... Выгонишь - уйдем. Только знай, я всегда любил только тебя. Эта интрижка с поварихой случайной была. Ну, тяжело мужику одному столько времени, не сдержался. Один раз я тебе изменил, но клянусь, больше никогда такого не повторится, если ты простишь. Верен тебе буду до гробовой доски. Лена смотрела на мужа и, несмотря на то, как ей было плохо, она видела, что он искренне раскаивается. Она давно уже привыкла жить его приездами и ожиданием, и не мыслила своей жизни по-другому. Да, она простит его, но вот что только с мальчиком? -А что с ребенком? - все так же тихо прошептала она. - Что ты планируешь делать с ним? -Лена, куда же я теперь своего сына-то дену? - развел руками мужчина. - Не простишь - вместе уйдем. Простишь - придется тебе принять и его. А вот это было уже куда сложнее. Практически невозможно! Как можно принять сына своего любимого от другой женщины? Витя каждый день будет заботится о живом напоминании того, что было него с другой! Лена молча встала и также молча вышла из дома. Ей требовалось побыть одной. Она бесцельно бродила по улицам до поздней ночи. Голова горела огнем, и в ней роились разные мысли. Появилось даже желание броситься с моста, когда девушка подошла к реке. Но все это была ерунда, и в глубине души Лена уже знала, как поступит. Она не представляла своей жизни без мужа. Придется смириться и привыкнуть к мальчику. Лена вернулась домой поздней ночью.Виктор давно спал в их супружеской спальне, а на разложенном кресле лежал чужой мальчик. На тумбочке горел ночник и в его тусклом свете, подойдя к креслу, Лена пыталась получше разглядеть малыша. Он был худенький, бледный и спал очень беспокойно, дергаясь всем телом. Нелегко пришлось этому малышу. Совсем недавно он потерял маму. Лена постаралась искусственно вызвать в себе жалость к нему, но не получалось. Накатывала только неприязнь. Толику было два года. Мальчик был робкий и необычайно тихий. Лена старалась не выказывать в его сторону негатива. Однако малыш сам, каким-то своим детским чутьём почувствовал его и старался к Лене не приближаться. Он всё время жался к Виктору, но и тот, казалось, особой нежности к мальчику не испытывает. Мужчина делал необходимое, не более того. Купал, кормил ребёнка, купил игрушки, наверное, больше для того, чтобы Толик к нему не приставал и мальчику было чем заняться. Первую неделю Лена не разговаривала ни с мужем, ни, тем более, с Толиком. По собственному дому она бродила как тень, всё время натыкаясь взглядом на неприятного ей человечка. Виктор поначалу был насторожен, подлизывался к Лене, а поняв, что раз она не выгнала, значит готова простить, начал вести себя, как обычно. Занялся крышей, ремонтом потолка и эти обыденные дела заставили супругов общаться. Сначала Лена отвечала односложно, но к концу первого месяца почти оттаяла и, чего уж греха таять, простила. А ребенка видеть все равно не могла! Пусть Виктор занимается им сам. По прошествии двух месяцев у Лены появилась тревога. Скоро муж уезжает на вахту. Интересно, что он планирует делать с мальчиком? На вопрос жены Виктор недоумевающе вскинул брови. -Лен, ну не могу же я таскать его с собой на работу? Где мне, по-твоему, его оставлять, в вагончике? Конечно, он останется здесь. Я уже выбил для него место в детском саду. Остались только формальности. Будешь отводить по утрам и забирать вечером. Увидев, как жена негодующей качает головой, Виктор поспешил продолжить. Я же не заставляю тебя его любить. Вижу, что для тебя это невозможно. Заберешь из садика, покормишь, и пусть себе ковыряется в своих игрушках. Толик у нас вполне самостоятельный. Он не доставит себе хлопот. "Самостоятельный" Толик, моргая своими большими светлыми глазами, выглянул из комнаты и Лена поняла, что мальчик все слышал. Впрочем, что он там понял? Что может понимать двухлетний малыш? Видимо, двухлетний ребёнок понимал больше, чем думала Лена. После отъезда Виктора на вахту он стал совсем отстранённый. По утрам мальчик старательно одевался в садик, не прося ни о чём тётю Лену. Молча она отводила его туда, молча забирала, молча кормила ужином. Пока однажды после садика Толик не отодвинул от себя тарелку и не пробормотал, что не хочет кушать, и у не ушел в выделенную для него комнату. В комнате было тихо, и дверь в нее была открыта. Время от времени, проходя мимо, Лена заглядывала туда. Мальчик не играл в паровозик, не строил ничего из кубиков. Он тихо лежал на диване с закрытыми глазами. Сначала Лена думала, что Толик просто устал, но в очередной раз, пробегая мимо открытой двери, обратила внимание, что лицо мальчика ярко-красного цвета. Толик был светлокожий, бледненький, и эта краснота бросилась Лене в глаза. Нехотя она вошла в комнату и почти брезгливо поднесла руку ко лбу Толика. Дотронуться не успела, как почувствовала жар, исходивший от лобика. Лена испугалась, схватила мальчика за плечи, потрясла. Толик долго не просыпался, а когда раскрыл глазки, они были мутными. Сам ребенок был вялый, заторможенный. Толик, ты что, заболел? - присела на корточки перед диваном Лена. - Тебе плохо? Давно ты себя плохо чувствуешь? -Давно. Два дня болит тут и тут, - мальчик показал на голову и горло. - А вчера меня в садике рвало. Толик отвечал невнятно и казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Быстро метнувшись к аптечке Лена поставила Толику градусник и не став дожидаться, что он покажет, начала вызывать скорую. Все и так было понятно. Ребенок просто горел огнем. Скорую не ехала долго. За это время Лена успела увидеть на градуснике страшную цифру 40, а Толик опять впал в забытьё. Девушка дала ему жаропонижающее и бегала по окошкам, дожидаясь машины с красным крестом. За это время она искусала губы в кровь. "Толик, Толик, ну как же так? Ты давно заболел и молчал, не жаловался. Терпел, а все потому, что боишься страшную, ненавидящую тебя тетю. Ты такой тихий, такой хороший мальчик! Вот в чем ты виноват передо мной?" -О, мамаша, будем госпитализировать, он же у вас хрипит, - нахмурилась фельдшер, прослушав Толика. Лена кинулась укутывать мальчика, взяла на руки и побежала в скорую помощь. В больнице она долго объясняла, кем ей приходится этот ребенок. Это сын моего мужа, а я нахожусь в процессе усыновления. Совсем скоро я стану его мамой. Сказав это Лена собиралась соврать, но внезапно поняла, что она на самом деле так сделает. За один вечер огромная корка льда, что покрывала ее сердце, растаяла. Растаяла без следа от тепла этих горячих ручек, что обвивали ее шею, пока она везла Толика в скорой помощи. В больнице они пролежали две недели, и Лена, пожалуй, была самой беспокойной мамочкой в отделении. Трясясь над мальчиком, она мерила ему температуру чуть не каждый час и поднимала на уши весь медперсонал, если температура не спадала. Наградой ей стали восторженные глазки Толика и его ручонки, когда он тянулся к "новой" тете Лене. Мамой мальчик назвала её позже, уже когда Виктор вернулся с вахты. Это случилось так естественно, но Лена потом проплакала всю ночь. К этому времени она усыновила Толика официально, записала себя его матерью. Теперь она знала, что этот мальчик её сын не только на бумаге, а и в душе. Прошло полтора года, и Толика было не узнать. Теперь это был весёлый, вполне подвижный мальчик, души не чаявший своей новой маме. Он не отходил от Лены, абсолютно потеряв интерес к отцу. Виктору это было только на руку, и мужчина выдохнул с облегчением. А потом случилось страшное. Виктор уехал на вахту, и вскоре Лене поступило известие, что автобус везший вахтовиков свалился в пропасть. Он многократно перевернулся, а потом его еще присыпало снегом, так что часть тел так и не была найдена. Среди них и мужа Лены. Лена чуть с ума не сошла от горя. Она любила мужа и от всепоглощающего горя её спас только сынишка. Это же такое счастье, что она не одна, что у неё теперь есть Толик! Лена жила только им. Через год Виктора официально признали без вести пропавшим, а через два должны были признать умершим. К тому времени Лена уже смирилась с потерей мужа. До признания его умершим оставалась две недели, когда Витя появился. Случилось это весной, в дождливую погоду. Войдя в дом после прогулки с Толиком, Лена не обратила внимания, что дверь не заперта. Гораздо больше в тот момент её волновало, не промочил ли Толик ноги. Она разула мальчика в прихожей, потрогала носочки. Успокоившись, велела сыну бежать в свою комнату, переодеваться. -А я сейчас поставлю чайник, и мы с тобой попьем горячего чаю, - весело говорила женщина, входя на кухню. Последние слова замерли у нее на губах. За столом, как ни в чем не бывало, сидел ее муж и ел курник, который Лена испекла утром. -Не пугайся, Ленок, я живой, - подмигнул ей мужчина. - Да не пугайся ты так, говорю, - вскочил Виктор из-за стола, видя, что Лена вот-вот грохнется в обморок. - Не было меня в том автобусе, не было. -Где же ты был тогда целых два года? - прошептала, Лена тяжело опускаясь на табуретку. -У женщины одной жил. Я собирался поехать на вахту, правда, и уже почти сел в тот злополучный автобус. Но позвонила мне одна старая знакомая и позвала смотаться с ней на юга. Она решила прикупить себе там недвижимость. Обеспеченная, знаешь ли, женщина. Чуть постарше меня, но это не важно. Потом уже там, на море, я услышал про автобус и решил - значит так тому и быть. Это судьба. Для тебя я буду погибшим, а жить останусь с ней. -Ты.... ты.... мерзавец! - бормотала Лена не в силах внятно произносить слова. - Если бы ты знал, что я из-за тебя пережила. Зачем же ты приехал сейчас? -Дело в том, Ленок, что у нас с ней сейчас общий бизнес и все такое. В общем, решили мы с этой женщиной узаконить отношения. Я приехал за разводом и за Толиком. -Что? Что ты сказал? За Толиком? Зачем он тебе? -Говорю же тебе, моя новая избранница старше меня. Семейная жизнь у нее не сложилась из-за того, что она не может иметь детей. А она очень хочет. Мы поженимся, заберем Толика и будем воспитывать его. -Ни за что!!! - заорала Лена, у которой внезапно прорезался голос. Ее руки, машинально пошарив по столу, схватили вилку. Виктору стало реально страшно. В этот момент Лена походила на невменяемую. -Я не отдам тебе сына, ни за что на свете не отдам. Женитесь, делайте что хотите, но Толик мой сын. Официально мой, по закону. Вам стало скучно и вы решили завести себе новую игрушку в виде мальчика? А если он не придется ко двору, что тогда? Лена, положи вилку, - косился Виктор на руку женщины и выдохнул, когда Лена разжала пальцы и вилка с глухим стуком упала на столешницу. - Слушай, ты сейчас не в себе. Это в тебе говорит злость и ревность от того, что я ушел к другой А Толик тебе не нужен, он тебе никто. -Никто, говоришь? - сузила глаза Лена. - Тогда пойдем и спросим у него, с кем он хочет остаться, с тобой или со мной. Он уже довольно большой мальчик и в состоянии сам решить. Лена не успела договорить, как в проем кухонной двери метнулась маленькая фигурка. Стоявший за дверным полотном Толик слышал все последние слова и кинулся к Лене, сидящей на табуретке. Обхватил ее что было силы и заплакал: -Мама, я хочу быть с тобой. Не отдавай меня ему. -Да ты что, Толик? Конечно, не отдам, - посадила мальчика к себе на колени Лена. - Ты же мой сыночек, и я без тебя не смогу. А ты убирайся, - зло зыркнула она на Виктора. - Ты все слышал! Сын хочет жить со мной. Ты получишь свой развод, но о сыне забудь. Я тебя на части разорву, если ты решишь забрать его у меня. -Ну и хр.н с тобой! Виктор хотел уйти гордо, но уж больно вкусен был курник Лены, и он запихал остатки с тарелки себе в рот и только после этого поднялся. -Как хочешь, тебе же хуже! Воспитывай теперь чужого мальчишку. Своих у тебя не будет, потому что замуж с прицепом никто не возьмет. -Не больно то и хотелось снова замуж. Еще попадется похожий на тебя козел, - крикнула вслед Виктору Лена. - Нам с Толиком и вдвоем хорошо, а ты дурак Автор: Ирина Ас

Пришла в себя, когда уехал грузовик, оставляя за собой быстро оседающую пыль, а в комнатке с низкими потолками - башню из вещей. Когда подняла из колодца ведро чистой вкусной воды. Когда затопила печку и дом наполнился теплом. В этом маленьком старом домике они должны быть счастливы! Счастья было много : солнце в маленькие оконца, утренние купания в реке, тёплое крылечко, на котором приятно стоять босыми ногами, первые всходы укропа и морковки на грядке, кофе на завтрак. И ничего, что кофе был самый дешевый, растворимый, а на ужин были пустые макароны. Зато на душе было спокойно. Она оберегала их маленький мир от пытавшегося вернуть семью мужа, вспоминая плачущую дочь. Никогда! После ежемесячных платежей в банк, денег оставалось немного, но через пару месяцев "вошла в колею", стала планировать остатки зарплаты и на еду и на вещи. Она училась надеяться на себя, не хныкать, просто идти вперёд. А дети притащили бездомную собаку. Щенок-подросток, он еле стоял на лапах, качался от слабости и смотрел на неё гноящимися глазами. Сделал два глотка тёплого молока и упал. Через десять минут, набрался сил и ещё несколько глотков. Выжил. Потом появился котёнок. С дыркой в умирающем тельце, с обугленными пеньками от усов. Тоже выжил. Все выжили. Почти сразу, как только поняла, что они твердо стоят на ногах, что осенью у них будут свои овощи, посадила яблоню. Всегда считала, что если есть свой дом и клочок земли, обязательно должна быть и яблоня. - Вам какую? - спрашивала женщина в питомнике. - Не знаю, - ответила она и улыбнулась. - Возьмите эту. Она несла домой веточку и даже не представляла, что через несколько лет все будут изумляться медовым до прозрачности яблокам из которых получается необыкновенно вкусная шарлотка и удивительное ароматное варенье. Один из уголочков участка оказался заколдованным: он, не смотря на солнечность и открытость, был покрыт зеленым мхом. Ветки малины здесь становились рахитичными и засыхали, словно их посадили в пески Сахары, а не в удобряемо-поливаемую землю. Саженец кедра три года стоял там в состоянии глубокой комы, потом отрастил на тонком стволике огромную опухоль и скончался. Она плакала над ним, словно над близким человеком, а потом посадила сливу. Веточка сливы, придя в себя после шумной и многолюдной площади, где её выставляли на всеобщее обозрение, выпила много вкусной колодезной воды, огляделась, увидела вокруг зелёный моховой коврик и воскликнула, - То, что надо! На третий год жизни слива порадовала десятком первых плодов, а морозной малоснежной зимой замёрзла. Но не умерла. Последующим летом отрастила на оставшемся в живых остатке ствола толстые ветки, а на второй год так обвесилась сливами, что все удивлялись, не забывая при этом набивать свои карманы огромными плотными и сладкими плодами. А ещё ей отдали саженец вишни: если не возьмёшь - выбросим. Посадила. За три года вишня превратилась в дерево, но плодоносила мало. Она подошла к нему ранней весной с топором, постояла... - Ладно, живи. В августе дерево было так обвешано крупными, матово-блестящими на солнце свекольного цвета боками ягодами, что снова все удивлялись и изумлялись, не забывая сплевывать косточки. В её жизни больше не было мужчин. Всю мужскую работу по дому взял на себя взрослеющий сын. И никогда, как бы трудно не приходилось, не сожалела о прошлой жизни. Мир, счастье и покой в маленьком старом домике лучше, чем жизнь с алкоголиком в квартире с удобствами. Она это знает, как никто другой. Сегодня она варит себе по утрам дорогой кофе. Самый лучший. Это ей дети покупают. А с чашкой в руках любит стоять у большого окна. Уже нет тех маленьких окошек, как нет и самого старенького домика с низкими потолками. Потому что дом теперь другой: новый, с большими окнами. Другая собака лежит теперь на теплом крылечке, а в кресле - другой кот. Но всё те же деревья зацветут этой весной, порадуют всех сладкими яблоками, огромными сливами и россыпью бордовой вишни. А она будет варить варенье и печь шарлотку. И в доме будет сладко пахнуть ванилью, корицей и счастьем. (Автор: Gansefedern)

Сын вытер рот бумажной салфеткой. Приезжай… Столько лет сидел в своей норе, теперь приезжай… Прошло уже двадцать лет с тех пор, как отец его выгнал из дома. Его крик до сих пор стоял в ушах. «Уходи! Проваливай к чертовой матери, чтоб духу твоего здесь не было!». Сначала было плохо. Оставшись без крыши над головой, он ночевал у друзей, перебиваясь случайными заработками. Мама встречалась с ним тайком от отца, плакала, совала деньги… Но это не могло продолжаться вечно. И в один из вечеров, на заплеванной кухне у очередного приятеля его, что называется, прорубило. Так дальше нельзя. Он занял денег и уехал в Москву. Бросил пить, курить… Устроился в магазин грузчиком, спал там же, в подсобке. Иногда, после двенадцатичасовой смены, когда хозяин заставлял его остаться на разгрузку (Сяшя, я тибя уволю, Сяшя. Сяшя, я таджиков возьму, Сяшя), он вставал и шел. В голове всплывало перекошенное лицо козла. «Убирайся!!!» Шло время, он скопил немного денег, купил ларек в спальном районе. Через год второй, потом третий… Вертелся как уж на сковородке. И всегда, когда было трудно, он вспоминал его. Слова отца с годами стерлись, он приписывал ему то, что тот не говорил. «Никчемный урод! У тебя ничего не получится!! Ничтожество! Пошел вон!!» Мама периодически приезжала к нему в Москву. Они подолгу разговаривали, старательно обходя запретную тему. На сегодняшний день он владел пятью ресторанами, бизнес процветал. – Сашенька, пожалуйста.. Дверь открыла заплаканная мать. Он поцеловал ее, разделся в прихожей, прошел в ванную комнату, умылся… За двадцать лет в квартире ничего не изменилось. Разве что на кухне появился новый гарнитур, да в коридоре напольная плитка сменила старый линолеум. Саша открыл дверь в спальню, поморщился. В нос ударил тяжелый запах, характерный для помещения, в котором находился лежачий больной. В углу, на небольшом диване, лежал старик, накрытый ватным одеялом. Заостренные черты лица, борода, неподвижный взгляд, направленный в потолок, прерывистое дыхание… На свое удивление Саша ничего не почувствовал. Он столько раз представлял себе эту встречу, готовил слова… Но тот, кого он увидел, так сильно отличался от того человека, которого он знал, что Саша потерял дар речи. Он сел на табурет, стоявший рядом с кроватью, и некоторое время молча смотрел на отца. Тот что-то почувствовал, голова его повернулась, они встретились взглядами. Больной замычал, руки его заскользили по одеялу, одна из них нашла ладонь Саши и сжала ее с неожиданной силой. Отец силился что-то сказать, но болезнь настолько истощила его силы, что он не смог этого сделать. Он только мычал, слезы лились из его глаз. Саше стало не по себе. Он вырвал руку и позвал мать. Ночевать в родительском доме он не остался, снял номер в гостинице. Утром ему позвонила мам и сказала, что отец умер ночью. Саша взял все хлопоты на себя, купил хорошее место на кладбище. – Саша, там папа тебе коробку оставил, посмотри. Двадцать вещей и короткая записка. Кассетный плеер, вязаный свитер, кнопочный мобильный телефон, путевка в санаторий, боксерские перчатки…. Подарки на дни его рождения… «Сынок, ты прости меня. Я знаю, что ты на меня сердишься, и очень надеюсь что простишь меня когда-нибудь. Приезжай, сынок. Каждый день я думаю о тебе и ругаю себя. Я поступил неправильно. Мне было так горько смотреть на то, как ты спиваешься, и я сорвался. Прости меня. Мужик должен быть сильным. Ты сильный, я знаю. Я очень тебя люблю. Твой папа.» Горло сдавил спазм, он рванул ворот рубашки, полетели пуговицы… На его крик прибежала мама. Саша сидел перед коробкой, сжимая в руках кассетный плеер, и выл как волчонок… Автор: Риксен

Почти всю ночь Галина не спала. В 2 часа ночи муж больно ткнул её кулаком в бок и выругался, – Перестань храпеть, достала! – Да, Галина стала похрапывать во сне, когда спала на спине, но раньше муж аккуратно переворачивал её на бок и все дела. Теперь же, громко возмущаясь он её грубо толкает или пинает. У него нервы крепкие и он потом мгновенно засыпает, а она пьёт успокоительные таблетки и не может уснуть до утра. …Галина и Виталий женаты 27 лет. Два года назад у них была серебряная свадьба. Они её не отмечали. Честно сказать, Виталий забыл о такой важной дате. Он как раз купил новую машину, был счастлив и уделял ей всё своё внимание. На старую машину пересел сын. Вообще-то, супруги копили деньги на квартиру сыну. У него появилась девушка. Но… отец с сыном решили, что надо брать машину, они стремительно дорожают, а сын со своей девушкой могут пока жить в его комнате. С Галиной никто не советовался, хотя большая часть денег была её, она зарабатывала больше мужа. Правда, после покупки новой машины она стала откладывать свои деньги на свой счёт, а не на его, как раньше. Муж сначала обиделся. Галина ему объяснила, что больше им не доверяет, а то они купят ещё и третью машину, – Пожалуйста откладывай свои деньги на свой счёт, в чём проблема? – – Ты же знаешь, что у меня зарплата не айс, что я могу отложить? – У Галины высшее образование. Они с подругой Натальей приехали из небольшого городка в краевой центр поступать в педагогической университет. Девушки без проблем поступили и успешно его закончили. Наталья проработала в школе один учебный год и ушла. Она окончила курсы парикмахеров, прошла платную специализацию в Москве у известного мастера и открыла свою парикмахерскую. У неё были обеспеченные родители. Галина задержалась в школе ещё на какое-то время. Она работала первый год, когда познакомилась с Виталием. Галина проводила экскурсию для учеников выпускного класса в индустриально-металлургическом техникуме. Виталий трудился там мастером производственного обучения. Он был молодым, высоким, обаятельным человеком с хорошим чувством юмора. Мастер так увлекательно рассказывал о профессии сварщика, что даже молодая учительница заслушалась. – Я не думала, что так интересно можно рассказать о такой обыкновенной негероической профессии, – сказала она ему после экскурсии. Виталию тоже понравилась молодая, стройная учительница. Она с таким восторгом слушала его. Они стали встречаться, а через полгода поженились. Свадьба была скромной и немноголюдной. Приезжали родители Галины. Молодые жили с мамой Виталия, у них была трёхкомнатная квартира, а он был единственным сыном. Комнаты изолированные и они не мешали друг другу. Отец Виталия умер молодым. А потом свекровь решила, что выполнила свой материнский долг и уехала в Краснодарский край. Как оказалось, она познакомилась на отдыхе в Сочи с мужчиной вдовцом, и он сделал ей предложение. В этой квартире их семья живёт до сих пор. У свекрови жизнь с новым мужем сложилась удачно. Она подарила квартиру сыну. Мать Галины с детства внушала ей, что она должна идеально содержать в порядке свой дом, и чтобы муж не замечал её усилий. Мужчины не любят, когда женщина устраивают генеральную уборку, стирку и прочие дела в их присутствии, особенно в выходной день, поэтому надо все дела переделать до прихода мужа. И Галина старалась. Она вставала в пять часов утра, готовила завтрак и ужин. Обедали они в столовой на работе. Приходила жена с работы раньше мужа и успевала навести порядок в квартире, постирать, погладить, а вечером готовилась к занятиям и проверяла тетради. Галине было 24 года, когда родился сын Саша. Она сидела с ребёнком дома, ей стало легче, не надо ходить на работу, а домашние дела молодая мать успевала переделать пока сын спал. Он был спокойным ребёнком. Всё было хорошо, но не хватало денег. Зарплата мужа была невелика, а пособие на ребёнка в те годы не отличалось щедростью. Однажды подруга Наталья пришла к ней с подарком для Саши. Муж был на работе. Галина попросила у неё в долг денег до зарплаты Виталия. Подруга денег дала, а потом сказала, – Слушай, ребёнку уже 10 месяцев. Давай-ка приезжай ко мне вечерами в парикмахерскую. У меня работает очень хороший мастер маникюра Юля. Ты у неё пройдёшь стажировку, а я не буду брать с неё за аренду кабинета. Вечером часа 2-3 отец может посидеть с сыном. Откроешь свой кабинет. Знаешь, на маникюре очень хорошо зарабатывают. Какие бы времена не были, женщины всегда следят за своими ногтями. – Галина оказалась прилежной ученицей. Она стала заниматься маникюром, позже освоила педикюр. Галина взяла в аренду кабинет во вновь открывшейся парикмахерской недалеко от дома. Деньги на инструменты и материалы одолжила подруга. Галина работала вечерами с 17 до 22 часов без выходных. Виталий оставлася с сыном. Базу она набрала сравнительно быстро. Оказывается есть много женщин, которые работают днём и им удобнее посещать мастера вечером. В школу Галина не вернулась. Жить стало веселее. Виталий так и работал мастером на старом месте, его всё устраивало. Они купили машину, сделали хороший ремонт в квартире, ездили отдыхать на море. Правда, Галина съездила с ними всего три раза. Летом начинался усиленный спрос на её услуги, особенно на педикюр. Виталий стал ещё больше ценить свою жену. – Добытчица ты моя, – говорил он ей с нежностью. Через шесть лет у них родилась доченька Инна. Галина не могла бросить работу, боялась потерять своих клиенток. Она наняла для дочери няню и продолжала работать, но теперь с обеда и до 20 часов. Через год сын пошёл в первый класс. Школа была рядом, и скоро он стал самостоятельно возвращаться домой. После рождения дочери годы для Галины полетели стремительно. Росли дети, росли расходы и проблемы. И Галина работала, работала и работала… Пока человек живёт ему всегда что-то надо. Она почти не отдыхала. Домой ездила редко на похороны отца и так изредка дня на три проведать мать. Вот уже и Саше 24 года, дочери -18 лет. Саша закончил юридический факультет университета. Высокооплачиваемую работу, конечно, не нашёл. Работает за весьма скромное вознаграждение. Инна учится в технологическом колледже. Саша год назад привёл в дом свою девушку Аню. Аня неместная, она ещё только на третьем курсе университета на экономическом факультете. Аня уже год живёт с ними, но держится подчёркнуто отстранённо. Она приходит с занятий и закрывается в своей комнате. Однажды Галина вдруг поняла, что у неё уже давно нет дружной, сплочённой семьи, как раньше. Они перестали общаться друг с другом и живут, как соседи в коммунальной квартире. Муж всё чаще и чаще рычит и срывает на ней свое плохое настроение. Она лишний раз не лезет к нему с вопросами и сочувствием, чтобы не попасть под горячую руку. Её добрый и внимательный сын теперь сидит за закрытыми дверями с Аней. Галина к ним не заходит. Один раз хотела убрать бардак в их комнате, но потом раздумала, пусть живут как им нравится. Дочь тоже не заставить следить за порядком в комнате. Галина уговаривает её, но дочь грубит в ответ, – Иди на фиг! Не лезь ко мне со своим порядком, надоела!- Мать не выдерживает и сама делает генеральную уборку. В последнее время Инна совсем обнаглела, свои грязные вещи бросает на пол в ванной, не хочет даже крышку корзины открыть. Вчера Галина торопилась на работу и попросила невестку загрузить в посудомоечную машину посуду, и протереть пол на кухне. – Я к вам в домработницы не нанималась, – ответила Аня и захлопнула дверь у неё перед носом. … Галина так и не уснула после толчка мужа. В 5 часов утра она встала. Приготовила завтрак, поставила в духовку запекаться мясо на ужин. Галина чистила картошку, а в душе кипела обида. Она пыталась понять, когда, в какой момент она стала для мужа и детей удобной домработницей и снабженцем? Когда они перестали видеть в ней жену и мать? Домочадцы проснулись, дружно позавтракали кашей и омлетом. Спасибо никто не сказал. Первым ушёл Виталий, потом Инна. Перед уходом она бросила свою блузку на стул и сказала, – Она мне нужна к вечеру, срочно постирай!- Аня наводила красоту в своей комнате, а сын обратился к матери, – Пожалуйста не загружай Аню работой. Она вчера очень расстроилась и даже плакала, если ты её будешь обижать, я перестану тебя считать своей матерью, запомни! – Все разошлись. Галине на работу к 10 часам. Она взяла телефон и отменила все визиты клиенток, расписанные на месяц вперёд. Сходила на работу, собрала все инструменты и материалы, рассчиталась с хозяйкой за аренду помещения. Галина вернулась домой, покидала в дорожную сумку свои немногочисленные вещи, собрала документы. На холодильник магнитом прикрепила записку: “Дорогие мои, я поняла, что не нужна вам, как жена и мать, а домработницей быть устала. Я уверена, вам будет лучше без меня.” А потом она вызвала такси и поехала на вокзал. Мать удивилась, увидев дочь на пороге родного дома, – Галя, как ты узнала, что я болею? Хотела тебе позвонить, да побоялась срывать тебя, знаю, что ты вся в работе. – – Мама, я поживу у тебя. Мне надо найти себя, я себя потеряла. Я перестала существовать, как личность. Я чувствую себя загнанной лошадью, – сказала Галина, обнимая мать и заплакала. Галина, конечно же, надеялась, что муж станет уговаривать её вернуться, что дети попросят прощения… Муж даже не позвонил. Позвонила Инна, – Как ты могла? Уехала и не постирала мою блузку? И да, без тебя лучше, никто не капает на мозги. – Галина уже пять месяцев живёт с матерью. Она её единственная дочь. Мать сильно сдала, часто болеет. Галина в родном городе снимает небольшое помещение и занимается своим делом. Она теперь работает по щадящему графику. Доходы её стали ниже, но и расходов у неё теперь намного меньше. Подруга Наталья звонит, поддерживает Галину и сообщает новости. Виталий вскоре после отъезда жены ушёл к своей одинокой бездетной коллеге. У них уже несколько лет были близкие отношения. Инна привела в дом своего друга однокурсника, – А почему Саше можно, а мне нет?- Отец даёт ей деньги на жизнь, но ей не хватает, и она постоянно ездит к нему и просит ещё денег, попросила бы у матери, но стыдно, она же первая сказала, что без неё лучше. Молодёжь постоянно скандалит, никто не желает готовить и наводить порядок в квартире. Галина, конечно, волнуется за детей, но успокаивает себя мыслью, что они уже вполне взрослые и не нуждаются в ней, даже не звонят. Предательство мужа её удивило. Она так заработалась, что не заметила его охлаждения. Галина подала заявление на развод и на раздел имущества, ей горько и обидно, что в 49 лет она осталась у разбитого корыта, без семьи, которой она посвятила 27 лет своей жизни. А самое обидное то, что она сама во всём виновата. Женщина не должна полностью растворяться в семье. Семья этого никогда не оценит и станет вытирать об неё ноги. Вот такая история. Автор: Простые люди – Сибирь

Наташа вошла в зал ресторана, оглядела присутствующих, так… а куда иди-то… Они не виделись много лет, кто-то уехал после школы учится в другие города, а кого-то закрутила другая, взрослая жизнь и было уже не до встреч с подругами детства. Нет, они, конечно, устраивали вечер встречи выпускников, но не все могли приехать или прийти, всегда кого-нибудь не хватало. Год назад Таня Стрельникова, заводила, староста, активистка, создала группу в одной соцсети, пригласила всех, кого, смогла найти. Столько эмоций было, столько радости. Наташа тоже очень обрадовалась возможности поболтать с девчонками. Света, её лучшая подруга детства по школе, тоже была там, но…Но ничего не изменилось, так же, как и двадцать лет назад Света не хотела общаться с Наташей просто игнорировала. Они поздравляли друг друга красивыми словами в интернете, называли друг друга девчонками и вспоминали молодость, Светлана тоже писала иногда, но Наташу она будто не замечала. Как и тогда, в одиннадцатом классе, она просто посмотрела на Наташу как на пустое место и пересела от неё к двоечнику Шишкину. Просто так, в одно утро. На контакт не шла, просто смотрела презрительно и отворачивалась. -Свет, да что случилось, — подошла к подруге в раздевалке Наташа. Девушка дёрнула плечом и обошла её, брезгливо морщась, так никто и ничего Наташе не объяснил. Она ещё делала попытки достучаться до подруги, но натыкалась на равнодушный и холодный взгляд. Вот так и получилось, что лучшие подруги двадцать лет и словом не перемолвились. В группе остались несколько девчонок остальные как-то поутихли, когда прошла волна волнения, когда все похвалились и детьми, и машинами, и статусом. Остались семь человек. Кидали каждое утро открытки с пожеланием добра и бодрости, каждый вечер желали спокойного сна. Иногда выставляли фото собачек, кошечек, цветов. По сути, чужие люди, которые поддерживают иллюзию дружбы, Наташа уже как к обязанности относилась к этим ежеутренним и ежевечерним приветствиям. Это как отписаться пожилой тётушке или маме, свекрови, как поздороваться с соседкой… Но вдруг, Таня предложила встретиться в ресторане. И что странно, все девчонки из группы поддержали это желание и даже Светлана. Наташа решила тоже поехать. Вот стоит теперь, смотрит в какую сторону ей идти, подоспевший официант проводил Наталью к столику. Девчонки, конечно, постарались. Причёски уложены волосок к волоску, морщинки замазаны затонированы, ноготочки отточены, все со свеженьким маникюрчиком, никто не пришёл с даже чуточку отращенным ногтем. Мейкап нанесён с умением, вещи только с вешалки… Наташе даже неудобно стало за свои хоть и чистые, но коротко остриженные и наспех покрытые бесцветным лаком ногти, неубранными в пучок, как обычно, а распущенными по плечам локонами с небольшими сединками, обычное платье -футляр, правда не чёрное, а тёмно синее, лодочки и клатч. В общем обычная дамочка, с грустью подумала про себя Наташа, разглядывая исподтишка своих школьных подруг, когда улеглись эмоции и волнения от встречи. Света особо постаралась, она затмила, кажется, всех девчонок, бренд на бренде, бриллианты так и сияют, запах от парфюма одурманивает и сбивает с ног, клатчик от известного дизайнера небрежно висит на стуле, являя миру надпись кто это чудо произвёл на свет. Кажется, у Вали Седовой аллергия думает Наташа, она видит, как Валя старается не дышать в сторону Светланы, глаза её краснеют, она извиняется и выходит на воздух. Постепенно разговор переходит в спокойное русло, все рассказывают о себе, хотя уже и так всё вроде бы рассказали. -А ты Наташа чем занимаешься, — спрашивает Таня. -Я? -Наташа на секундочку замялась, — ммм, можно сказать, что стройкой. -Ты что архитектор? — спрашивают девчонки? -А может прораб, — говорит вдруг Светлана нагловато улыбаясь. Она смотрит немного с превосходством на Наталью. -Да нет, девчонки, я простой девелопер. -Деве… кто? — подаётся вперёд грудью Светлана, дерево обрабатываешь что ли? Девчонки недружно захихикали, посматривая свысока на так простенько одетую Наташу. И лишь Нина Сушкова смотрела с удивлением на Наташу, Нина извечная отличница, тихоня и насколько Наталье известно, хорошая мама и прекрасная хозяйка, отличная жена. -Наташа, ты девелопер? -Ну да, — Наталья даже смутилась немного — а что тут такого? — Просто я знаю как это тяжело, удержаться в таком бизнесе постой…ты же, точно, ты Наталья Александрова, у мужа календарики с твоим лицом. -А кто у нас муж, — заинтересованно спрашивает Наташа. -Глеб Соломин, — тихо, словно смущаясь говорит Нина. -Да ты что? Это же наш новый партнёр, — Наташа спохватилась, — ой простите, девчонки, Нинуль, потом договорим. -Ну надо же, какие мы известные вдруг стали, — Светлана прямо-таки плевала ядом. -Ты о чём? -Да ни о чём, звезда какая. А с чего это ты Александрова, а не Демьянова? -А с чего я должна быть Демьяновой, я вышла замуж и взяла фамилию мужа… -Аааа… а значит фамилия Демьянова тебя не устраивает? -Светлана, а что такое? Какое тебе дело до моих фамилий? -Да так, как- то быстро тебе Мишенька надоел, что, побогаче нашла? Девчонки замерли, Наташа вдруг заулыбалась, а потом начала смеяться… -Ах, вот в чём дело, ха-ха-ха, я поняла…Я через столько лет поняла…Ты, — она смеялась, искренне веселясь, — ты…а я-то все эти годы думала, что же я тебе сделала, что из любимой подружки вдруг превратилась в пустое место, и ведь никто не знал и не понимал, что произошло, а ты… Столько лет, ха-ха-ха, да ты хотя бы справки навела, ой не могу, ты для меня так разнарядилась, да? Чтобы уколоть? Всё это время думала, что я благополучно живу в браке с Мишей Демьяновым, да? Ну и дура, — сказала уже серьёзным, деловым тоном Наташа, — девочки кто-то ещё думал что у меня с Демьяновым что-то есть? -С каким Демьяновым? — спросила Вера Сорокина, — это из сто восьмидесятой школы? -Ага, он на дискотеке, помните диджеем к нам приезжал, это он из-за меня был, ему меня увидеть надо было, Света. Ага. Представляешь, меня. Не тебя первую красавицу и умницу, а меня, твою, как ты считала страшную подругу. -Девчонки, — примирительно сказала не скандальная Нина, — это всё в прошлом, зачем нам сейчас этот вопрос поднимать. -Ну уж нет, — Наталью понесло, сказывалось выпитое вино, напряжение и ещё букет черт знает чего, всегда такая сдержанная, она вдруг превратилась в обиженную девчушку, которая никак не понимала, что же она такого сделала, что лучшая подруга смотрит сквозь неё. Так получилось, девочки, что моя фамилия, настоящая моя фамилия, Демьянова. Моя мама ушла от моего папы, когда мне было четыре года. Мне, ребёнку было сказано, что папа плохой, теперь у меня другой, хороший папа, со временем мне это вбилось в голову, я перестала плакать по папе, приняла другого хорошего папу. Перед школой мне поменяли фамилию, уж не знаю как, но потом вскрылось что не совсем законно, в детском саду я была Демьяновой, а в школу пошла Ильиной, мы тогда жили не здесь, если помните, я с вами с пятого класса училась. Естественно, ни с папой, ни с родственниками с его стороны, я не была знакома. Меня случайно увидела жена брата моего отца, когда привела в школу первоклашек из сто восьмидесятой школы, у нас тут какой-то праздник осени был, а мы дружили вроде как школами, помните? Она увидела меня и просто обалдела как я похожа на её золовку, тётю Катю, это сестра моего отца и соответственно его брата. Заподозрив неладное, она накинулась дома на мужа, видимо был какой-то грешок по молодости, и начала его укорять, что видела девочку, примерно Мишиного возраста, которая просто одно лицо Катерина, кричала что Демьянскую породу ни с кем не спутать… В итоге каждый из взрослых ходил, смотрел на меня из далека, навели справки…узнали, что я дочь своего отца, но проживаю под другой фамилией. Вот Миша и был интегрирован в мою среду общения. Да, из -за меня, простой девчонки, Свет, Наташки- букашки, была развёрнута такая мощная операция. Чтобы мать не узнала и не запретила мне общаться с родственниками, чтобы меня не отправили обратно к бабушке с дедушкой, мне приходилось скрывать. Видимо кто-то увидел меня с Мишей и доложили тебе Свет, а ты и решила, что как это он обратил внимание на такую как я, признаю, в детстве я была гадким утёнком…А в подростковом возрасте так и того хуже… После восемнадцати мне пришлось переделать кучу документов, я вернула себе свою настоящую фамилию. Пришлось побегать. Отец ввёл меня в семейный бизнес, и вот я много лет работаю с дядей, отцом и братьями наравне. Вот такая история девчонки. Вы не подумайте, я не хвалюсь. Я такая дура…Господи, у каждого свои тараканы в голове, верно? Мои всё не давали мне покоя, изредка вытаскивая воспоминания на свет божий они заставляли меня думать о том, что же такого произошло чем же я обидела свою подругу… Я помню, как я с замиранием сердца шла в школу, чтобы поделиться с тобой тем, что никому нельзя было говорить, а ты…ничего не объясняя просто ушла и села к Шишкину… Ладно девочки, не я начала этот базар, простите, всех рада была видеть, но мне пора бежать, правда. Нина, созвонимся… И Наташа вышла на воздух. Ей никуда не надо было спешить вечер был свободен, но так вдруг захотелось уйти. Зачем я это всё, надо было промолчать, думает Наташа, но потом волна негодования накрывает её, она вспоминает хихиканье за свое спиной девчонок из класса они как-то вдруг резко поменяли к ней своё отношение с хорошего на плохое. Пацаны стали как-то странно смотреть, ей было некогда на это сильно обращать внимание, перемены в жизни слишком давили на не окрепшую психику. Папа оказался очень хорошим, мама всё узнала, были скандалы, и вся эта школьная мышиная возня проходила мимо неё, а ведь могло казаться иначе. Если бы она принимала всерьёз это шушуканье хихиканье какие-то насмешки… Лучшая подруга распускала обо мне грязные слухи, дошло до Наташи. Вот глупость какая. Нет бы подойти и спросить, она… А, да плевать. Наташа услышала цокот каблуков. -Наташа… Светлана была явно под шофе. -Что же ты убежала, подруга? Даже не дала мне высказаться, оставила меня в дураках, эти коровы теперь смотрят на меня как…на…ай, плевать. Да, я тогда запала на этого Мишу, он навсегда остался в моих мечтах…Думаешь я догнала тебя извиниться? Нет! Я хотела сказать тебе о том, как я тебя ненавижу. Да…Пришла такая, выглядишь на миллион, выставила меня дешёвкой, специально, да? Светлана попыталась схватить Наташу, но та выдернула руку. -Иди проспись. -Да пошла ты…слышишь? Я.…да я… Но Наташа уже не слушала, она завернула за угол и пошла, улыбаясь своим мыслям. А из ресторана вышли девчонки и увели плачущую и упирающуюся Светлану. Стоило оно того, подумала утром Наташа, и решила, что да, стоило. К тому же с Ниной поближе сойдутся, в школе они симпатизировали друг другу. И даже сдружились перед экзаменами. Вот и хорошо что всё выяснили, думает Наташа, глядя в экран телефона, где порхают бабочки, распускаются цветочки, котятки с бантиками умильно улыбаются, девочки желают всем доброго утра… Автор Мавридика д.

А она не могла. Сорок лет вместе хлеб пекли, душа в душу жили. Теперь вот одна... И некому передать. Вечером позвонила Катя. Голос деловой, отстранённый — городской голос. — Мам, я завтра приеду. Нужно поговорить о пекарне. Анна сразу поняла — опять уговаривать будет продать. В прошлый приезд целый бизнес-план привозила, на ноутбуке показывала. — Приезжай, дочка. Поговорим. Ночью не спалось. Анна ходила по пустому дому, трогала вещи Михаила. Его фартук всё ещё висел на крючке — выстиранный, накрахмаленный. Будто ждал хозяина. На столе — очки в потёртом футляре. Михаил их за неделю до смерти купил, так и не привык носить. «Как же я без пекарни-то? — думала, глядя в тёмное окно. — Это ж наша с Мишей жизнь вся. Каждый кирпичик вместе клали». Вспомнилось, как начинали. Молодые были, глупые. Свадьбу сыграли — и сразу за дело. Взяли ссуду, купили старый дом на окраине посёлка, печь сложили. Михаил сам клал — дед его научил. Первый хлеб сожгли дотла. — Ничего, Нюр, — смеялся Михаил, выгребая угли. — Научимся! Не боги горшки обжигают. И научились. Через год весь посёлок к ним за хлебом ходил. А потом Катенька родилась. Маленькая была — прямо в пекарне в люльке спала. Под мерный стук теста, под песни матери. Анна тесто месит и поёт — колыбельные, частушки. Михаил посмеивался: «У нас дочь с хлебным духом расти будет». Подросла Катюшка — помогать стала. В пять лет уже тесто месить пробовала. Ручонки маленькие, а старается. — Я буду как папа, пекарем! — заявляла. — Будешь, доченька, будешь, — улыбался Михаил. — Дело семейное, передавать надо. Только выросла — и уехала. В город, учиться. «За лучшей долей», — как сама сказала. Училась хорошо, работу нашла престижную. Замуж вышла за такого же делового. Внуков родила — двойняшек. А домой всё реже приезжала. Некогда. «Может, и правда продать?» — подумала Анна, присев на лавку. Тяжело одной. Помощников нанимала — не приживались. Молодым неинтересно с тестом возиться за копейки, старикам тяжело ночами работать. Пекари ведь ночные птицы — к утру хлеб готов должен быть. Утром опять мальчишка пришёл. Молча стоял у двери, смотрел исподлобья. — Проходи, — махнула рукой Анна. — Поешь нормально хоть раз. Накрыла на стол: хлеб свежий, масло, чай с сахаром, варенье прошлогоднее — малиновое, Михаил любил. Мальчишка ел жадно, но аккуратно. Крошки со стола собрал на ладонь, в рот отправил. — Как звать-то тебя? — Тимофей. — А родители где, Тимофей? Пожал плечами: — Нету. Бабка была. Померла зимой. — И давно по улицам скитаешься? — Год почти. Летом ничего было, в сарае спал. А зимой... — замолчал. Анна вспомнила прошлую зиму. Лютая была — тридцать пять мороза, ветра. Старики поговаривали — не всех бездомных по весне насчитались. — Слушай, Тимофей. Поживи пока у меня. Работы в пекарне много, подсобишь. А там видно будет. Мальчишка недоверчиво глянул: — А что взамен? — Ничего. Поможешь по хозяйству — и ладно. Катя приехала к обеду. Деловой костюм, дорогая машина — чужая в этом захолустье. Села за стол, где когда-то завтракала босоногой девчонкой. Провела пальцем по зарубкам на столешнице — Михаил отмечал, как росла. — Мама, ну что ты упрямишься? — начала без предисловий. — Посмотри правде в глаза: дом разваливается, оборудование допотопное. Тебе шестьдесят пять, сил уже нет. Я нашла покупателей — сеть супермаркетов. Дают хорошую цену. Купишь квартиру в городе, будешь жить спокойно. Анна молчала, месила тесто для вечерней выпечки. Руки сами знали движения — надавить, подвернуть, снова надавить. Михайлово движение. Он всегда локоть чуть в сторону держал, говорил — так сподручнее. — Отца нет уже два года, мам. Он бы не хотел, чтобы ты так надрывалась. — А ты почём знаешь, чего бы он хотел? — не оборачиваясь, спросила Анна. — Ты с ним когда в последний раз по душам говорила? Помнишь? Катя поджала губы. Помнила. Пять лет назад. Приехала на день рождения отца, посидели час — и обратно, дела ждут. — Он письма тебе писал. Каждый месяц. Не отправлял — знал, что не ответишь. Боялся докучать. В ящике стола лежат. Сорок восемь штук. Тишина повисла тяжёлая. Катя смотрела на мать — сутулую, седую. Руки в венах вздувшихся, в мозолях. А когда успела так состариться? Дверь скрипнула. Тимофей заглянул: — Тёть Ань, можно я полы в пекарне помою? Грязно там. — Мой, милый, мой. Катя удивлённо наблюдала, как оборванный подросток деловито орудует шваброй. — Это кто? — Тимофей. Сирота. Третий месяц ходит за хлебом. Сегодня к себе взяла. — Зачем тебе это? Чужой ребёнок, проблемы... — А как же? Не помрёт же с голоду. У нас с Мишей своих после тебя не было. Может, Господь чужого послал. — Мам, ну что за средневековье? Какой Господь? Анна улыбнулась: — Поживёшь с моё — поверишь. Не в церковь ходить — в людей верить. Вечером, когда Катя уехала в районную гостиницу («Здесь? В этой дыре? Да ни за что!»), Анна пошла проверить, как там Тимофей. Нашла в пекарне — свернулся на мешках с мукой, укрылся старой телогрейкой. «Эх ты, воробушек ободранный...» Тронула за плечо: — Вставай. Пойдём в дом, постелю нормально. Отвела в комнату Кати. Постель всегда свежая — вдруг приедет, заночует. Только не ночует. Всё в гостиницу торопится. — Ложись. А утром поговорим. Утром Тимофей проснулся от запаха блинов. Спустился на кухню — Анна у плиты колдует. — Садись, поешь по-человечески. Съел пять блинов. Шестой взял. Анна подлила чаю, села напротив. — Расскажи про бабку-то. Кем была? — В столовой работала. При заводе. Завод закрыли — и столовую тоже. Пенсию маленькую получала, подрабатывала где придётся. Пила... — замолчал. — Бывает, — кивнула Анна. — Не все горе выдерживают трезвым. А родители? — Не знаю. Бабка говорила — мать от меня отказалась в роддоме. Молодая была, глупая. Молчали. За окном синицы чирикали, крошки на кормушке клевали. Михаил кормушку сделал, Анна каждый день хлеба крошит. — Покажете, как хлеб пекут? — вдруг спросил Тимофей. — А что, интересно? — Бабка говорила — ремесло в руках иметь надо. Тогда не пропадёшь. Она сама классно готовила. Когда трезвая была. — Умная бабка. Покажу. Только это не игрушки — работа тяжёлая. В три утра вставать придётся. — Я не боюсь работы. И правда не боялся. Руки — все в цыпках да мозолях, но ловкие. Схватывал быстро. Анна показывала, объясняла: — Дрожжи — это живое, понимаешь? Их чувствовать надо. Передержишь — хлеб кислый будет. Недодержишь — не поднимется. — Как это — чувствовать? — А вот так. Тесто — оно как человек. Любит тепло и заботу. Будешь кое-как месить — и хлеб будет кое-какой. А с душой — другое дело. — С душой — это как? Анна задумалась. Как объяснить пацану то, что сама нутром чует? — Вот смотри. Я тесто мешу и думаю: кто мой хлеб есть будет? Может, старушка одинокая — ей отрада. Может, мать многодетная — детей кормить. А может, пьяница какой — с похмелья спасаться. И всем мой хлеб нужен. Понимаешь? Тимофей кивнул серьёзно: — Понимаю. Бабка тоже так говорила. Говорила: я всех кормлю — и начальников, и уборщиц. Перед едой все равны. Через месяц Тимофей уже сам опару ставил. Анна похвалила — зарделся, как маков цвет. Непривычный к ласке. Отец Сергий зашёл за просфорами. Увидел Тимофея за работой, кивнул одобрительно: — Хороший помощник растёт, Анна Петровна. — Дай Бог. Парень с головой и руками. Душа добрая, хоть и прячет. — А документы? — батюшка нахмурился. — Мальца ведь заберут, коли что. — Знаю, батюшка. Да как оформить-то? Я старая уже для опеки. Шестьдесят пять — не двадцать пять. — Не скажите. Вы крепче многих молодых. Я помогу, если что. У меня в епархии связи есть. Не должен пацан по детдомам скитаться. После его ухода Анна долго думала. Вспомнила, как Михаил говорил: «Эх, сына бы! Передать бы кому дело». Не дал Бог своего. Может, чужого послал? Ночью не спала. Всё к окну подходила — не идёт ли кто? С тех пор как Тимофей появился, покой нашёл. А вдруг сбежит? Мало ли — парень дикий, непривычный к дому. Нет, не сбежал. Утром как обычно — в три часа уже в пекарне. Печь растопил, тесто проверяет. — Чего не спишь? — удивилась Анна. — Так хлеб же. Подходит вон. Ещё часок — и в печь можно. Анна улыбнулась. Настоящий пекарь растёт. Катя продолжала приезжать. Каждые выходные — то с графиками, то с предложениями риелторов. — Мам, я как экономист говорю: пекарня убыточна. Ты работаешь себе в минус. — Убыток не в деньгах меряется, Катюш. — А в чём? — В людях. Вот придёт старушка за хлебушком — поговорим, жизнь обсудим. Одинокая она, детей нет. Я для неё — единственный собеседник. Это убыток? Или вот Маринка с тремя детьми — муж пьёт, денег вечно нет. Я ей в долг даю, потом отдаёт по копейке. Это убыток? — Мам, бизнес — это не благотворительность. — А я не бизнесом занимаюсь. Я людей кормлю. Разница есть. Однажды Катя застала мать с Тимофеем за странным занятием. Они перебирали старые фотографии, раскладывали по годам. — А это кто? — спрашивал мальчик, показывая на пожелтевший снимок. — Это Мишина мама, Царство ей Небесное. Евдокией звали. Пекарь знатная была. Её хлеб на три деревни славился. С травами пекла, с кориандром. — А рецепт от неё? — От неё, милый. А ей — от свекрови передался. Софьей звали. А той — от её свекрови. Сто лет рецепту, если не больше. — Сто лет... — Тимофей задумался. — Это ж сколько людей накормили! — Не сосчитать. Тысячи. В войну, говорят, прабабка Софья весь госпиталь кормила. Сама голодала, а раненым хлеб носила. Катя стояла в дверях. Смотрела, как мать объясняет чужому мальчишке историю их семьи. Как тот слушает, раскрыв рот. Как бережно трогает старые фотографии — будто святыню. — Мам, можно поговорить? Вышли на крыльцо. Вечер тёплый, в палисаднике флоксы цветут — Михаил сажал. — Ты понимаешь, что берёшь на себя ответственность за чужого ребёнка? — Понимаю. — А если что случится? Если сбежит? Украдёт? — Не украдёт. Я людей насквозь вижу, Катюш. Сорок лет за прилавком — научишься. — Откуда такая уверенность? — Оттуда. Плохой человек хлеб с душой печь не сможет. А у Тимофея получается. Значит, душа чистая. Катя хотела возразить, но промолчала. Вспомнила себя маленькую — тоже вот так у печи стояла, на отца смотрела. Он тесто месит, а она рядом вертится. «Папа, дай попробовать!» — «Расти сначала, малявка!» Выросла. И уехала. От хлеба, от печи, от родителей. — Мам, а письма... Можно я возьму? Почитаю? — Бери. В правом ящике стола. Только... Катюш, он тебя любил. Что бы там ни написал — любил. Ночью Анна проснулась от шума. Спустилась — Катя на кухне. Письма на столе горкой, лицо мокрое от слёз. — Мамочка... — бросилась к матери. — Что же я наделала? Что же я... Обняла дочь, прижала к себе. Та уткнулась в плечо, как маленькая, плечи вздрагивают: — Он писал... каждый месяц писал! А я даже не знала. Думала — обиделся, молчит. А он... «Катюша в детстве хлебом пахла. А теперь духами дорогими. Чужая стала». Мама, я правда чужая стала? — Не чужая, доченька. Заблудившаяся. Но дорога домой всегда открыта. — Знаешь, что в последнем письме? «Не суди дочку строго, Нюра. Она своё счастье ищет. Может, найдёт. А мы тут с тобой — со своим. Только бы не забывала, откуда родом». Молчали, обнявшись. За окном ветер выл — осенний, холодный. А на кухне тепло, печка потрескивает. Утром за завтраком Катя сказала: — Я отпуск возьму. Побуду с вами, помогу. — А работа? — Подождёт. Мне нужно... Мне нужно вспомнить, кто я. Через неделю позвонил отец Сергий: — Анна Петровна, тут такое дело. Детдом наш районный закрывают — мало детей осталось. По другим распределяют. Директриса спрашивает — может, кто из местных возьмёт? Там девочка есть, Машенька, восемь лет. Тихая, работящая. Мать от неё отказалась, отца нет. Анна молчала. Потом спросила: — А что Тимофей? — Я у него спрашивал. Говорит — пусть тётя Аня решает. Но видно, что хочет. Сестрёнки у него не было никогда. Вечером за ужином Анна сказала: — Тимош, а что если нам Машеньку взять? Сестрёнка тебе будет. Мальчик просиял: — Правда можно? А она... она нас не бросит? — Не бросит, милый. Мы её не бросим — и она нас. Маша оказалась маленькой, худенькой, с огромными карими глазами. Молчунья. Первые дни к стенке жалась, на всех исподлобья смотрела — привыкла, что обижают. Потом осмелела. К Анне льнула, за юбку держалась. Тимофея слушалась беспрекословно — старший брат, защитник. Любила сидеть в пекарне, смотреть на огонь в печи. Сказки себе под нос рассказывала — шёпотом, чтоб не мешать. Про колобка больше всего любила. — Я тоже буду печь колобки, — сказала однажды. — Только не убегающие. Послушные. А когда первый раз «бабушкой» назвала — Анна прослезилась. Обняла девочку, к себе прижала: — Внученька моя, ласточка... Катя помогала с документами. Ездила в район, в область. Удивлялась: — Надо же, какая бюрократия! Будто не детей пристроить хотят, а наоборот. — Наоборот и хотят, — вздохнул отец Сергий. — Детдома кормятся на сиротах. Невыгодно им детей в семьи отдавать. Но справились. К осени и Тимофей, и Маша официально под опекой Анны были. Временной — до совершеннолетия. — А дальше сами решат, — говорила Анна. — Захотят уйти — не держу. Только никуда они не хотели. В мае случилась беда. Анна мешок муки поднимала — пятидесятикилограммовый. Спина и раньше побаливала, а тут вдруг прострелило огнём. Мешок выпал из рук, мука рассыпалась белым облаком. Анна осела на пол. «Всё, — мелькнула мысль. — Знак это. Конец пришёл. Как теперь детей кормить? Как пекарню тянуть?» Лежала на мешках, в голове туман. Где-то далеко Михаил смеётся: «Не боги горшки обжигают, Нюр!» Тимофей нашёл её через час. Анна еле дышала, лицо белое, как мука вокруг. — Бабушка! Баб Ань! — он бросился к ней, пытался поднять. — Не надо... Батюшку позови... Мальчик помчался к отцу Сергию. Тот вызвал скорую, поехал с ними. — Защемление нерва, — сказал врач. — Тяжёлый случай. Нужен покой, возможно, операция. Катя примчалась в тот же день. Ворвалась в палату: — Всё, мама. Хватит геройствовать. Я тебя в Москву везу, там лучшие клиники. А пекарню продаём. Окончательно. Тимофея в хороший детдом определим, Машеньку тоже. Есть прекрасные заведения с господдержкой. Анна лежала, смотрела в больничный потолок. Белый, с трещиной посередине. Как её жизнь — вроде целая, а трещина через всё. «Может, и правда — знак? Может, хватит упрямиться? Дети в детдом попадут — выживут. Не она первая, не она последняя старуха немощная». Тимофей с Машей приходили каждый день. Девочка приносила полевые цветы — ромашки, колокольчики. Ставила в гранёный стакан на тумбочке. Мальчик молча сидел рядом, держал за руку. — Я пеку хлеб, — сказал однажды. — Каждый день. Отец Сергий помогает — он раньше всех встаёт. И Марь Ивановна тесто месить приходит. Люди покупают, хвалят. — Молодец, — прошептала Анна. — Баб Ань... Тёть Ань... — Тимофей замялся. — Научите фирменному. С кориандром. А то спрашивают, а я не умею. Срамота. Анна прикрыла глаза. Сто лет рецепту. От свекрови к невестке, от матери к дочери. А тут — чужой мальчишка с улицы. «Чужой ли?» — вспомнился голос Михаила. Он всегда говорил: «Нет чужих детей, Нюр. Есть дети без родителей. Мы с тобой тоже могли такими стать — война ведь была, отцы погибли. Повезло — матери выжили, подняли. А этим не повезло. Так что ж теперь?» — Слушай, — открыла глаза. — Запоминай. Мука — только из твёрдых сортов. Обязательно. И просеять трижды... Говорила медленно, с передышками. Тимофей слушал, шевеля губами — запоминал. Маша рядом сидела, в тетрадку записывала. Писать недавно выучилась, старательно выводила крючочки. — ...А кориандр в самом конце. Щепотку, не больше. И сразу в печь. Понял? — Понял. Спасибо, баб... тёть Ань. — Бабушкой зови. Привыкай. Катя стояла за дверью, слушала. Потом вошла: — Мам, я... Я письма прочитала. Все сорок восемь. Молчали. — Он писал, что гордится мной. Что я умная, успешная. Но что душу потеряла. Что хлебом больше не пахну — парфюмом дорогим. Мам, я думала — он просто старомодный. А он... он всё понимал. — Отец твой мудрый был, Катюш. Простой, но мудрый. — Знаешь, что он в последнем письме написал? «Береги маму, Катюша. Она у нас одна. И пекарню береги — это наша история, наши корни. Без корней дерево засыхает». — Не плачь, доченька. — Мам, можно я останусь? Отпуск возьму, неоплаченный. Помогу пока. С детьми, с пекарней. — А работа твоя? Карьера? — Подождёт. Карьера никуда не денется. А вы... вы можете. Анна выписалась через три недели. Операцию делать не стали — справились уколами да физиотерапией. Но врач предупредил: тяжести никаких, покой. Домой ехали на Катиной машине. Тимофей с Машей на заднем сиденье — притихшие, счастливые. У дома Анна замерла: — Погоди, не подъезжай. Дай походить. Медленно шла от калитки, опираясь на палку. У крыльца остановилась — пахло хлебом. Свежим, правильным, с лёгкой ноткой кориандра. — Получилось у тебя, Тимоша. В пекарне всё сияло чистотой. Тимофей противни вынимал — румяные буханки, корочка хрустящая. Машенька их на полки раскладывала, считала. Катя в материнском фартуке тесто месила — неумело, но старательно. — Ты гляди, научилась! — Учусь, мам. Тимофей показывает. У него лучше получается. У него талант. За год многое изменилось. Катя осталась. Не насовсем — работа ждала. Но договорилась: месяц в Москве, неделю дома. Благо, многое можно удалённо делать. Муж сначала возмущался: «Что за блажь? Неделю в деревне торчать?» Потом приехал сам — посмотреть. Городской весь, в дорогом костюме. Анна чаю налила, пирогов с капустой подала. Посидели, поговорили. К вечеру уже с Тимофеем дрова колол — «для аппетита», как сам сказал. — Хороший у тебя муж, — сказала потом Анна дочери. — Не загордился. Это редко нынче. — Он сначала не понимал, зачем мне это, — призналась Катя. — А потом увидел, какая я возвращаюсь. Говорит — другая совсем. Живая. Раньше, говорит, как робот была — работа-дом-работа. А теперь глаза горят. — Знаешь, мам, — сказала как-то за чаем. — Я поняла одну вещь. Папа был прав. Я корни свои потеряла. А без корней человек — перекати-поле. Ветром носит. — Нашла теперь? — Ищу. Тесто мешу — папу вспоминаю. Хлеб из печи достаю — тебя. Вроде возвращается потихоньку. Тимофей официально стал учеником пекаря. Документы отец Сергий помог оформить — и на мальчика, и на Машеньку. Временная опека до совершеннолетия. — А потом? — спросила как-то Катя. — А потом сами решат, — ответила Анна. — Но по мне — никуда они не денутся. Прикипели. Маша к школе готовилась. Читать-писать Катя научила, считать — Тимофей. Девочка оказалась смышлёной, схватывала на лету. — Я тоже пекарем буду, — заявила однажды. — Как баба Аня и Тима. — Сначала школу закончи, — улыбнулась Анна. — А там видно будет. Отец Сергий часто заходил. Садился на лавку у печи, грелся. С Анной о жизни говорили, чай пили. — Хорошо у вас, Анна Петровна. Душевно. — Это хлебный дух, батюшка. Он добрый. — Не только хлебный. Людской. Знаете, я ведь веру потерял, когда жена с сыном погибли. Думал — где Бог? За что наказал? А потом понял — Бог не в наказаниях. Он в том, что вы вот Тимофея приютили. Что Машеньку взяли. Что дочь домой вернулась. В этом Он. — Мудрёно говорите, батюшка. — А что тут мудрёного? Господь молчит, когда мы кричим. Но говорит через руки, что творят добро. Через ваши руки говорит, Анна Петровна. По воскресеньям собирались за большим столом. Анна во главе, по бокам — Тимофей с Машей. Катя напротив, когда приезжала. Отец Сергий, соседи. Стол ломился от угощений, но главное — хлеб. Свежий, ещё тёплый. С солью. — А дедушка Миша какой был? — спрашивали Катины дети-двойняшки, приехавшие на лето к бабушке. — Добрый, — отвечал Тимофей. — Я его не знал, но баба Аня рассказывала. И по пекарне видно — только добрый человек такое создать мог. Руками своими, душой. — А мы можем тесто месить? — канючили малыши. — Можете, — разрешала Анна. — Только фартуки наденьте. И слушайтесь дядю Тиму. Смотрела, как возятся внуки с тестом. Как Тимофей терпеливо показывает — вот так надавить, вот так подвернуть. Как Маша им сказку рассказывает — про колобка, конечно. Как Катя смеётся, оттирая муку с детских носов. «Передали, Миш, — думала. — Не своим, так чужим. Хотя какие они чужие? Родные уже. Главное — живёт дело. Живёт память». На стене висела фотография Михаила. Старая, чёрно-белая. Он там молодой совсем, улыбается. Рядом — новые фотографии. Тимофей с первым самостоятельным караваем. Маша с букетом ромашек. Катя в фартуке, вся в муке, смеётся. Внуки-двойняшки, чумазые, довольные. Семья. — Хлеб с солью, — сказала Анна, поднимая стакан. — Хлеб — это жизнь, соль — память. Пока помним — живём. Пока передаём — не умираем. — За это, — кивнул отец Сергий. Выпили. Помолчали. За окном птицы пели, солнце садилось, окрашивая небо в розовый. В печи потрескивали дрова — новый хлеб подходил. Жизнь продолжалась Автор: Уютный уголок