Запах смерти в этом квартале не был чем-то новым.

Пахло везде — от сточных канав до дверных косяков, которые давно утратили цвет под слоями пыли и гнили. Но сегодня воздух был особенно густ. Он не просто стоял — он давил, заползал в ноздри, прилипал к коже, словно предупреждая: не входи.
Доктор Рамон Артега не верил в предчувствия. В свои сорок с лишним он повидал всё: ампутации в полевых условиях, трихины под микроскопом, умирающих от холеры и рожающих под пулями. И всё же, стоя на пороге дома номер 14 на улице Ла Карраска, он впервые за долгое время почувствовал страх.
Не страх за свою жизнь. Страх перед тем, что случилось за этими полуоткрытыми дверьми.
— Господь да будет с нами, — прошептал Луис, юный аптекарь, стоявший позади.
Доктор молча шагнул внутрь. Следом — чиновник городской санитарной комиссии, дон Лоренсо Гутьеррес, щегольски приподнявший цилиндр, будто входил на бал, а не в комнату, где, возможно, ещё теплое тело.
Комната была темна, несмотря на полдень. Задёрнутые шторы, пыль в воздухе, простыня, сползшая с кровати. Возле окна — мальчишка лет тринадцати, с босыми ногами и лицом, серым как зола. Он не шелохнулся, даже когда дверь открылась.
А на полу — она.
Молодая женщина. В белом ночном платье, запятнанном чем-то бурым. На её губах запеклась кровь. Глаза закрыты. Закрыты навсегда.
У её плеча — младенец. Он ползал по её груди, хватаясь за ткань платья, и время от времени всхлипывал. Он ещё не понимал, что происходит. И, возможно, это спасло его от безумия.
Доктор опустился на колени. Не дыша. Дотронулся до шеи, до щеки — холодна. Проверил зрачки. Признаков жизни — ни малейших. Лихорадка? Возможно. Но что-то не вязалось. Не то положение тела. Не тот цвет кожи. Не тот запах.
Луис молча подал медицинскую сумку. Дон Лоренсо стоял, будто на сцене театра, с лицом, излучающим сочувствие, которое он, вероятно, репетировал перед зеркалом.
— Она умерла ночью, — раздался хриплый голос мальчика. — Я звал людей, звал соседей. Никто не пришёл.
— Как тебя зовут, сынок? — тихо спросил доктор.
— Хоакин.
— Кто был с вами вчера?
— Никого. Только мама. И... один человек. Он пришёл вечером. Я не видел лица. Он дал маме что-то выпить.
— Что именно?
Мальчик пожал плечами.
Доктор встал, медленно обвёл взглядом комнату. Всё выглядело бедно, но не нищенски. На тумбочке — пустая кружка. Рядом — аптечный флакон. Он поднял его. Этикетка стёрта, но запах…
Доктор поднёс его к носу — и отшатнулся. Что-то резкое. Не спирт. Не лекарство. Отрава?
— Мы запишем: смерть от жёлтой лихорадки, — сухо заявил дон Лоренсо. — Очередной случай. Заполните бумагу.
— Я... не уверен, — медленно произнёс Артега.
Чиновник повернулся к нему с натянутой улыбкой, в которой сквозил холод:
— Дорогой доктор, нам не до сомнений. В городе свирепствует желтая лихорадка. Сегодня ещё двадцать два вызова. Пусть мёртвые останутся мёртвыми. Мы должны думать о живых.
Доктор ничего не ответил. Он снова взглянул на женщину. На её изломанную позу. На сына, который не отходил от тела. И понял: что-то здесь не так. Это не лихорадка. Это — преступление, замаскированное под эпидемию.
Он не знал имени этой женщины — пока. Но к вечеру он его узнает. Узнает, кто приходил. Что было в кружке. И почему тело лежит не на кровати, а на каменном полу, у самой двери — будто она убегала.
— Луис, — тихо сказал он, — запиши всё. Даже если нас заставят забыть, мы должны помнить.
Снаружи вновь раздался кашель, плач, гомон толпы. Город продолжал умирать. Но один дом теперь молчал по-особенному.
И доктор Артега дал себе слово: он выяснит, почему.
Пролог.
Глава I. Пятно на пороге
К утру следующего дня доктор Артега уже знал имя покойной. Эсперанса Мартинес. 27 лет. Вдовствующая швея, родом из Кордовы, проживала в Буэнос-Айресе последние пять лет. Два ребёнка: мальчик Хоакин от первого брака, и младенец — имя в реестрах не значилось. Муж погиб в драке на портовом складе — дело закрыто по «обстоятельствам не зависящим от следствия».
На городском столе учётных записей смерть женщины зарегистрировали как «естественную, в результате жёлтой лихорадки». Запись 2136, подписано дон Лоренсо Гутьерресом.
Доктор читал запись в пустом коридоре санитарной комиссии, склонившись к тусклой лампе, и злился. Не на чиновника — на себя. Потому что вчера промолчал. Потому что позволил страху — пусть не за себя, но за истину — одержать верх.
За окном слышался звон колёс телеги — очередное тело вывозили на санитарную свалку за чертой города. Буэнос-Айрес погряз в смерти, и правда — больше никого не интересовала. Кроме, пожалуй, его одного.
Он вернулся в дом Эсперансы в полдень. Без цилиндра, без сопровождающих, без формальностей. Дверь была полуоткрыта. Как вчера. Всё выглядело нетронутым — будто город сдался.
На полу, где лежала женщина, осталось тёмное пятно. Оно уже впиталось в камень, оставив вокруг жирный контур. Ткань платья валялась рядом — её не забрали, не постирали. Лишь в углу, на кровати, сидел Хоакин. Смотрел в окно. Лицо — недвижное, каменное.
— Мальчик, — негромко сказал доктор. — Ты один?
— Да. Младший брат у соседки. Женщина из соседнего дома его забрала.
— Хорошо. Это хорошо. А ты почему остался здесь?
— Я обещал маме, что не оставлю её одну.
— Но маму увезли отсюда?
— Душа моей матушки здесь, в этой комнате. Я это чувствую.
Доктор присел рядом. Некоторое время они молчали. Лишь муха жужжала, кружась над тёмным пятном.
— Хоакин, я должен задать тебе ещё несколько вопросов. Это важно. Твоя мама... принимала лекарства?
— Иногда. Капли, кажется. Она говорила, что они горькие.
— Ты видел, кто ей их приносил?
- Накануне её смерти кто-то был у нас. Я уже лежал в постели. Он постучал, мама открыла. Они разговаривали. После я слышал, как она плакала. А потом — выпила что-то. Утром она не дышала.
— Ты не видел его лица?
— Нет. Только трость... с серебряной ручкой через дверной проем. Он облокотился на неё.
Доктор замер. Серебряная ручка. Трость. Не та деталь, которую мог бы выдумать ребёнок. Значит, этот господин не из бедняков. Артега встал, прошёлся по комнате. Поднял флакон, всё ещё лежавший на тумбе. Этикетка окончательно стёрлась. Но он снова почувствовал тот запах. Что-то вроде хинина, но с примесью... опиума? Или чего-то тяжелее?
Он сунул флакон в карман. Потом обернулся:
— Хоакин, мы обязательно узнаем, что случилось с твоей мамой.
— Хорошо, синьор, — тихо ответил мальчик. — Я хочу знать, почему она умерла.
*****
Доктор вернулся домой, на улицу Санта-Фе, уже затемно. Ужин остыл. Книги валялись на полу — он снова искал формулы, которые давно знал наизусть. Всё было впустую. Что-то мучило его.
Рамон Артега разложил на столе всё, что имел. Запись о смерти. Письмо от аптекаря Луиса, в котором тот писал, что в флаконе могла быть не только опиумная настойка, но и экстракт белладонны — крайне токсичное вещество. Симптомы — бледность, кровотечение, потеря сознания. Очень похоже на отравление.
Затем — карта города. Дом Эсперансы находился недалеко от улицы Аргентиналь, где располагались частные аптеки и... клуб «Сан-Игнасио». Закрытое учреждение, куда допускались лишь «почтенные господа и сильные мира сего». Доктор Артега знал: среди них был и дон Алехандро Муньос — советник при муниципальной управе. Он часто посещал богадельни, боролся с пороками, много говорил о борьбе с эпидемией. И, если верить слухам, имел связи... довольно интимного толка с разными женщинами, которых впоследствии щедро вознаграждал за молчание в качестве отступного.
Мог ли он быть тем самым, кто приходил к Эсперансе? Кто дал ей яд?
Доктор не знал. Пока не знал. Но утром он собирался посетить аптеку, где, по записям, был куплен флакон. Если удастся найти продавца — может, удастся получить описание покупателя. Серебряная ручка. Трость. Этого уже достаточно, чтобы начать ниточку...
Вечером он сидел у окна. Внизу, под фонарём, дети пели что-то заунывное, перебивая стук мёртвых тел в санитарных телегах. Город умирал, но Артега ещё чувствовал его пульс. И пока он бился — за него можно бороться.
В дверь постучали. Дважды. Быстро.
Доктор открыл. Перед ним стоял молодой аптекарь Луис с побледневшим лицом.
— Сеньор... мне нужно с вами поговорить. Срочно. Один человек приходил в аптеку. Он спрашивал о женщине с улицы Ла Карраска. И оставил... записку.
Доктор взял записку, дрожащими пальцами развернул. Внутри — аккуратный почерк:
"Не трогайте мёртвое. Забудьте женщину. Город умирает — и с ним должен умереть её позор."
Подписи не было. Только маленький оттиск сургуча. Символ: трость и змея.
Доктор Артега закрыл дверь. Потом взглянул в окно. И понял: за ним следят.
Продолжение детективного рассказа можно прочитать на странице автора. Ссылка будет в комментариях.
Алексей Андров. Рассказ «Убийство в доме на Ла Карраска»
Художник Хуан Мануэль Бланес